Хотя сайнеты Района де ла Круса кажутся непритязательными и бесхитростными сценками, они подчиняются своему жанровому делению. Большая группа сайнетов приближается к комедии характеров. В них развивается, пусть самая простенькая, фабула, основанная на посрамлении какого-нибудь персонажа, достойного этой участи. Бывшая служанка, выйдя замуж за овдовевшего хозяина, превращается в важную даму и выдает себя за богатую аристократку, пока внезапное появление в разгар устроенного ею светского приема деревенских родственников не разоблачает ее ложь («Осмеянная гордячка»). Аббат, обошедший по очереди всех знакомых, не может нигде пристроиться к обеденному столу и возвращается несолоно хлебавши («Аббат Острозуб»). В сайнетах этого рода драматург часто использует мольеровские сюжеты («Смешные жеманницы»), расцвечивая их испанскими бытовыми подробностями.
Другая, более многочисленная группа сайнетов представляет сцены из жизни мадридского простонародья, связанные неким фабульным единством, но как бы расплывающимся в бытовой материи. Соперничество двух женщин, торговки каштанами и хозяйки плотницкой мастерской, из-за жениха («Сердитые торговки») или двух девушек из-за серенад, которые заказывают в их честь кавалеры («Петра и Хуана»), невыполненные обещания жениться, ревность, зависть и пр. — повод для развертывания перед зрителем многолюдных сцен, в которых бранятся, мирятся, пляшут и поют сегидилью жители бедняцких кварталов Мадрида. В этих сайнетах нет посрамленного порока и ссоры обычно разрешаются ко всеобщему удовольствию. Один из любимых композиционных приемов де ла Круса — описание вечеринки или гулянья, где страсти постепенно накаляются, пока приход судьи или альгуасила не кладет конец безудержному, но слишком громкому веселью («Театральное фанданго», «Сердитые торговки» и др.). Один из самых живых и великолепно отделанных сайнетов этого рода — «Очная ставка». В разгар вечеринки, устроенной лавочницей Олайей для соседей, являются альгуасилы и тащат всю компанию к судье, так как единственная проживающая на этой улице «барыня», жеманная франтиха, рассерженная тем, что соседки не оказывают ей должного уважения, донесла судье, что во время вечеринок случаются шумные драки. Во время очной ставки девушки, парни и приглашенные в качестве свидетелей слепые музыканты ведут себя так дружно и находчиво, что судья отпускает всех продолжать веселиться, а барыня вынуждена искать себе новую квартиру. Испанский народный характер — гордый, независимый, неподкупный — раскрывается в поведении «коллективного персонажа» этого сайнета.
Третья группа сайнетов лишена всякого подобия фабулы. Это действительно просто сценка, обычно представляющая какое-нибудь людное место: рынок, главную площадь, гулянье («Главная площадь», «Растре по утрам», «Лужайка Сан-Исидро»). Фигуры, голоса скрещиваются, оттесняют и сменяют друг друга.
Наконец, четвертая группа сайнетов (к ней относятся преимущественно поздние сочинения де ла Круса) откровенно пародийна. Чаще всего пародируется героическая драма Золотого века, пародирование носит характер фарсового переосмысления, снижения характерного для высокой драмы сюжета. Так, драма часто превращается в бурлескную потасовку между двумя парнями, только что вернувшимися из тюрьмы. Пародируется в сайнетах и классицистическая трагедия («Инесилья из Пинто»).
Пародии Рамона де ла Круса направлены против всех форм высокого театрального искусства. Литературным жанрам с их внутренними строгими законами, подчиняющими жизнь заранее известной схеме, противостоит сайнет как свободное, зеркальное отражение жизни народа. Сайнет не признавал правил и предписаний, интриги и конфликта. Он мог возникнуть из ничего, из воздуха мадридской улицы, и Рамон де ла Крус демонстрировал это, как бы перенося на сцену любой перекресток и заставляя его полчаса жить своей обычной жизнью перед зрителями. Это отсутствие сковывающих норм, гибкость и «всеядность» сайнета выше всего ценились испанскими реалистами XIX в., считавшими Рамона де ла Круса своим непосредственным предшественником, ибо, как сказал Перес Гальдос, «народ в его бесконечном разнообразии и в его подлинной социальной сложности не может отразиться там, где все дисциплинировано и подчинено меркам ученой риторики».
БАСНОПИСЦЫ ИРИАРТЕ И САМАНЬЕГО
Начавшись с драматургии, с полемики вокруг проблемы театра, художественное новаторство постепенно захватило и другие виды литературного творчества. Дидактическому и морализаторскому началу в классицизме соответствовали дидактическая поэзия и басни, и кружок Моратина-старшего, бывший центром защиты и пропаганды классицизма в испанской литературе, много сделал для развития этих жанров. Значительным явлением 70—80-х годов был расцвет басни. Томас де Ириарте (1750—1791), ближайший сподвижник Моратина, выпустил в 1786 г. сборник «Литературные басни». Ириарте был убежденным классицистом, переводчиком Горация и Вергилия, автором двух классицистических комедий и дидактической поэмы о музыке. Его басни родились в атмосфере литературных чтений, споров и были, так же как памфлеты или эпиграммы его товарищей, оружием в борьбе за утверждение «правильных» (т. е. классицистических) понятий о литературе. Во многих баснях Ириарте утверждается необходимость изучения правил, без которых искусство превращается в набор случайных звуков. Басня «Белка и конь» заканчивается выводом, что многие писатели превращаются в бесполезно прыгающих белок, если тратят свой талант на фривольные безделицы. В басне «Утка и змея» осуждается смешение жанров: каждый вид творчества (в басне это движения разных животных: плавание, ползание и полет) имеет свое назначение и свои законы. Достоинство басенного творчества Ириарте состоит в оригинальности сюжетов, лишь немногие из которых заимствованы им из классического басенного фонда. Ириарте сочинял, кроме обычных, основанных на повадках разных животных, и басенные сюжеты, используя новые приметы быта («Натуралист и ящерицы»).
Другой баснописец, Феликс Мария Саманьего (1745—1801) ограничивался обработкой сюжетов, заимствованных у Эзопа, Федра и, чаще, Лафонтена. Его басни были рассчитаны на юношество и сочетали широкую гамму моральных поучений с занимательностью. Благодаря двум томикам его «Моральных басен» (1781, 1784) испанские школьники узнают о лисице и винограде, лягушках, просивших короля, о коте, поедающем цыпленка, о волке и ягненке и других классических героях басенного мира. Хотя Саманьего и Ириарте враждовали на почве личного соперничества, их творчество развивалось в одном направлении. В их судьбах вообще много сходного: оба были сторонниками французского Просвещения (Саманьего — после путешествия во Францию), увлекались идеями энциклопедистов, оба подвергались преследованиям инквизиции. Как баснописец Саманьего превосходит Ириарте в пластичности и часто в остроумии. Ириарте рассказывает, Саманьего показывает сценку и лишь комментирует ее или заключает моралью.
КАДАЛЬСО
Хосе Кадальсо (1741—1782) был одним из самых умных, ярких и привлекательных людей своего времени. Аристократ и воин, кавалер военно-религиозного ордена Сантьяго, он был в то же время широко образованным, современно мыслящим человеком, прекрасно говорившим на трех основных европейских языках и объехавшим всю Европу. Кадальсо был одним из первых, если не первым, испанским литератором, кто ко всеобщему увлечению французской литературой присоединил интерес к английской, в особенности к английской предромантической, поэзии. Гибель Кадальсо в бою при осаде Гибралтара оборвала его творческий путь, но даже в том немногом, что он успел написать, запечатлены идеи, совершенно новые для его испанских современников.
В юности Кадальсо писал стихи в анакреонтическом духе (сборник «Досуги моей юности», 1773). Была издана и поставлена на сцене его классицистическая трагедия «Дон Санчо Гарсия, граф Кастилии» (1771). В том же 1771 г. он написал маленькую повесть «Скорбные ночи», которую, однако, не опубликовал, так как, по его выражению, небо Мадрида не походит на небо Лондона. Написанная под явным влиянием «Ночных дум» Эдуарда Юнга, эта повесть, действительно, противоречила всему характеру тогдашней испанской литературы и вряд ли могла быть понята и оценена. Ряд биографов Кадальсо считает, что в фабуле повести отразилась действительно совершенная Кадальсо попытка похитить тело своей умершей возлюбленной, знаменитой актрисы Марии Ибаньес. Экзальтированная любовь героя повести, юноши Тедиато, безудержное отчаяние, в которое он впадает после смерти любимой женщины, его полная отрешенность от мира и замкнутость в «скорбном», мрачном, ночном мире, ограниченном кладбищем, разговорами с могильщиком, лязганьем заступа о могильные плиты, — все это врывалось диссонирующей нотой в ясную и рационально-логичную мелодию классицизма. Кадальсо понимал, что его повесть принадлежит к какому-то новому типу литературы, которая призвана не убеждать и доказывать, а воздействовать эмоционально (недаром он фантазировал, что хотел бы напечатать «Скорбные ночи» на черной бумаге желтыми буквами).
