Бэйли нахмурился, вспомнив о том, что он слышал во время перехода сквозь «червоточину» – грозный голос, всепроницающий рокот, который он чувствовал своими костями. «Это, – подумал он, – был голос галактического Сердца». Но он ничего не сказал, а только слушал потрескивание помех, а Захария тем временем взяла курс на голубые гиганты. Экспедиция была уже почти у цели.

Почти у цели! Но даже при перелетах с околосветовой скоростью, при помощи Хоши Драйва, это «почти» означало, путешествие длиной более месяца. Достаточно долго, чтобы внимательно изучить карту Древних и обсудить, что делать, если их база будет найдена; достаточно долго, чтобы вдоволь насмотреться на темное сердце черной дыры и подумать, куда она может вывести. Достаточно времени для Бэйли, чтобы помечтать, что бы он делал, если бы остался у себя дома, в Беспокойном Покое.

Норбит старался прогнать от себя мысли о доме, который он оставил так далеко позади себя – и во времени, и в пространстве. По его субъективным ощущениям, он покинул Беспокойный Покой менее года назад. Но он знал, что пока он путешествовал со скоростью света, у него дома минуло немало лет.

Иногда ему становилось страшно интересно, а сколько же времени прошло там, на Поясе Астероидов. Однажды, во время ночной вахты, когда они с Маргариткой стояли на мостике, он задал ей этот вопрос.

Она подняла глаза, оторвавшись от работы (она наносила на карты вновь открытые звезды), и внимательно всмотрелась в лицо Бэйли.

– Не думаю, что тебе захочется это знать, – сказала она мягко.

– Захочется, – настаивал Бэйли. – Я думаю, так будет легче – знать правду. Я недавно вспоминал своего племянника… Интересно, сколько ему сейчас?

Маргаритка с печальным видом прикусила губу и нервным жестом отбросила волосы назад.

– Это так нехорошо – думать о таком. Просто забудь об этом.

– Я не могу. Пояс Астероидов – моя родина.

Маргаритка покачала головой. Этот разговор явно расстраивал ее.

– Если ты собираешься путешествовать по космосу, ты должен привыкнуть навсегда расставаться с людьми и родными местами. У тебя должны появиться новые привязанности – не столь скоротечные веши.

– Например? – взорвался Бэйли. Он не мог больше оставаться спокойным. – К чему ты привязана?

– Например, к звездам, – медленно ответила Маргаритка. – Я скучаю по свету Ипсилона Индейца. Например, к местам, Я скучаю по Станции Фарров.

– А как же люди? Ты не скучаешь по ним?

– Когда я расстаюсь с человеком, я знаю, что скорее всего никогда больше его не увижу, – она покачала головой. – И когда я говорю не «до свиданья», а «прощай», то именно это я и имею в виду.

Бэйли отвернулся от нее и стал пялиться на экран внешнего обзора, как будто впервые заметил маячившие вдали голубые сверхгиганты.

– Тот Пояс Астероидов, который остался в твоей памяти, давно уже не существует. Теперь ты другой человек, а Пояс – совершенно другое место. Ты должен смириться с этим.

Бэйли, не сводя глаз с монитора, отрицательно покачал головой. Он не намерен был мириться с чем-либо. Ему просто хотелось знать, сколько лет прошло у него дома. И не надо было читать ему лекций на тему «Что такое хорошо и что такое плохо».

На следующий день он пошел на кухню, где Роза готовила завтрак, и спросил у нее, сколько лет прошло на Поясе Астероидов. Она перестала месить тесто для булочек с корицей и удивленно посмотрела на норбита.

– Ой, лучше тебе у Маргаритки спросить. Она-то уж все точно тебе посчитает.

– Она не захотела говорить мне. Она просто сказала, что я должен привыкнуть навсегда прощаться с людьми.

Роза снова принялась за тесто, колотя по нему – куда сильнее, чем до того, как Бэйли помешал этому важному процессу.

– Нас всех учат этому, – сжалилась она наконец. – У нас даже дети умеют делать это.

– Меня никто этому не учил.

– Я знаю.

На камбузе было тепло. Дрожжевой аромат поднимающегося теста приятно щекотал ноздри. Для кого-то здесь было бы очень уютно, но Бэйли никак не мог успокоиться. Он был весь на нервах, словно сжатая пружина.

– Просто скажи мне, – попросил он. – Как давно я, на самом деле, улетел из дому?

Роза оторвалась от теста и посмотрела на Бэйли темными печальными глазами.

– Ну, все зависит от того, с какой скоростью ты путешествуешь. Захария спешила, и мы все время летели быстро. Мы не можем достичь скорости света, но мы можем приблизиться к ней. При скорости 99.995% от световой, год полетов означает, что на Поясе Астероидов прошло сто лет. Если мы разогнались до 99.999% – то за год полета у тебя на родине прошло 250 лет. Я точно сказать не могу – думаю, лучше и вовсе не знать этого. Но по моим прикидкам, у тебя дома прошло по крайней мере 150 лет. Плюс-минус пару десятилетий. Кроме того, не забывай, что это положение вещей на данный момент. Если ты хочешь посчитать, сколько там пройдет на момент твоего возвращения, ты должен прибавить минимум столько же. Так что, даже если ты прямо сейчас полетишь домой, то когда ты вернешься, там все будет на 300 лет старше.

Она немного помолчала, затем продолжила оптимистическим тоном:

– Но если кто-нибудь из твоих родственников тоже путешествует с околосветовой скоростью, то их временные линии могут совпасть с твоей.

Бэйли удрученно покачал головой.

– Они так быстро не летают.

Затем норбит вышел с камбуза. Он не вышел к завтраку, а пролежал на койке у себя в каюте. Бэйли и подумать даже боялся, насколько все может измениться за 300 лет. Он все лежал и вспоминал своих друзей и родственников, которых он никогда больше не увидит. Это казалось таким несправедливым, таким нереальным.

Наконец Бэйли решил, что теперь поздно переживать об этом. Все то время, пока он путешествовал, он представлял себе Беспокойный Покой именно таким, каким покинул его. Это поднимало ему настроение. Думать о том, как он будет выглядеть через 150 лет, было глупо и больно. Так что норбит решил вспоминать Беспокойный Покой именно таким, каким он был в день его отлета. Когда Бэйли вернется домой (если это вообще произойдет), тогда его будут волновать временные парадоксы.

Когда Бэйли вышел из каюты, он нашел у себя под дверью тарелку коричных булочек. А вечером Роза приготовила его любимое блюдо и заставила его попросить добавки.

По мере приближения к скоплению голубых сверхгигантов, Маргаритка все чаще прослушивала эфир на частотах, которые не полностью глушило мощное радиоизлучение черной дыры.

Однажды она услышала слабый сигнал, исходящий с десятой планеты одного из сверхгигантов на самом краю аккреционного диска. Хотя передача была сильна искажена, среди помех можно расслышать голоса.

Чем ближе «Одиссей» подлетал к планете, тем большее нетерпение проявляла Захария. Она постоянно находилась на мостике, нервно расхаживая взад-вперед, то и дело поглядывая на экран внешнего обзора и вслушиваясь в громкие помехи – в надежде разобрать среди белого шума слова. Иногда к ней присоединялся Бэйли, и он тоже сидел и внимательно смотрел и слушал.

Они уже выходили на орбиту этой планеты и, когда Захария настраивала экран внешнего обзора, Бэйли случайно заметил что-то странное на поверхности меньшей из двух лун планеты.

– Что это было? – спросил он. – Где?

– На поверхности луны мелькнула вспышка. Это какой-то серебристый полированный металл.

Захария максимально увеличила изображение спутника на экране. Предмет, сверкнувший отраженным светом и привлекший внимание Бэйли, оказался круглой металлической плитой, порядка трех метров в поперечнике по подсчетам Захарии. Рядом с этой плитой находились разрушенные сооружения – видимо, руины жилого купола, чьего-то базового лагеря.

– Это, наверное, такие ворота, – предположила Незабудка. – Древние обожали круги и спирали.

Немногим спустя после того, как Бэйли заметил врата на луне, Захарии удалось разобрать среди помех первые слова.

– Послушайте, – сказала она. – Здесь что-то говорится про колонию.