На последней странице рукописи, внизу, писарской рукой написано: «№ XIX. Практическій человѣкъ, комедія»; эта помета сделана, вероятно, кем либо из яснополянских учителей, приводивших в начале 60-х годов в порядок рукописный архив Толстого. Подобная же помета и тем же почерком сделана на обложке рукописи фантастического рассказа (см. том V, стр. 317).
Обе рукописи хранятся в архиве Толстого в Всесоюзной библиотеке им. В. И. Ленина. (Папка XX, 12 и 13.)
Оба отрывка печатаются впервые.
«ЗАРАЖЕННОЕ СЕМЕЙСТВО».
ИСТОРИЯ ПИСАНИЯ КОМЕДИИ «ЗАРАЖЕННОЕ СЕМЕЙСТВО».
Возникновение комедии «Зараженное семейство» относится к зиме 1863/64 гг. В это время Толстой, за год до того женившийся на любимой девушке, жил в Ясной поляне спокойной и счастливой семейной жизнью, в условиях, наиболее благоприятных для художественного творчества, готовясь приступить к созданию «Войны и мира», для которой он усердно собирал и подготовлял материалы. Но прежде чем приступить к своему монументальному труду, посвященному изображению эпохи, уже отошедшей в область истории, Толстой создал произведение, написанное на тему, имевшую злободневное значение и теснейшим образом связанную с современностью, на тему об «отцах» и «детях». Тема эта впервые была поставлена в романе Тургенева, вышедшем в свет в начале 1862 г., привлекшем к себе всеобщее внимание и вызвавшем оживленные толки в публике и яростную полемику в журналах. В начале следующего 1863 г. в «Современнике» был напечатан роман Чернышевского «Что делать?», в котором идеи и идеалы радикально настроенной разночинной интеллигенции получили свою окончательную формулировку. В том же 1863 г. вышел в свет и роман Писемского «Взбаломученное море», в котором новые, прогрессивные идеи и идеалы были подвергнуты злому осмеянию, а их носители и проповедники представлены в явно карикатурном виде. Этот роман явился первым звеном в серии литературных произведений полемического характера, направленных против идейных течений 1860-ых годов и их представителей из среды русской молодежи того времени («Некуда» Лескова, «Марево» Клюшникова, «Панургово стадо» Крестовского и др.). К этой же серии реакционных романов примыкает и комедия Толстого «Зараженное семейство».
Сам Толстой признавал полемический характер своей комедии; в письме к сестре М. Н. Толстой от 2 февраля 1864 г. он говорит, что «вся она [комедия] написана в насмешку эманципации женщин и так называемых нигилистов». Вопрос об «отцах» и «детях», о борьбе поколений, бывший тогда злободневным в русском обществе и в русской журналистике, не мог не затронуть Толстого, и в своей комедии он выразил свое отношение к этому вопросу. Что он именно так ставил свою задачу, видно из того, что в черновых набросках комедия его носила наименования, прямо указывавшие на ее сюжет: «Старое и новое», «Современные люди», «Новые люди», и только при окончательной обработке она получила свое настоящее заглавие, в котором также совершенно явственно сквозит полемическая тенденция автора. Сохранился отзыв Толстого о романе Тургенева, в котором впервые был поставлен вопрос об «отцах» и «детях» (в письме к П. А. Плетневу от 1 мая 1862 г.); в этом отзыве Толстой признает, что многое в этом романе «назидательно и справедливо», что всё в нем «умно, тонко, художественно», но вместе с тем находит, что, как целое, «он холоден», и что в нем «нет ни одной страницы, которая была бы написана одним почерком, с замиранием сердца, и потому нет ни одной страницы, которая бы брала за душу». Знаменитый роман Чернышевского был также хорошо известен Толстому, судя по тому, что в его комедии встречаются явные намеки на отдельные черты, заимствованные из этого произведения (напр. в рассказе Твердынского о петербургском общежитии-коммуне). Весьма вероятно, что и журнальная полемика, вызванная «Отцами и детьми» (статьи Антоновича, Писарева и др.), не осталась неизвестной Толстому. — Впрочем Толстой был знаком с новым общественным движением не только по его литературным отражениям, но и по непосредственным, живым наблюдениям. Он мог познакомиться с этим общественным движением у самых источников его зарождения — в редакции «Современника, где, в лице Добролюбова и Чернышевского, он имел возможность наблюдать двух его выдающихся представителей. Отзывов Толстого о Добролюбове, повидимому, не сохранилось, но о Чернышевском он упоминал неоднократно. Суммируя все дошедшие до нас сведения о взаимных отношениях этих двух крупнейших литературных современников, мы должны признать, что отношения эти были далеко не дружественные; повидимому, оба они, при личном знакомстве, произвели друг на друга скорее отрицательное впечатление. Так, в письме к Некрасову от 2 июля 1856 г. Толстой очень резко отзывается о Чернышевском, причем в словах его звучат ноты какого-то личного раздражения и антипатии: он называет Чернышевского «клоповоняющим господином» и самый голос его раздражает Толстого: «его так и слышишь: тоненький, неприятный голосок, говорящий тупые неприятности и разгорающийся еще более от того, что говорить он умеет и голос скверный». Впрочем, в Дневниках Толстого, относящихся к этому же времени, встречаются и отзывы противоположного характера: «Чернышевский мил» (18 декабря 1856 г.); «Чернышевский умен и горяч» (11 января 1857 г.). Однако, впоследствии, много лет спустя, в 1908 г., Толстой, в разговоре с Н. Н. Гусевым, резюмируя, очевидно, свое общее впечатление от личности Чернышевского, выразился следующим образом: «Чернышевский мне всегда был неприятен, и писания его неприятны». (Н. Гусев, «Два года с Л. Н. Толстым». М. 1912, стр. 223.)
Повидимому, подобное же отрицательное впечатление вынес от своего соприкосновения с Толстым и Чернышевский. Признавая в печатных отзывах художественный талант Льва Николаевича, он в своих письмах к друзьям отзывается о нем очень резко, называет его «диким человеком», «мальчишкой по взглядам на жизнь, способным писать пошлости и глупости» («Переписка H. Г. Чернышевского с Н. А. Некрасовым, Н. А. Добролюбовым и А. С. Зеленым», под ред. Н. К. Пиксанова. М. 1925, стр. 125). Когда в 1862 г. Толстой послал ему свой педагогический журнал «Ясная поляна» при письме, в котором он заявлял, что теперь «журнал и все дело [педагогическое] составляет для него всё »,и просил Чернышевского об отзыве, последний отвечал рецензией, исполненной злой язвительности. Он не обинуясь заявил, что различные сомнения, о которых говорит Толстой в своих статьях, объясняются просто его невежеством, и советовал ему поступить в университет для пополнения образования. В другом же месте он дает понять, что считает Толстого просто глупым: «Если вы не можете понять такой простой мысли, как вопрос о круге предметов народного образования — то значит, что природа лишила вас способности приобрести какие-либо знания» («Современник», 1862, кн. III, стр. 265). Конечно, такой тон не мог способствовать установлению благожелательных отношений к Чернышевскому со стороны Толстого. Поэтому не удивительно, что в комедии его, направленной против новых радикальных идей и тенденций, одним из наиболее видных и влиятельных представителей которых был Чернышевский, мы встречаем явные намеки на последнего. Так, студент-нигилист, который, по первоначальному плану комедии являлся в ней главным действующим лицом, вносящим своею проповедью новых идей разложение в мирную помещичью семью Прибышевых, первоначально носил фамилию Чертковского, в которой нельзя не усмотреть обычного для Толстого приема трансформации имени, в тех случаях, когда прототипом того или другого выведенного им лица являлась какая-либо реальная личность (Исленьев-Иртеньев и т. п.); как и Чернышевский, этот студент-нигилист происходит из духовного звания, бывший семинарист; он с пренебрежением отзывается об университетских профессорах, представителях официальной учености, увлекается естественными науками, проповедует материализм, протестует против семейного гнета, с восторгом рассказывает о петербургском общежитии-коммуне, в котором живут молодые люди обоего пола, ведя общее хозяйство и занимаясь разумным трудом; в этом рассказе об общежитии-коммуне, несомненно, есть черты, заимствованные из соответствующих мест романа Чернышевского. Некоторые черты личности самого Чернышевского мы находим и у другого действующего лица комедии, Венеровского, которому автор усвоил характерный для Чернышевского тон легкой насмешки, «хихиканья» (хе-хе-хе!); в разговоре Венеровского с Любочкой, в котором он излагает свои планы совместной супружеской жизни (свобода личных отношений, жизнь в разных комнатах и т. д.) также есть несомненные реминисценции из романа Чернышевского. Следует однако заметить, что все эти черты сходства с Чернышевским выступают преимущественно в первоначальных набросках комедии; при переделке ее автор постарался их затушевать, очевидно, сознательно устраняя всё то, в чем это сходство могло особенно бросаться в глаза.
