Арчил II имел многочисленных последователей в современной ему литературе: прежде всего Пешанги Берткадзе и Иосифа Саакадзе (Тбилели). Первому принадлежит написанная в панегирическом стиле историческая поэма «Шахнавазиани», посвященная в основном жизни и деятельности грузинского царя Вахтанга V (1658—1675), отца Арчила. Второй, Иосиф Саакадзе (Тбилели) — автор замечательной поэмы «Дидмоуравиани» («Жизнь великого Моурава» или Георгия Саакадзе).
Георгий Саакадзе, прославленный полководец и политический деятель конца XVI и первой четверти XVII в., мелкий дворянин, выступал с прогрессивной социально-политической программой и боролся с родовой знатью за объединение грузинских земель под властью единого монарха. Смелому выступлению Саакадзе не суждено было осуществиться в условиях Грузии того времени. Не найдя достаточной опоры на родной почве, Саакадзе решил использовать в своих целях мощь Ирана и Турции, что имело роковые последствия для Грузии. Волей-неволей Георгий Саакадзе скомпрометировал себя и трагически погиб на чужбине, изгнанный из своего отечества.
Автор поэмы «Дидмоуравиани» Иосиф Саакадзе поставил целью оправдать своего выдающегося сородича. В последней главе поэмы ее герой сетует на свою судьбу, оказавшуюся столь суровой к человеку, посвятившему себя защите родины и престола.
Знаменательно, что национально-патриотический пафос находил отражение во всех жанрах грузинской литературы XVII—XVIII вв. Он проявляется даже в литературных памятниках сказочного эпоса. В этом отношении интересно собрание сказочных повестей «Русуданиани», которое складывается в середине XVII в. Автор его неизвестен.
«Русуданиани» — произведение типа так называемого «обрамленного повествования», в сюжетную канву его внесены двенадцать сказочных рассказов. Наибольший интерес представляет фабульная основа «Русуданиани». Повесть эта носит аллегорический характер, в ней иносказательно описана тяжелая судьба Грузии под ярмом персидских шахов, веками творивших в порабощенной стране чудовищные беззакония и насилия. Они надругались над честью народа, заполняли гаремы грузинскими девушками, держали в плену представителей государственной власти. Все это весьма явственно проступает сквозь сказочную оболочку «Русуданиани». Вся повесть проникнута гневом и возмущением, направленными против персидско-кызылбашских завоевателей. Главная героиня повести, царица Русудан, воплощает в себе нежную материнскую любовь, супружескую верность и большой государственный ум. В образе ее находят выражение патриотические чувства грузинского народа.
На сказочном сюжетном фоне «Русуданиани» ярко вырисовывается обобщенный образ Грузии Позднего Средневековья. Произведение проникнуто характерной для грузинской литературы XVI—XVII вв. религиозно-христианской тенденцией. В «Русуданиани» использованы народные сказки и произведения древнегрузинской литературы. К сходному сказочному жанру относятся также «Варшакиани», «Сиринозиани», «Спилендз-Калакиани» и другие произведения.
Таким образом, XVII век был важным звеном в общем развитии литературного процесса в позднефеодальной Грузии, обусловившим преодоление некоторых изживших себя литературных традиций и поворот к русско-европейской цивилизации.
РАЗДЕЛ VIII.
-=ЛИТЕРАТУРЫ ЮЖНОЙ И ЮГО-ВОСТОЧНОЙ АЗИИ.=-
ВВЕДЕНИЕ(Парникель Б.Б.)
Разными темпами и с разной степенью выявленности в огромном регионе Южной и Юго-Восточной Азии идет во II тыс. н. э. процесс консолидации этнических общностей, одним из наиболее ранних признаков (и факторов) которого можно считать появление литератур на новоиндийских языках. Распространение мировых религий (сначала буддизма, а затем ислама), закончившееся здесь в основном именно в XVII в., первоначально несколько затормозив этот процесс, лишь подхлестнуло его затем с новой силой.
Буддизм хинаяны в странах континентальной части Юго-Восточной Азии сравнительно быстро принял локальные черты. Хинаяна способствовала консолидации молодых деспотических государств, на базе которых складывались бирманская, тайская и лаосская народности, но не воспрепятствовала острым конфликтам между этими государствами. Так, обращение в хинаяну не спасло вчерашних индуистов-кхмеров от беспрестанных ударов Сиама и затем южновьетнамского государства Нгуенов, в результате чего древняя культура Кампучии (Камбоджи) оказалась в XVII в. в состоянии серьезного кризиса.
Ортодоксальный ислам приходит в Индию преимущественно с иноземными завоевателями — арабами, тюрками, монголами, а примирение ислама с индуизмом, синтез различных религиозных философий сочетались зачастую с религиозными преследованиями как индуистов, так и еретиков-мусульман, попавших под влияние индуизма. Один из таких периодов преследований начался как раз на заре XVII в., со смертью Великого Могола — Акбара, пропагандиста непривившейся синтетической религии дин-и-илахи («божественная вера») и достиг своей кульминации в годы царствования фанатичного мусульманина — ортодокса-суннита Аурангзеба (1659—1707), который, «округляя могольский полумесяц до полной луны», привел на грань катастрофы империю, слывшую в начале века образцом и по своей административной упорядоченности, и по развитию торговли и ремесел, и по расцвету культуры. Политика наследников Акбара и поддерживавшей их мусульманской военно-бюрократической верхушки вызывает появление центробежных сил в Могольской империи, пробуждает к жизни демократические по своему характеру сектантские движения, содействует быстрому росту этнического самосознания у ряда народов Индии, в частности у пенджабцев и маратхов.
Если ислам распространялся в Индию сплошь да рядом по дорогам войны, то из Индии в малайский мир он проник, следуя торговыми путями. К XV—XVI вв. в исламизированных городах-государствах Малакки, Суматры, Явы и некоторых других островов возникает так называемая прибрежная культура, вобравшая в себя черты как мусульманской, так и местной домусульманской культуры, отличавшаяся известной веротерпимостью и несущая с собой сравнительно менее скованный взгляд на мир. Однако в XVII в. приморские города постепенно вступают в полосу упадка и исламу приходится расстаться с надеждой на объединение народностей Малайского мира на конфессиональной основе.
Тяжелый удар исламизированным городам центрального и восточного побережья Северной Явы был нанесен в первой четверти XVII в. султанами Матарама, с рвением взявшимися во всеяванском масштабе за реставрацию традиционного аграрно-бюрократического государства, повелители которого мыслились, как полагает голландский яванист К. Х. Берг, манифестациями Панчататхагаты — пятиединого Будды поздней махаяны. Другой причиной разорения живших посреднической торговлей городов-государств малайского мира становится европейская торговая конкуренция на море. Вместе с европейскими торговцами и солдатами в Южную и Юго-Восточную Азию проникают и миссионеры третьей мировой религии — христианства.
Правда, служащие нидерландской и значительно более слабой английской Ост-Индской компании с чисто буржуазным меркантилизмом интересовались поначалу преимущественно торговой монополией, а потом уже «спасением языческих душ». Зато французское Общество иностранных миссий и отцы-иезуиты развернули во второй половине XVII в., активную деятельность при дворе сиамского короля Нарая Великого (1657—1688), который надеялся, что французы защитят его от голландских притязаний. Однако, как справедливо замечает советский исследователь Э. О. Берзин, «место, на которое претендовали католические священники в странах Индокитая (кроме Вьетнама), было уже много веков занято сплоченным влиятельным буддийским духовенством. Буддизм хинаяны... давно уже стал религией не только правящих классов, но и народа. Общество в Бирме, Сиаме, Кампучии, Лаосе, прочно усвоив одну мировую религию, не испытывало никакой потребности в замене ее другой».
