Георгос совершенно не походил на Леонидаса, однако вчера она получила доказательство того, что заблуждается относительно его бесстрастности и холодности. Тот мужчина, который вчера держал ее в объятиях, не был ни бесстрастным, ни холодным. Не был, шут возьми! От одной этой мысли у нее сжалось в животе. Как трудно будет встретиться с ним сегодня и не выглядеть глупо при этом.

Вздрогнув, Иви откинула одеяло и встала. По крайней мере, до вечера можно будет не волноваться. Георгос уже давно в своем обожаемом офисе, управляет и властвует, прикидывая, как заработать очередной миллион, и берет в оборот Риту.

Просто трудоголик какой-то, удрученно подумала Иви, плетясь в ванную, чтобы окончательно проснуться под душем. Работает в офисе как вол шесть дней в неделю, с восьми утра до шести вечера. В семь приходит домой, в половине восьмого у него обед, а потом снова дела в кабинете. Нередко из-под его двери виднелась полоска света, когда Иви отправлялась спать, что бывало довольно поздно, если она смотрела телевизор или видео. Как он только выдерживает? Единственный выходной – воскресенье – он отдавал в основном гольфу.

Спустя полчаса, подходя к лестнице, Иви чувствовала себя гораздо бодрей. Могло быть и хуже, подумала она, тошнило бы по утрам, как многих женщин в первые месяцы беременности.

Честно говоря, порой она забывала, что беременна, особенно когда облачалась в свободную одежду вроде темно-бордового спортивного костюма, который она решила надеть сегодня. Может, когда ребенок начнет шевелиться, все будет по-другому. Но пока о ее состоянии напоминала чуть раздавшаяся талия, набухшие груди и слегка округлившийся животик.

Она спускалась по ступенькам в совершенно тихом доме. В Павлиди-холл вообще тихо – стены в два кирпича и тяжелые двери заглушали любые звуки. Улица тоже была тихой, кончалась тупиком, и машины здесь ездили мало. Впервые попав сюда, Иви поразилась великолепию дома, пока не поняла, что весь этот район такой – некоторые соседние дома даже больше и роскошнее.

Когда Иви расспросила Эмилию об истории дома, та рассказала, что строил его в тридцатые годы двоюродный дед Георгоса, что после смерти старика, который не имел своих детей, дом унаследовал его отец. Первоначально это было двухэтажное здание, и Алис значительно его обновила. Услышав это, Иви поняла, откуда идет теперешняя спокойная элегантность особняка.

Дом по завещанию оставался в ее распоряжении, и она могла делать с ним все что заблагорассудится, о чем Алис не преминула напомнить Георгосу неделю назад, когда убрала со стен несколько подлинных живописных полотен и повесила вместо них картины Леонидаса, привезенные Иви и подаренные его матери.

Тогда Иви сочла весь этот инцидент – сердитые возражения Георгоса – чрезвычайно удручающим. Меньше всего ей хотелось бы вносить раздор в их семью. Георгос показался ей бессердечной глыбой льда. Но теперь, в свете некоторых событий и фактов, она испытывала к нему известное сочувствие. В конце концов, картины не принадлежали к первоклассной живописи.

То, о чем она сейчас подумала, заставило ее замереть у подножия лестницы, потрясенную новым видением таланта Леонидаса. Или отсутствия его.

На какую-то секунду ей показалось, что она предает его память. Сколько раз она хвалила его картины? Сколько раз говорила, что однажды он станет известным художником и его полотна будут висеть в галереях и домах миллионеров?

Неужели она все время знала, что лжет? Нет, решила она и с облегчением вздохнула, не знала. Только здесь, увидев в доме настоящую живопись, она поняла, что его работам далеко до подлинного мастерства. Самые лучшие из них были очень среднего уровня, их дилетантство теперь стало для нее очевидно.

Иви нахмурилась. Понимал ли это Леонидас? Когда он качал головой в ответ на ее комплименты, улыбаясь своей мягкой печальной улыбкой, знал ли он настоящую правду? Что он не был хорошим художником, что он не был хорош ни в чем... кроме, разве того, что сумел заставить ее полюбить его и нуждаться в нем?

Глаза ее защипало от слез.

Ах Леонидас...

Какое-то мгновение Иви еще пребывала в состоянии виноватой жалости, а потом разозлилась на себя. Хватит, твердо сказала она себе.

И с этим энергичным решением развернулась и зашагала по нижнему этажу, мимо закрытых дверей по обе стороны коридора, к той, которая вела в самое сердце дома – в кухню.

Зайти туда можно было с разных сторон – кухня была той комнатой, где часто собиралась семья, где ели попросту, без соблюдения особого этикета, где смотрели телевизор и дружески общались. Здесь было просторно, солнечно, тепло и, между прочим, готовили еду на двадцать персон.

Открыв дверь, Иви с облегчением увидела, что, кроме Эмилии, в кухне никого нет. В глубине души ее не покидало беспокойство, не остался ли Георгос почему-либо дома. Но, похоже, их свадьба не повлияла на обычный распорядок его дня, чему она только порадовалась. За немногие прожитые здесь недели она успела понять, что присутствие его в доме создает какую-то особую атмосферу: воздух начинает напряженно вибрировать. Разговоры сходили на нет, Алис еще больше уходила в себя. Эмилия, милейшее существо, тоже менялась – ее приятно суховатый юмор обретал некоторую едкость, особенно в разговоре с Георгосом.

Когда Иви вошла в кухню, Эмилия круто обернулась, на ее морщинистом лице добавилось еще морщинок от мгновенной улыбки.

– Никак, сама миссис Рип ван Винкль, – поддразнила она.

Иви улыбнулась в ответ.

– Да уж, сегодня я поспала, так поспала. Алис еще не встала?

– Она в утренней гостиной с чайником и газетами.

– Тогда не буду ей мешать.

Алис могла провести за газетами все утро, прочитывая их от корки до корки, а потом решая все кроссворды, даже головоломки «Геральд» . Чаще всего она их сама разгадывала, но иной ответ ей никак не давался. Ни Иви, ни Эмилия помочь не могли, потому что вопросы были всегда самыми трудными и непонятными.

Иногда, но не часто Алис дожидалась вечера и обращалась к Георгосу, и он в считанные секунды распутывал этот клубок. Однажды сам заполнил пустые клеточки, увидев на кухонном столе незаконченный кроссворд, чем вызвал неудовольствие Алис, посетовавшей, что он испортил страницу безобразно крупным почерком точь-в-точь, как его отец: тяжелая рука и никакого врожденного изящества.

Вспомнив вдруг этот случай, Иви задумалась. Почему это, когда она думает о Георгосе, он всегда предстает страдающей стороной в этой семье? Случайность ли это? Ведь это же Леонидас вытянул короткую соломинку! Георгоса Бог наделил всем – внешностью, энергией, умом. По словам Риты, в студенческие годы он славился как атлет. Девчонок за ним бегало без счета. Отец боготворил его. Зато не любила собственная мать. Зато оставила жена. И сейчас жениться ему пришлось фиктивно, чтобы узаконить ребенка своего брата.

Снова в ней что-то шевельнулось. Жалость? Нет, чувство было более сильным, более эмоционально окрашенным.

– Как Георгос сегодня? – спросила она у Эмилии так внезапно, что домоправительница бросила на нее изумленный взгляд.

– А почему ты спрашиваешь?

– Так просто, – сказала она и пожала плечами, выдав этим жестом свое внутреннее смятение.

– Он сегодня злой как черт. Честно говоря, по-моему, был с похмелья.

– С похмелья?

Эмилия хмуро кивнула.

– В последнее время он прикладывается к бутылке. С тех самых пор, как умер Леонидас. Так было, когда эта дрянь, его жена, сбежала с кинопродюсером.

– С продюсером? – вскинулась Иви, горя желанием узнать, наконец, о том, как расстроился брак Георгоса.

Эмилия насупилась.

– С каким-то богатым американцем, который тут таланты выискивал. Она укатила с ним в Штаты. Дорогая Анна всегда метила в актрисы, хотя, по мне, она и на школьной вечеринке сыграть не смогла бы. Правда, фигура у нее хорошая, что есть, то есть. Да, пожалуй, и личико подходящее, но блондинка-то она ненастоящая. И бюст сомнительный. Впрочем, кто их сегодня знает.