— Не приспичит, — успокоил доктор Грах.
— Откуда вам известно?
— Полагаю, это знают все. Лишь строят из себя наивных простачков. Конечно, так удобнее, когда стремишься удовлетворить свое тщеславие. Когда пытаешься всех убедить в своем величии и подлинной необходимости, которые на самом деле — ничего не стоят. Нет, конфликта ищут только люди, дабы самоутвердиться. Биксам конфронтация нисколько не нужна.
— А нам вот в школе по-другому говорили, — не сдержался я, украдкой глянув на Харраха. Тот сидел с невозмутимой, постной рожей и сосредоточенно жевал пироге орехами, всем своим видом словно говоря: меня не трогай, мое дело — сторона, давным-давно неинтересно.
— Господи, нашел что помянуть! — Яршая с возмущением всплеснул руками. — Школа!. Да тебе тамвпять минут докажут, что и солнце поднимается на западе! Или еще какую-нибудь дурь прикажут вызубрить. А ты и будешь верить, да?
— Ну, знания-то дети все же получают… — мягко возразила добрая Айдора.
— Знания!.. Ты это называешь знаниями?! Выпускают ни на что не годных идиотов. Я же наблюдаю, как Харрах наш занимается, какую дребедень им впихивают в головы!.. Иной раз даже начинаешь думать: господи, за что их так, неужто можно день за днем, всерьез?.. Как будто специально… кто-то дал учителям такую установку: воспитать болванов, не знакомых толком ни с историей, ни с мировой культурой, ни с наукой, не способных творчески решить простейшую проблему. Вместо знаний — суррогат, бессмыслица, подмена ценностей!.. И это выдают за достижение учебной мысли! Поколение тупиц, исправных исполнителей, и только… Поневоле задаешь себе вопрос: зачем все это, может, именно в том цель и состоит — не дать развиться ребятишкам, чтоб в дальнейшем не мешали? Но кому?
— Похоже, ваш вопрос содержит и ответ, — печально хмыкнул доктор Грах. — Все это выгодно лишь тем, с кем человечество пытается бороться. Только ведь… неужто вы и впрямь считаете, что биксы обрели такую силу?
— Насчет силы не могу сказать с уверенностью, — тихо произнес Яршая. — Она есть, конечно, но ее масштабы… Думаю, в действительности биксы ни при чем. Не до того им. Если кто и гадит, то скорей — свои…
— А им-то что за радость? — удивился доктор Грах.
— Во-первых, тайных лизоблюдов, норовящих выслужиться перед биксами любой ценой, хватает. Для них биксы — венец разума, которому грядущее-то и принадлежит. Мы, люди, — пройденный этап, и надобно успеть примкнуть, пока не поздно, к тем, что явно прогрессивней. Нынче многие готовы верить в это… М-да… Вскочить в отходящий поезд… На мой взгляд — порочная идея… Ну, а во-вторых, есть давняя и очень подлая, по сути, провокаторская тактика: нарочно делать хуже, хуже, чтоб в какую-то минуту людям сделалось невмоготу и они с радостью пошли громить направо и налево, повинуясь приказаниям вождей. А что вожди в итоге обретут — достаточно понятно. И какая установится повсюду жизнь — понятно тоже… Чем дальше в пещеры, тем выше у вождей авторитет.
— То есть вождизм — понятие пещерное? — заметил доктор Грах.
— Вне всякого сомнения!
— Боюсь, такие мысли одобрения не встретят. Ни у тех, кто пыжится не опоздать на поезд, ни у тех, кто сам себя считает выразителем прогресса. Впрочем, кто сказал, что возвращение в пещеры вещь ужасная и противоестественная? В человеческой истории такое было много раз. И, как ни странно, в результате это шло на пользу… Люди начинали прозревать и делали большой скачок вперед.
— По-вашему, и войны, подводившие народы к пропасти, а иногда и истреблявшие их подчистую, — тоже благо? — вскинулся Яршая.
— Как взглянуть, — невозмутимо отозвался доктор Грах.
— Вы это называете прогрессом?
— Все — прогресс. Уж коли мы хотим употреблять такое слово. И Вселенная когда-нибудь окончит свои дни и обратится в прах, в ничто, с которого когда-то началась… Движение по кругу — это, вероятно, и является прогрессом. Мы же — только маленькая часть всеобщего процесса, именуемого Бытием. Такой невзрачный, крошечный вагончик, то бегущий равномерно, то с немалым ускорением, то резко тормозящий, полагающий, что он свободен в выборе пути и времени, какое собирается затратить на дорогу… А на деле — трасса несменяема, и времени в обрез, и все подчинено вселенскому закону обращения в ничто… Хотим мы или нет.
— Тогда — к чему потуги? И к чему весь этот разговор? — воскликнул горестно Яршая.
— Чтоб успеть пройти весь путь, а не застрять на половине. Было бы весьма обидно…
— Что ж, — признал Яршая, — тут вы правы. Было бы и впрямь обидно: толком не начавши ничего, вдруг взять — и оборвать. А мы как раз и пробуем сейчас единым махом все разрушить. Эдакий очередной эксперимент…
— Не понимаю…
— Да все очень просто! И у вас это сидит в мозгах — вы только не прикидывайтесь, ради бога! — и в мозгах теперешних детей. И новым поколеньям сладко не покажется. Я повторял и буду это повторять — всегда. Ну, не способны мы иначе жить!.. Какие бы слова ни говорили — ласковые, умные, проникновенные… Ура, нашелся новый повод для борьбы! Ведь истинный, обыденный прогресс не существует, как культура, — он всегда и всюду борется, воюет со своими составляющими и усматривает в том спасение и смысл. Бедные-бедные дети, которых сейчас учат! С чем они вступают в жизнь, да и какую жизнь построят!.. Хотя… по правде, все мы бедные, ничуть не лучше. А искусство, господи!.. К чему свелось?! Коль помогает лупить биксов и при этом возвеличивает «гомо» — оно подлинное. Ну, а ежели не так утилитарно выступает, в сторону чуть-чуть идет и видит себя прежде всего частью, ценностью культуры, то — долой, не надо. Говорят, искусство ангажировано человеческим прогрессом. Производное прогресса. Вот дела! А я-то до сих пор, дурак, считал, что оно просто-напросто — извечный факт культуры. Эх!.. Наука стала самоценной — так, по крайней мере, заявляют все ее апологеты. И резонно получается: злокозненные биксы — всего-навсего продукт большой науки. Нечто, выпавшее вдруг в осадок, — будем выражаться по-солидному — при проведении не слишком убедительного, чистого эксперимента. Что ж, поставим новый? А вот — дудки! Поздно.
— Да, — поспешно согласился доктор Грах, все это время тщетно порывавшийся встрять в бесконечно-бурный монолог Яршаи (из которого я, честно говоря, и половины не уразумел), но каждый раз, из деликатности, сникавший. А Харрах — так тот сидел, напыжась от восторга, будто сам отцу готовил эту речь. — Да-да, вы правы. Будет трудная борьба. И чем закончится — еще большой вопрос.
Что с ним? Неужто принял сторону Яршаи? Или это он нарочно, чтоб уйти от спора? Вообще-то разговор довольно скользкий получался… Даже я почувствовал. А может быть, они так и хотели: дескать, пусть детишки тоже слушают да набираются, покуда позволяют, ума-разума… В другое время и в других местах — никто ведь эти темы поднимать не станет. Побоятся. Либо не сумеют — должным образом. Сейчас и впрямь косноязычных и придурочных — полным-полно…
— Ага… Вы, значит, полагаете, они способны применить любые средства? — помрачнев, спросил Яршая. — Вплоть до тотального уничтожения людей? Не забывайте, что у нас оружие не хуже. Разработчики на славу постарались. Просто было бы безумием его использовать!
— Не в этом дело, — с расстановкой отозвался Грах, словно хозяин дома совершил вдруг перед ним невероятное открытие, которое не так-то просто осознать. — И не только в этом, — повторил он, наливая себе в чашку до краев одной заварки — терпкой, крепкой и горячей. — Право же, никто не хочет конца света. Тут, как говорится, цель немножко не оправдывает средства… Но людей осталось мало, вот ведь что. Не больно густо для такой планеты — да и по сравненью с тем, что было… Эпидемии, экологические смерти. Словно шквал прошел…
— Не забывайте, дорогой, что и процесс людского размножения затормозился. Еще до напастей, — возразил Яршая. — Это в общем-то закономерно. Был момент, когда на матушке-Земле все наконец стабилизировалось. Полное материальное насыщение. Гарантия выживаемости каждого индивида. Снятие глобальных социальных стрессов… И — как следствие — все стали жить намного дольше. Видимо, тогда-то и сработал биологический регулятор. Сначала размножение приостановилось, затем вдогонку — точно отголосок давних, позабытых дней — все эти эпидемии и массовое вымирание народов…
