Религиозные искания киевского князя являются свидетельством идейно-политического кризиса древнерусской государственности последней четверти X в. Его спровоцировали и балканские авантюры Святослава (которого летописец устами киевлян упрекает в том, что князь «искал» чужих земель, оставив свою)[25], и династический конфликт Святославичей. Путем раздела княжений в 970 г. Святослав, очевидно, пытался как-то стабилизировать ситуацию, однако в первой половине 980-х г. Владимиру пришлось вновь подчинять не только вятичей, на которых возложил дань Святослав, но и радимичей, плативших дань в начале X в. еще Олегу.

Первоначально Владимир пытался сплотить откалывающиеся племенные союзы на базе язычества. По словам летописца, он устроил в Киеве пантеон славянских божеств «и поставил кумиры на холме за теремным двором: деревянного Перуна с серебряной головой и золотыми усами, и Хорса, Дажьбога, и Стрибога, и Симаргла, и Мокошь»[26]. Демонстративное возвеличивание главного полянского божества Перуна над божествами других племен не способствовало консолидации племенных союзов вокруг киевского князя, а скорее воспринималось как тенденция к усилению киевской гегемонии, против которой восстали вятичи и радимичи. Необходим был более прочный фундамент объединения.

Как позволяют судить свидетельства средневековых источников и разыскания современных исследователей, с выбором новой религии Владимир Святославич определился уже в середине 980-х г., однако принятию христианства по византийскому обряду предшествовало обострение отношений между Киевом и Константинополем в 987–988 гг.[27], завершившееся захватом важнейшей греческой колонии в Крыму Херсонеса (в русских летописях – Корсунь). Одним из пунктов мирного договора, выдвинутых русской стороной, являлся брак Владимира с царевной Анной – сестрой императоров Василия II и Константина VIII, который по требованию греческой стороны мог быть заключен лишь после крещения. Это судьбоносное во всех смыслах решение способствовало коренной трансформации всех сторон жизни Древней Руси.

Как сообщает ПВЛ под 988 г.: «Владимир же был просвещен сам, и сыновья его, и земля его. Было же у него 12 сыновей: Вышеслав, Изяслав, Ярослав, Святополк, Всеволод, Святослав, Мстислав, Борис, Глеб, Станислав, Позвизд, Судислав. И посадил Вышеслава в Новгороде, Изяслава в Полоцке, а Святополка в Турове, а Ярослава в Ростове, Когда же умер старший Вышеслав в Новгороде, посадил в нем Ярослава, а Бориса в Ростове, а Глеба в Муроме, Святослава в Древлянской земле, Всеволода во Владимире (на Волыни. – Д.Б.), Мстислава в Тмуторокани»[28].

Эта административная реформа, или «окняжение земель», способствовала территориальной консолидации Руси[29], сосредоточив власть в руках потомков Святослава, хотя еще в начале 980-х г. Владимир следовал другой практике, рассаживая на княжение по городам варяжских «мужей», в которых, очевидно, надо видеть представителей скандинавской военной элиты, пришедшей с ним в Киев.

Вряд ли «окняжение земель» было единовременной акцией, относившейся к 988 г.: скорее всего, оно происходило постепенно, по мере того, как подрастали дети Владимира. Летописец полагает, что оно происходило в два этапа. Как позволяют судить данные, приведенные В.Н. Татищевым, последний раздел княжений, в ходе которого «столы» в Ростове и Муроме получили Борис и Глеб, относился к началу второго десятилетия XI в., так как послужившая его причиной смерть князя Вышеслава и замена его на новгородском «столе» Ярославом датируется в его «Российской истории» (содержащей целый ряд уникальных сведений) 1010 г. Проблема датировки осложняется тем, что летописи предоставляют мало информации о последних годах княжения Владимира. Тем не менее это не мешает исследователям утверждать, что именно последняя его реформа была призвана радикально изменить принцип наследования верховной власти в древнерусском государстве, ассоциировавшийся с княжеским «столом» в Киеве.

В.Н. Татищев (со ссылкой на Иоакимовскую летопись)^[30], а затем академик С.М. Соловьев[31] высказали предположение о том, что Владимир Святославич рассчитывал передать власть своему старшему сыну от брака с царевной Анной (считавшейсято дочерью Петра, то византийского болгарского царя императора Романа II) Борису, в обход сыновей от других браков. Поскольку и в ПВЛ, и в «Анонимном сказании» Борис и Глеб называются сыновьями неизвестной «болгарыни», следует подчеркнуть, что эта гипотеза основывается на достаточно спорном факте, появлением которого мы обязаны, скорее всего, составителю «Тверского сборника», летописного памятника первой трети XVI в.: именно он первым назвал Бориса и Глеба сыновьями византийской царевны[32]. Достаточно позднее происхождение этого текста может объяснить нам причины подобного утверждения. «Тверской сборник» был составлен в период, когда в Московском государстве активно формировались «имперские представления», обусловленные установлением родственных связей московских князей с последней византийской династией Палеологов через брак Ивана III c Софьей (Зоей) Палеолог (1472), которые сформировали идеологические предпосылки к принятию царского титула Иваном IV (1547). Поэтому не исключено, что составитель «Тверского сборника» мог создать по заказу великокняжеского правительства своеобразный «исторический прецедент».

С.М. Соловьев отмечал: «Любопытно, что в летописи Иоакима матерью Бориса и Глеба названа Анна – царевна, причем Татищев соглашает свидетельство киевского летописца о болгарском происхождении матери Борисовой тем, что эта Анна могла быть двоюродного сестрою императоров Василия и Константина, тетка которых, дочь Романа, была в супружестве за царем болгарским. Если б так было, то для нас уяснилось бы предпочтение, которое оказывал Владимир Борису, как сыну царевны и рожденному в христианском супружестве, на которое он должен был смотреть как на единственно законное. Отсюда уяснилось бы и поведение Ярослава, который, считая себя при невзгоде Святополка старшим и видя предпочтение, которое оказывал отец Борису, не хотел быть посадником последнего в Новгороде и потому спешил объявить себя независимым»[33].

Представления о «порфирородном» происхождении Бориса и Глеба способствовали появлению гипотезы о десигнации (изменении порядка престолонаследования в пользу младшего сына), которая получила широкое распространение в XIX–XX вв.: сегодня она является общепризнанным историографическим фактом[34]. Наиболее оригинальную его интерпретацию предложил польский славист А.В. Поппэ, реконструкция которого выглядит так.

Под влиянием царевны Анны, ставшей после Крещения Руси единственной законной женой Владимира, были предприняты шаги по «византиизированию наследования киевского стола», то есть введению соправительства по византийскому образцу в пользу Бориса и его младшего брата Глеба. Как полагает исследователь, братья получили этот статус, а возможно, даже были коронованы, благодаря усилиям придворной «византийской партии», еще при жизни отца, так как церковная служба Борису и Глебу (Роману и Давыду) говорит о том, что «разумное житие свершая, цесарским венцем от уности украшен, пребогатый Романе»[35] (крестильное имя Бориса), хотя это могло быть не более чем агиографическое преувеличение, примеры которого мы рассмотрим ниже.