Первая половина XIX в., вплоть до 60-х годов, — период перехода от общей шведско-датской к собственно норвежской литературе, становление которой происходит на фоне движения за самостоятельность норвежского государства. Поскольку для норвежцев важно было прежде всего осознание себя как нации, народа с собственной историей, культурой и языком, быстро развиваются новые жанры — исторический роман, политическая поэзия, отстаивающие и пропагандирующие идею независимости, способствовавшие пробуждению национального самосознания.
Воодушевленные патриотическими чувствами, норвежцы поэты и ученые оставляют Копенгаген и возвращаются на родину. Философ и политический деятель Нильс Трешов, писатель Энвольд Фальсен, поэт Мозер Саген, так же как и литераторы старшего поколения — Ю. Н. Брун, К. Фриман, Е. Цейтлиц, Ю. Рейн, писавшие в традиции французского классицизма, стремятся заявить о себе в полный голос на родной почве. Они издают сборник «Север. Поэтический новогодний подарок 1815 года», куда вошли стихи поэтов старшего и молодого поколения, доказавших, «что и среди норвежских скал могут расцветать цветы». В предисловии ко второму сборнику — «Север. 1816» молодой поэт К. Н. Швах подчеркивал патриотическую направленность издания. К требованию литературы конца XVIII в. — пробуждая радость, способствовать совершенствованию ума — присоединяются новые: формировать национальное самосознание, участвовать в подъеме норвежской культуры.
Наиболее ярко все эти тенденции проявились в творчестве Хенрика Арнольда Вергеланна (1808—1845). Впервые как о поэте большого дарования о нем заговорили после опубликования «Оды к норвежской свободе» (1826), в которой он продолжал традицию политической «поэзии 1814 года». Центральное место в первом сборнике стихотворений Вергеланна, вышедшем в 1829 г., занимает образ его возлюбленной Стеллы — воплощение высокого идеала добра и красоты. Уже в этом стихотворном цикле ярко проявилась склонность Вергеланна к космическим обобщениям, романтически приподнятым образам. Поэту принадлежит все — пространство и время, небо и земля, он — истинный пророк и пастырь народа. Исторический оптимизм Вергеланна проявляется в трактовке предназначения человека: человек создан свободным и сильным, наделенным гением созидания, он сам творец своей судьбы. Поэтический мир Вергеланна необъятен: мифы, средние века, Библия, Восток, универсум. Нарисованные им картины хаотичны и неясны, но расплывчатость эта — от избытка воображения. Для поэта природа — это космос, вместилище символических мировых сил, но не холодный и не враждебный всему земному.
В поэме «Творение, человек и Мессия» (1830), продолжающей традиции «Потерянного рая» Мильтона, «Мессиды» Клопштока, «Адама и Евы» Эвальда, Вергеланн пытается осмыслить мироздание, природу и историю человечества, создать «всеобщий эпос». Содержащиеся в поэме выступления против тирании и нападки на современную религию восходят к идеям французских просветителей, но они облечены в романтическую форму.
В первой части поэмы — «Творение» — дух плодородия Каяхель в противовес духу зла Абаддону провозглашает идеал человека, который должен настроить свое сердце в унисон с «арфой творчества», ведь красота и доброта — неотъемлемые качества его натуры, и человек должен осознать свое высокое предначертание: «Помни, — ты — больше чем прах! Солнце указывает путь к твоему дому, мерцающие звезды — листва твоей родины. Помни!» Во второй части поэмы — «Человек» — изображается трудная история развития общества. Поэт рисует мрачную картину мира, где правят короли и религия, где вольность попирают тираны, а истину извращают лжецы. Но свет надежды не гаснет в душах людей — стремление к свободе вдохновляет республиканцев. В третьей части — «Мессия» — поэт развивает свое представление о мире как воплощении божественной идеи, переосмысляя христианское учение в духе «религии разума». В его требовании «правды, свободы и любви» просматривается параллель лозунгу «Свобода, равенство, братство». Поэма заканчивается утопической картиной торжества справедливости. В редакции 1844 г. Вергеланн конкретизирует свои представления: в прекрасном будущем человечества исчезнет бедность, падут деспотические монархии, церковь будет отделена от государства, люди всех рас, мужчины и женщины станут равноправными. Освободятся от угнетения народы России и Азии. Прекратятся войны, и мысль человека будет направлена на благо мирного труда.
В стихотворениях и политических трактатах 30-х годов Вергеланн призывал соотечественников брать пример с поколения отцов, провозгласивших независимость страны. Он восхищался героизмом народов, отстаивающих свою свободу, — героизмом поляков («Цезарь», 1831), ирландцев («Жалоба арфы Эрина»), испанцев (цикл «Испанцы, 1833»), индийцев («Холера в Индии»). Вергеланн воспевает вождей освободительного движения и поэтов-революционеров: Боливара, Костюшко, Руже де Лиля, О’Коннела, Байрона.
Поэт не мог оставаться равнодушным к тому, что современная ему литература была достоянием лишь ограниченного круга культурной элиты. В 1832—1833 гг. он пишет «Народные песни», патриотические по духу, простые, доступные по содержанию.
Свою драматургию Вергеланн также сделал оружием в политических и культурных дебатах: его фарс «Арлекин-виртуоз» (1830) представлял собой сатиру на преклоняющихся перед всем иностранным, в особенности перед датским языком и искусством. Спор между «патриотами» (партия приверженцев Вергеланна) и их противниками «даноманами» велся вокруг такой важной проблемы, как самостоятельное развитие национальной культуры. Эта полемика тесно связана и со взглядами на сущность и задачи поэзии. К числу наиболее непримиримых противников Вергеланна принадлежал друг его юности, поэт-лирик Вельхавен, который был убежден, что Норвегия не может и не должна разрывать культурный союз с Данией. Вельхавен поддерживал Л. Хейберга, выступавшего против «романтической бесформенности» и произвольности, солидаризировался с его требованием ясности, соблюдения границ жанров. Понимая поэзию как выражение прекрасной гармонии, Вельхавен те же требования предъявлял и Вергеланну, он искал в нем нового Эвальда, а нашел «дикого апостола» («К Хенрику Вергеланну», 1830). Так же как и Вергеланн, он мечтал о национальном искусстве и норвежском театре, но считал, что их время еще не настало. Вергеланна и Вельхавена роднил интерес к отечественной и скандинавской истории, оба они видели глубокую связь между «временем саг» и крестьянской культурой, но выводы из этого делали неодинаковые. Вергеланн предлагал воспитывать народ на исторических примерах, просвещать крестьянство, пробуждать его политическую активность, в то время как взгляды Вельхавена не выходили за рамки отвлеченно-романтического любования не испорченными цивилизацией детьми природы. Оба поэта были либералами, однако понимание свободы у них было различное: создание общества свободных людей предполагало у Вергеланна претворение в жизнь положений конституции 1814 г. и развитие их путем демократических реформ; для Вельхавена же свобода была делом сугубо индивидуальным. Все эти вопросы, конечно, не могли быть разрешены в дискуссии двух партий, для этого потребовались еще многие десятилетия исторического развития, но сама их постановка была необходимой. Страстная проповедь Вергеланна, так же как и критика Вельхавена, побуждала к действию, формировала духовную жизнь страны.
В конце 30—40-х годов Вергеланн пишет полемически заостренные фарсы, предметом насмешек в которых являются косность и невежество, сдерживающие развитие норвежской государственности («Конституционалист», «Морские кадеты сходят на берег» и др.). Среди сатирических пьес Вергеланна есть и целиком посвященные литературной проблематике — «О вкусах не спорят» (1832) и «Попугай» (1835). В последней под псевдонимами выведены посетивший Норвегию Эленшлегер и его восторженный почитатель Вельхавен, произносящий заумные речи на эстетические темы.
В фарсах Вергеланн охотно применял арлекинаду, переносил действие в фантастические страны, например Терранова в «Последних умниках» (1835) — прозрачный намек на Норвегию 30-х годов. Вергеланн считал, что фарс наилучшим образом подходит для критического отображения событий современности. Злободневная пьеса «Норвегия в 1830 и 1836 году», а также фарсы «Путешествие в Стокгольм» и «Путешествие в Стокгольм II» посвящены дискуссии об унии со Швецией — наиболее актуальному вопросу для норвежцев.
