В «Венецианской газете» и «Наблюдателе» Г. Гоцци большое внимание уделял критике, регулярно помещая литературную хронику и театральную хронику. Он поддержал реформу Гольдони и верно оценил новаторство «Самодуров». Однако, когда Карло Гоцци выступил против Гольдони со своими театральными сказками, Г. Гоцци посвятил драматическим произведениям своего младшего брата ряд восторженных статей и рецензий. Но отношений с Гольдони это не испортило. Уезжая во Францию, Гольдони поручил заботу об издании своего «Театра» именно Г. Гоцци.
Литературным критиком по преимуществу был Джузеппе Баретти (1719—1789). Вопросы философии, политики, экономики его почти не занимали. О церкви и религии Баретти предпочитал не рассуждать. Зато он обладал высокой литературной культурой, почти абсолютным вкусом, острым чувством времени и страстным темпераментом борца. Это сделало его имя символом активного неприятия застоя, конформизма, реакции и общественного лицемерия. Когда соратник Грамши Пьеро Гобетти в пору решительной схватки с фашизмом решил издавать журнал, он назвал его «Баретти».
Баретти родился в Турине, с 1751 по 1760 г. жил в Лондоне, где особенно сблизился с С. Джонсоном, однако почти вся его литературная деятельность была связана с Венецией, где он с октября 1763 г. по январь 1765 г. издавал журнал «Литературный бич Аристарха Сканнабуе». Журнал построен как литературное произведение, и в него введен образ рассказчика. Аристарх Сканнабуе, от лица которого ведется журнал, отнюдь не профессиональный литератор; это бывший солдат, много колесивший по свету, много видавший, переменивший множество разных профессий и под конец жизни удалившийся в деревню, где он читает, а затем судит старые и новые итальянские книги. Аристарх Сканнабуе должен был, по замыслу Баретти, олицетворять, с одной стороны, по-просветительски «естественного» человека, а с другой, так сказать, среднего итальянца, который в своих оценках литературы и действительности руководствуется не устоявшимися канонами и традициями, а только житейским здравым смыслом.
В «Литературном биче» новоявленный Аристарх судил итальянскую литературу строго и бескомпромиссно. Критика его была блестяща, талантлива, не менее остра, чем у Беттинелли, но не нигилистична. Тем не менее и литературные суждения Аристарха Сканнабуе нередко оказывались весьма противоречивыми. В них отражались противоречия значительной части просветительского движения в Венеции, и прежде всего его умеренно-консервативного крыла. Аристарх Сканнабуе меньше всего напоминал третьесословного героя. Само его деревенское затворничество симптоматично. Это — позиция. В Венеции Баретти чувствовал себя еще более одиноко, чем Г. Гоцци.
Из всех противников аристократической Аркадии Баретти был самым непримиримым. Хлеща последователей «невыносимо приторного» Фругони, критический бич Баретти падал и на спину их непосредственных предшественников — поэтов барокко и петраркистов позднего Возрождения. Баретти резко осуждал всякий формализм и всякую оторванность литературы от жизни. Цель литературы, говорил он, «делать человека человеком». Он требовал от поэтического произведения энергии, ясности, четкости формы и серьезности нравственного содержания. Поэтому он не только высоко оценил просветительскую сатиру Парини, но и, ведя свою неустанную борьбу за обновление и демократизацию итальянской литературы, которая, по его словам, должна была «доставлять удовольствие как людям ученым, так и невеждам», сумел связать итальянское Просвещение с лучшими национальными традициями прошлого. Однако отсутствие у Баретти четкой философско-эстетической программы нередко вынуждало его оценивать художественное произведение вне общественно-исторического контекста и подвергать жестокой критике своих, казалось бы, союзников. В «Литературном биче» высмеивались не только Альгаротти за его близость к поэтике Аркадии, но и П. Верри и Беккариа. Когда в Венеции разразилась бурная полемика между Гольдони и К. Гоцци, Аристарх Сканнабуе выступил на стороне графа Гоцци, пьесы которого он готов был приравнять даже к трагедиям Шекспира при условии, однако, что тот откажется от своих «вульгарных» арлекинов и бригелл. В комедиях Гольдони Баретти претил плебейский демократизм. Презрительно именуя их автора «божком венецианской черни», Аристарх Сканнабуе заявлял, будто ориентация на вкусы и нравы простых гондольеров в конце концов привела к тому, что «понятия о праве и бесправии до того перепутались в голове Гольдони, что он весьма часто смешивает одно с другим, добродетель с пороком, порок с добродетелью, что он выставляет для подражания отвратительнейшие характеры и что таковые представляются ему великолепнейшими образцами добрых родителей, хороших мужей, жен, детей, друзей». В «Литературном биче» едко высмеивались Вольтер, Гельвеций и особенно часто Руссо. Тем не менее полемика с наиболее последовательными просветителями не вывела Баретти за пределы зрелого итальянского Просвещения и сделала его критику приемлемой для противников «партии философов». Борьба Аристарха Сканнабуе за новую, нравственную, энергичную, доступную и нужную широкому итальянскому читателю литературу настолько очевидно переплеталась с просветительской борьбой против безнравственного, изнеженного и изжившего себя феодально-аристократического общества, что венецианское правительство, которое относилось терпимо к демократу Гольдони, сочло необходимым запретить «Литературный бич». Преследуемый тайной полицией Венеции, Баретти вынужден был эмигрировать в Англию.
В Англии Баретти опубликовал на французском языке «Рассуждение о Шекспире и о господине де Вольтере» (1777). В нем он защищал от рационалистической критики Вольтера не только не укладывающийся ни в какие классицистические схемы могучий гений создателя «Гамлета», но и великих поэтов итальянского Возрождения — Данте, Ариосто, Тассо. Позиция Баретти в споре с Вольтером была подлинно новаторской. Она превратила его в непосредственного предшественника европейских романтиков.
ГОЛЬДОНИ (Хлодовсий Р.И.)
В отличие от Г. Гоцци и Баретти, Карло Гольдони (1707—1793) никогда не чувствовал себя в Венеции одиноким. Театр давал ему возможность понять тех людей, для которых он работал, и Гольдони хорошо использовал эту возможность. По его настоянию на спектакли стали бесплатно пускать венецианских гондольеров. Гольдони прислушивался к их «непросвещенному» мнению, и это помогло ему блистательно осуществить ту реформу итальянского театра, о которой мечтали многие его предшественники, начиная с Л. Муратори.
С передовыми мыслителями XVIII в. Гольдони роднил культ разума и понимание «природы», лежащее в основе как его эстетических взглядов, так и общественно-политических убеждений. «Свет был бы гораздо лучше, — писал он в драме «Памела» (1750), — если бы люди не нарушали прекрасных законов природы... Природа, эта общая мать, относится одинаково ко всем, а высокомерная знать не снисходит к низшим. Но настанет день, когда и высшие, и низшие станут равными». Осуществляя реформу итальянского театра, Гольдони не только создавал новую драматическую форму, но и насыщал ее новым идейным содержанием, придающим его комедиям подлинно национальный и глубоко народный характер. Просветительская критика быта и нравов феодальной и буржуазно-патрицианской аристократии, которой пронизаны многие из лучших комедий Гольдони, не перерастала в политические призывы к разрушению всех и всяческих бастилий. Зато в этих комедиях содержалась такая острая демократическая критика темного царства буржуа-«самодуров», какую в XVIII в. нечасто можно было обнаружить даже у самых передовых идеологов третьего сословия. Не будучи революционером по общественно-политическим воззрениям, Гольдони лучше, чем кто-либо из западноевропейских драматургов XVIII в., сумел изобразить трудовой народ своей родины — глубоко правдиво, без какой бы то ни было сентиментальной идеализации и в то же время с теплой симпатией и очень оптимистически. В области театрально-драматургического искусства осторожный реформатор итальянского театра оказывался по-революционному смелым реалистом.
