Я подождала, пока сердце вернется на место.

– Да, Брайни?

– Похоже, я согласен с Кэрол. И с mon beau-pere. Я давно уже выяснил, что Бронсон – наш лучший инструктор: проверяю его оценки каждую неделю. А сам он напоминает мне Айру – так Айра мог выглядеть в его возрасте.

– А мы с сержантом Бронсоном точно близнецы.

– Да, но ты как-то лучше смотришься.

– Ну да! Ты всегда говорил, что я лучше всего выгляжу, если закрыть мне лицо подушкой.

– Я это говорил, чтобы ты не слишком зазнавалась, красотка. Ты у нас просто блеск, это всем известно… и все-таки похожа на сержанта Бронсона.

Однако характером и задиристой повадкой он больше напоминает Айру.

Полностью понимаю твое желание сцапать его и повалить на коврик. Если оно у тебя еще есть. Оно есть?

Я набрала в грудь побольше воздуху и выдохнула:

– Оно есть, сэр. Только вот как бы наша дочка Кэрол не оттеснила меня в сторону и не утерла мне нос.

– Ну уж нет! Кто старший по званию? У нас война. Пусть подождет своей очереди.

– Не поощряй Кэрол, если не хочешь этого всерьез, дорогой, – для нее-то это серьезно.

– Что ж, не один, так другой – а я гораздо более высокого мнения о Бронсоне, чем о том прыщавом мальце, который испортил нашу Нэнси. А ты как считаешь?

– Ну конечно же. Однако у нас с тобой чисто теоретический спор: я потеряла всякую надежду заполучить сержанта Бронсона к нам домой. Во всяком случае, до конца войны.

– Я же сказал – не переживай. Одна птичка мне шепнула, что Бронсон скоро получит увольнительную на полнедели.

– О Брайан! – (Я знала, что значит увольнительная на полнедели: ее давали тем, кого собирались отправить за море.) – Айра был прав: Бронсон рвется попасть "Туда", и я внес его в список – из штата Першинга как раз поступил запрос на сержантов-инструкторов. А еще одна птичка мне сказала, что и мой рапорт удовлетворен – так что я должен быть дома в то же время. Теперь слушай. Я думаю, что смогу на сутки выставить его тебе под выстрел. Сумеешь обработать его за это время?

– О Господи, Брайан!

– Сумеешь или нет? Бывало, ты успевала с этим за час, имея только лошадку и двуколку: теперь в твоем распоряжении спальня для гостей с отдельной ванной. Чего тебе еще? Галеру Клеопатры?

– Брайан, лошадь с двуколкой давал мне отец, зная в чем дело, и активно содействовал мне. Теперь он почитает своим долгом стоять надо мной с ружьем – да не с дробовиком, а с двадцать восьмым калибром, и у него не дрогнет рука пустить его в ход.

– Э, нет: генерал Першинг будет недоволен: хороший инструктор большая редкость. Давай-ка я посвящу Айру в план операции, пока у меня не кончились монетки. Он там?

– Сейчас позову.

Сержант Теодор получил свой отпуск – с вечернего отбоя в понедельник до утренней поверки в четверг, и приехал-таки в Канзас-Сити. В то время на всех киносеансах обязательно показывали комедии – Джон Батти, Фатти Арбэкл, Чарли Чаплин, Кейсон Копс. На той неделе я перещеголяла Фатти Арбэкла и Кейсона Копса вместе взятых, столько раз я вступала в ведро или падала на ровном месте.

Начать с того, что этот невозможный сержант Теодор появился у нас только во вторник пополудни, хотя Брайан говорил, что он должен добраться к утру.

– Где вы были? Почему так долго? – Нет, ничего подобного я не сказала. Может, мне и хотелось – но я научилась не путать мед с уксусом еще в девичьи годы. Я просто взяла его за руку, поцеловала в щеку и сказала со всем отпущенным мне теплом: – Сержант Теодор… как хорошо, что вы дома.

За обедом я продолжала изображать Корнелию, мать Гракхов, спокойно улыбаясь, пока дети наперебой старались привлечь внимание сержанта, а также отца, который рвался поговорить с ним о военных делах. В конце обеда отец предложил (по предварительному сговору со мной), чтобы сержант Бронсон повез меня покататься, и подавил попытки младших увязаться с нами – особенно буйствовал Вудро, желавший, чтобы с ним одновременно играли в шахматы и везли его в Электрик-парк.

И вот мы с сержантом Теодором отправились в путь на самом закате дня, держа на юг. В восемнадцатом году восточная сторона Канзас-Сити практически кончалась на юге Тридцать девятой улицей, хотя границей города считалась Семьдесят седьмая, поскольку Суоп-парк входил в черту города. В Суоп-парке было много уголков для влюбленных, но мне требовалось нечто гораздо более уединенное – и я знала такие места, ведь мы с Брайни в свое время облазили все боковые дороги в поисках "секс-пастбищ", как выражался Брайни, – полянок, которых не достигает коршуний глаз миссис Гранди.

Вдоль восточной стороны Канзас-Сити протекает Блю-Ривер. В восемнадцатом году на ней было много местечек – равно как и непролазных кустов, вязкой грязи, клещей, москитов и ядовитого плюща. Надо было знать, куда ехать. Проехав немного на юг и зная, где пересечь большие дороги на Сент-Луис и Фриско, можно было попасть в лесистую, поросшую травой лощину – не хуже, чем в Суоп-парке, но совершенно уединенную: с одной стороны река, с другой железнодорожная насыпь, а вела туда только одна узкая дорога.

Мне хотелось именно туда. К тому месту я испытывала особое чувство.

Когда мы в двенадцатом году благодаря "Эль Рео Гранде" получили свободу передвижения, именно туда первым делом повез меня Брайни, чтобы насладиться любовью на природе. После этого замечательного пикника (мы брали с собой завтрак) я понесла Вудро.

Я хотела отдаться своей новой любви на том же самом месте – а потом подробно рассказать обо всем мужу и посмеяться с ним всласть, когда мы ляжем в постель. Брайни упивался моими интрижками и всегда с удовольствием слушал про них и до, и во время, и после наших с ним любовных игр – эти рассказы служили приправой к любви.

Брайан рассказывал мне и про свои приключения, но больше любил слушать про мои.

И я поехала с Теодором на то заветное место.

Времени у нас было в обрез: я обещала отцу, что мы управимся быстро ну, положим еще полчаса или три четверти часа на чудесный, плавный повтор и вернемся где-то в пол-одиннадцатого, в одиннадцать.

– Я уже должна быть дома, когда ты вернешься из Арсенала, отец.

Отец согласился с моими расчетами – включая и необходимость повторить, если нам понравится в первый раз.

– Хорошо, дочка. Если задержишься – позвони, чтобы мы не волновались.

И, Морин…

– Да, отец?

– Насладись от души, дорогая.

– Oh, mon cher papa, tu es aimable! Je t'adore! <Дорогой папа, какой ты милый! Я тебя обожаю! (фр.)> – Обожай лучше сержанта Теда. Может, у него теперь долго не будет случая – так ты уж постарайся. Я люблю тебя, лучшая из девочек.

Обычно я, когда желаю быть соблазненной, решаю это загодя, создаю или помогаю создать удобный случай и содействую всем авансам номинального соблазнителя. (И наоборот: когда я не желаю быть соблазненной, то просто не допускаю удобного случая.) В ту ночь у меня не было времени на утонченный, подобающий леди ритуал. Был только один шанс и два часа на его осуществление – второго шанса не будет, Теодор уедет за море. Попрощаться с воином следовало сейчас.

Поэтому Морин вела себя не как леди. Как только мы свернули с бульвара Бентона и сумерки скрыли нас от посторонних глаз, я попросила Теодора обнять меня за талию. Когда он сделал это, я взяла его руку и положила на грудь. Большинство мужчин понимает это правильно.

Теодор тоже понял, и у него перехватило дыхание. Я сказала:

– Нам некогда стесняться, дорогой Теодоро. Не бойся ласкать меня.

Его ладонь охватила мою грудь.

– Я люблю тебя, Морин.

– Мы полюбили друг друга с первой встречи, – уточнила я. – Просто не могли об этом сказать. – Я опустила его руку за ворот своего платья, и она обожгла меня.

– Да, – хрипло сказал он, – я не смел сказать.

– Ты бы никогда и не сказал, Теодор. Так что я решила набраться смелости и сказать тебе, что чувствую то же самое. Вот, кажется, и наш поворот.