Все общинники разом вскочили со своих мест и поспешили образовать хоровод вокруг владыки Горгония, рослого мужчины с всклокоченной русой бородой, как новогодняя ёлка, возвышавшегося в своей митре над тесным кругом своих почитателей — преимущественно почитательниц. Когда члены общины наконец утихли, выяснив, кто с кем рядом хочет стоять, схиепископ запел чуть дребезжащим фальцетом: «Слава Тебе, Отче». И все, двигаясь по кругу, словно счастливые дети, стали нестройно припевать за Ним: «Аминь, аллилуйя»:

Странный, ломаный ритм танца завораживал Нину, но она изо всех сил старалась сохранить самообладание, предпочитая наблюдать за членами общины. Мужчины двигались спокойно, явно стараясь вслушиваться в смысл слов. Но вот с женщинами происходило что-то необычное, напомнившее ей разве что читанное некогда о хлыстовских радениях. Одна словно пришла в экстаз, закатив глаза и пытаясь оторваться от земли. Другая будто оцепенела, двигаясь как сомнамбула и не отрывая взора от поющего. Иные же, напротив, чуть ли не извивались, как на дискотеке, в страстных конвульсиях. Но все вместе они, странные и словно неприкаянные, казались частицами одного мироздания, хороводом планет, вращающихся вокруг солнца. И Нина тоже чувствовала себя здесь маленькой звездой.

В храм преподобных Авраамия и Марии Нина направилась сразу после отъезда Гриши, отложив на время даже архив Марра. Но нашла его Нина по данному отцом Ампелием адресу не сразу, несмотря на многочисленные указывавшие на него рекламы-разножки: охрана госпиталя указала ей сперва на маленькую часовню с надписью «Русская Православная Церковь. Московский патриархат», где уже слегка пьяный, явно нанятый со стороны поп отпевал сразу человек пять покойников. Через полчаса, с трудом ворочая языком, он сказал ей, что главный здесь — владыка Гармоний и искать его надо в домовой церкви на третьем этаже восьмого корпуса. В результате Нина попала только к концу литургии.

Впрочем, когда она подошла к кресту, схиепископ с радостью улыбнулся весточке от отца Ампелия и пригласил Нину остаться на собрании избранных. В небольшой домовой церквушке было порядочно народу, но, как выяснилось, большинство пришло поклониться привезённым откуда-то из Австралии мощам святого старца Феодосия Кавказского. После проповеди епископа Горгония, воспевшего истинно христианский подвиг святых мучениц Агапии, Хионии и Ирины, паломники ринулись к маленькому ковчежцу. Пошла вслед за ними и Нина, но тут какая-то бойкая тётка схватила её за руку и сказала, что владыка благословил всем поклоняющимся святым мощам сперва купить за пятьсот рублей пакетик со свечками, молитовками и освящённой на святыне землицей.

Нина еле вырвалась из её рук и устремилась к малому стаду схиепископа, плотно обступившему своего наставника. Нина надеялась поговорить с владыкой Горгонием, но к нему было не пробиться: особенно наседала бойкая инокиня, написавшая акафист некоему святому, которого по недоразумению считали монофелитом. Лишь через час с лишним, на особом собрании избранных, после окончания священного танца, когда большая часть горгониток в изнеможении рухнула прямо на пол, ей удалось улучить мгновение и шепнуть схиепископу, что ей очень надо с ним поговорить и что её очень поразили его слова о древних христианах. Снявший софринскую митру и оказавшийся наполовину седым Горгоний взглянул на Нину как-то по-особому, вдруг широко улыбнулся и, быстро достав из кармана рясы, вручил ей какую-то брошюрку.