Державин по происхождению принадлежал к неродовитому, бедному дворянству. Долгие годы он служил солдатом, на своем личном жизненном опыте узнал горе и нужду, изучил екатерининские военные и гражданские порядки. Это позволило ему сохранить в своем творчестве трезвость ума и присущий человеку из народа здравый смысл.
Вниманию императрицы Державин был обязан одой «Фелица» (1782) — похвалой Екатерине II. Но уже очень скоро после ее создания и приближения поэта ко двору отношения его с императрицей осложнились конфликтами с нею и ее фаворитами. Желание императрицы сделать из Державина придворного певца потерпело крушение. И хотя одно время он был секретарем императрицы, позднее — сенатором, а в 1802—1803 гг., при Александре I, служил министром юстиции, придворная карьера Державина каждый раз оканчивалась ссорой между гордым, неуступчивым поэтом и его венценосными покровителями.
Своеобразие поэтического таланта Державина проявилось рано. «Благородную смелость, строгие правила и резкость в выражениях» находил младший его современник, И. И. Дмитриев, уже в первой книжке стихов Державина («Оды, переведенные и сочиненные при горе Читалагае»), выпущенной анонимно в 1776 г.
В своем поэтическом развитии Державин был многим обязан Ломоносову. Лирическая мощь ломоносовских переложений псалмов и философских «размышлений» воскресла в гневном обличительном пафосе державинского переложения 81-го псалма, озаглавленного «Властителям и судиям» (1780; окончательная редакция — 1787). Великолепные в своей беспощадности строфы были не без основания восприняты Екатериной II как крамольные. Страница с текстом стихотворения была изъята из журнала «Санкт-Петербургский вестник». Не забывшим крестьянской войны 1773—1775 гг. правящим кругам России не могли не казатьсяопасными строки, предрекающие неизбежную гибель тиранов:
Мучительства и бедных стон
Смущают, потрясают царства
И в гибель повергают трон.
Космические картины жизни Вселенной, стоические размышления о месте человека в мироздании позволяют причислить оды «На смерть князя Мещерского» (1779) и «Бог» (1784) к вершинам русской философской лирики. В них тема величия человека, его «богоподобности» сложно сплетена с темой непрочности и кратковременности земного величия.
Уже сравнительно рано Державин создает произведения, которые свидетельствуют о его отступлении от канонов сумароковского классицизма. В 1779 г. он печатает «Стихи на рождение в Севере порфирородного отрока» (Александра I). Считая «велелепие и пышность» торжественной оды «несвойственными» своему таланту, Державин, по собственному признанию, вступает здесь на «совсем другой путь». Античные мифологические образы (нимфы, сатиры) перенесены в суровую атмосферу реальной русской зимы. Борей назван «лихим стариком». Гении с дарами по-прежнему окружают колыбель новорожденного, но один из них, говорящий от лица автора, внушает младенцу, каким должен быть монарх, воспитанный на гуманистических идеях Просвещения: «Будь страстей твоих владетель, // Будь на троне человек!». Вступлению Державина «на новый путь» способствовали советы друзей — членов его кружка поэтов Н. А. Львова (1751—1803), В. В. Капниста (1758—1823) и талантливого баснописца И. И. Хемницера (1745—1784), придавшего этому дидактическому жанру лаконизм и психологическую точность характеристик.
Но еще более новаторским произведением была адресованная царице «Ода к премудрой киргизкайсацкой царевне Фелице», написанная будто бы «некоторым татарским мурзою» и переведенная «с арабского». В ней опоэтизирован живой образ Екатерины. Ее человеческие качества (энергия, работоспособность, снисходительность, простота, справедливость и т. п.) противопоставлены поэтом погрязшему в лени и роскоши ироническому двойнику автора — мурзе. Изображая его, поэт не поскупился на сатирические колкости по адресу многих влиятельнейших сановников екатерининского двора. Живой юмор, элементы нравописания, разговорно-непринужденный тон, усвоенный Державиным, противоречили традиционным жанрово-стилевым признакам похвальной, панегирической оды. Здесь впервые налицо то «необыкновенное соединение самых высоких слов с самыми низкими и простыми», которое Гоголь считал главной особенностью поэтического стиля Державина. Нужна была большая смелость, чтобы без оглядки на авторитеты в похвальной оде написать о себе:
Иль, сидя дома, я прокажу,
Играю в дураки с женой;
То с ней на голубятню лажу,
То в жмурки резвимся порой;
То в свайку с нею веселюся,
То ею в голове ищуся...
И все это — в стихотворении, где о царице сказано:
Фелицы слава — слава бога,
Который брани усмирил,
Который сира и убога
Покрыл, одел и накормил...
Будни, реальный быт властно вторгаются в строфы державинской оды, и это ведет к трансформации установленной Ломоносовым структуры одического жанра, всей его изобразительной и словесной ткани.
Смелое скрещение бытового просторечия и высокого слога, определившее тот новый путь, на который встал Державин-одописец, обнаруживается и в позднейших его одах — «На счастие» (1789), «Вельможа» (1794), «На рождение царицы Гремиславы...» (1796). Ода «Вельможа» имела для Державина программный характер. В политической трагедии классицизма идеалу просвещенного монарха противопоставлялся тиран, точно так же в оде этой дано контрастное изображение вельможи идеального и вельможи, позорящего свое звание. Последний вобрал в себя черты многих сановных современников поэта, в том числе фаворитов императрицы, ради собственного блага забывавших о долге перед государством и страной. В таких эпиграмматически заостренных афористических строках, как:
Осел останется ослом,
Хотя осыпь его звездами;
Где должно действовать умом,
Ои только хлопает ушами, —
доведен до конца тот сплав одического и сатирического жанров, началом которого была «Фелица». Идейная насыщенность, художественная мощь и величие произведений Державина дали право декабристам видеть в нем образец поэта-гражданина (дума К. Ф. Рылеева «Державин»).
Г. Р. Державин
Портрет В. Боровиковского. 1795 г.
Москва. Третьяковская галерея
Державин первым из русских поэтов подошел к изображению собственного человеческого облика — внешнего, портретного и внутреннего — в его неповторимой исторической и бытовой индивидуальности. Благодаря присущему им автобиографизму стихи его зачастую требуют для потомков исторического комментария. Не только сам поэт, но и многие его выдающиеся современники оживают для нас в его одах и других произведениях. Так, например, в стихотворении на смерть Суворова «Снигирь» (1800) оплакивается не только Суворов — великий полководец, «сильный, храбрый» и «быстрый», но и Суворов — реальный человек, друг солдат, разделяющий с ними все тяготы походной жизни, «стужу и зной», Суворов, спящий «на соломе» и довольствующийся «сухарями».
Внимание к человеку, к реальной обстановке его быта позволяет Державину создавать яркие портреты людей своей эпохи, сочные натюрморты. И точно так же, в отличие от условных и бесцветных картин природы в идиллиях и эклогах Сумарокова, пейзаж у него отличается чувственной предметностью и живописностью. Природа интересует поэта не как повод для выражения возбуждаемых ею чувств, она интересует его во всем богатстве своих неповторимых красок и звуков. Олицетворенные по традиции классицизма образы природы («уже румяна Осень носит // Снопы златые на гумно») не мешают поэту воспроизвести реальные черты пейзажа:
