— … все мы мечтаем о мире и благополучии… — балаболят с трибуны.

— Где машина с колбасой?! Где водка?!! — почти кричит в свой телефон Миля. — Что значит, с минуты на минуту будет?! Похоже, жить тебе больше не хочется. Толпа уже начинает расходиться, ты это понимаешь? Короче, если через пять минут…

Но в этот момент с тыльной стороны сборища подлетает небольшой автобус, и Миля, не простившись, нажимает на кнопку отбоя.

Двери автобуса распахиваются, с оперативностью группы захвата из него выскакивают какие-то люди с ящиками водки, с коробками, наполненными торчащими палками колбасы. Тут же толпа бросается им навстречу, точно по волшебству на глазах увеличиваясь.

А на трибуне протяжно воет местный архиепископ в нарядном клобуке:

— Братья и сестры, наступает один из величайших, всерадостных дней…

Толпа с остервенением рвет друг у друга из рук бутылки и колбасу.

— Святитель Иоанн Златоуст так говорит: «Ад пленен сошедшим в него Господом, упразднен, поруган, умерщвлен, попран, связан». Так и мы в день грядущих выборов должны, отделяя свет от тьмы, зерна от плевел, отдать свои голоса…

В беснующейся ораве будущих избирателей уже назревает потасовка, но бдительным охранникам пинками и тычками удается призвать взволнованное стадо к умиротворенности.

— …так смелее войдем на этот пир веры и любви… — стонет с трибуны поп.

— Ур-ра! — вылетает из толпы неподдельно радостный куражливый голос. — Да здравствует Роза, мать наша!

Великолепное лимонно-желтое авто Гарифа Амирова, отошедшее к нему от Максима, плавно, точно люгер, причаливает к обочине дороги.

Из машины выходит Гариф. Его простоватый гардероб как-то потешен рядом с царским блистающим средством передвижения.

Гариф направляется в парадное добротного многоэтажного дома.

Он поднимается в кабине лифта.

Он нажимает на звонок у мощной бронированной двери. Ему долго не открывают, но в конце концов перестук замков знаменует факт, что его все-таки признали. Дверь отворяется.

— Гарик! Здорово! — восклицает в дверях пузастый парень с круглой наголо бритой головой. — Проходи! Давно тебя не видал.

— Да, у всех дела… — поддерживает приятеля Гариф, проходя в квартиру.

— Во-во, — еще более оживляется хозяин дома, — это ты в точку сказал: дела.

С каждым движением его круглое пузо подпрыгивает, что, будто нарочно, подчеркивает спортивный костюм, в который тот одет.

Они проходят в квартиру поразительным образом напоминающую пепелище Гарифа, до того, как оно стало пепелищем его надежд. Не фешенебельная, но весьма дорогая мебель, те же многослойные с загогулинами занавески на окнах, и паркет, и хрустальные подвески на люстре…

— Это кто там к нам пришел? — доносится из соседней комнаты немолодой женский голос.

— Теща приехала, — вполголоса бросает пузан Гарифу, а затем теще: — Это, Элла Францевна, ко мне. Сотрудник мой.

— Давно это я стал твоим сотрудником? — негромко замечает Гариф.

— Какая, в натуре, разница! Что я, буду вот это объяснять?

Гариф осматривается по сторонам.

— Давно у тебя не был. У тебя многое изменилось… как говорят теперь: к лучшему.

— Стараюсь, — радуется приятель. — А для чего еще, братан, мы живем? Жизнь одна, правильно? И, как говорил поэт, надо ее прожить хорошо. Правильно?

А вот показывается и теща, — небольшая кругленькая тетка с вострыми черными глазками, седые волосы тщательно уложены в сложную давно не модную прическу. Вероятно, это она сообщила своему зятю о том, что «говорил поэт», потому что злата, висящего на ней, хватило бы для золотого запаса небольшой страны. Она долго смотрит на гостя, и потом здоровается.

— Здравствуйте. Может быть, вы хотите холодной минеральной воды? Я пью «Ессентуки». Я не пью лимонад, потому что у меня диабет.

— Нет, спасибо. Большое спасибо, пить что-то не хочется, — отвечает Гариф.

— Ну что же, мое дело предложить, — всплескивает руками теща Элла Францевна и тут же исчезает.

Зять с гордостью провожает ее взглядом:

— В натуре, интеллигентная женщина! Если б не она, мне б ни за что не подняться. Отвечаю! Тетка мудрейшая. Все за жизнь знает.

— В деле помогала?

— С бензином? У-у!

— Я, Шура, собственно к тебе… знаешь, зачем пришел?

Розовое озорное лицо Шуры становится напряженным.

— Ну, я, понятно, слышал, что у тебя, там, какие-то проблемы, — чешет он бритый затылок.

— Да. Мало сказать — проблемы.

— Но, братан, — быстро ориентируется приятель, — клянусь мамой, я сам голый. За душой ни копья, — и поразмыслив добавляет: — Свободного.

— Но я же не в подарок прошу, — не отступается Гариф. — Давай я тебе что-нибудь в залог оставлю.

— Мужик, ну, что ты мне оставишь. Я же знаю: у тебя все — того, сгорело.

— Давай, я тебе оставлю тачку.

— Тачку? — сдерживает насмешливую улыбку Шурик. — Вот ту пижонскую?

— Ты что, меня в окошко высматривал? Видел на чем я приехал?

— Братан, хорош прикалываться! Все в нашей деревне знают эту лайбу. Нет, что я, паук? Нет, если б были бабки, я б тебе и так дал. Но, братан, ты понимаешь. Если тебя спасет сотка баксов, — могу выделить. Но что тебе сотка?

— Да, сотка меня не спасет, — соглашается Гариф. — А, знаешь, Шура, купи ее у меня.

— Ты че, поехал? — даже чуть отстраняется от него приятель. — У меня же лавэ… Куда мне такая? Она же стоит… Сколько она тянет?

— Она тянет пол-лимона зеленых. Но тебя я отдам ее за двести. За сто пятьдесят отдам.

— За-сто-пятьдесят… — тянет слова Шура, не отводя затуманившихся глаз от лица Гарифа. — За-сто-пять… Оно бы, конечно, хорошо… Но, подумай, зачем мне эти проблемы? Я же не дурцефал. Ты хочешь, чтобы мне такое же, как тебе устроили? Или вообще засмолили?

— Засмолили? Почему?

— Потому.

И вновь в комнату проникает напористый голос Эллы Францевны:

— Саша, тебе пора обедать. Иди разогрей свекольник. И не забудь положить в него сметану.

— Ладно, иди грей свекольник. Я пойду, — поднимается с дивана Гариф.

— Извини, друган, что ничем помочь не могу, — провожает его приятель, то и знай подтягивая зачем-то красные спортивные штаны.

Гость ушел. Из своей комнаты выходит Элла Францевна. Вдвоем они подходят к окну и внимательно следят за тем, как выходит из подъезда и садится в великолепное лимонное авто Гариф.

— Боже мой, шлема! — качает головой Элла Францевна, провожая взглядом отъезжающий желтый автомобиль. — Ты видишь, как хорошо, что нас вовремя предупредили. Но ты за ним присматривай. Может быть хороший бизнес, — не отрываясь от окна наставляет она зятя. — Все в этой жизни меняется, и то, что нельзя было вчера, с удовольствием можно будет завтра.

Небольшая квадратная комната без окон, стены которой обиты листами черной резины а пол выложен холодно блестящей бледно-голубой кафельной плиткой. Двое крепких парней в черных брюках и белых рубахах с закатанными рукавами лениво дубасят прикованного наручниками к металлическим крюкам в стене Максима. На нем одни только узкие красные плавки, в каких он и был у бассейна. Удары блюстителей Розы, безусловно, профессиональны, но видно, что сами палачи уже устали. Еще двое их коллег сидят, развалясь, на стульях, как видно, отдыхая перед тем, как сменить своих умаявшихся корешков.

— Нет, он капитально поднялся, — говорит один из сидящих другому, — «Бээмвуху» свою на «мэрс» поменял.