Делая все от нее зависящее, чтобы соблюсти внешнюю видимость благополучных отношений с Россом, подсознательно она постоянно думала о том, что будущее не сулит ничего хорошего. Дайана считала, что Росс преднамеренно тормозит открытие филиала фирмы в Ориндже, так как, вероятней всего, и он не был уверен, что их совместная жизнь наладится. Конечно, в случае чего ему будет гораздо удобнее порвать с ней, если она застрянет навеки в этом Хьюстоне! Интересно, какую отговорку сочинит он после Нового года?

Однако, несмотря на возникшие сложности, Дайана радовалась, что вернулась домой. Ориндж почти не изменился за время ее отсутствия, и размеренный ритм жизни провинциального города устраивал ее больше, чем суматоха Хьюстона. Она понимала, что поле ее деятельности заметно сократится, но была уверена, что, работая здесь, будет испытывать больше удовлетворения. Однажды она еле уговорила Эдэма пойти с ней в Музей Старка на выставку западного искусства! Как и вес мальчишки его возраста, он обожал всякие турпоходы. Росс время от времени брал его с собой на рыбалку. У них даже были облюбованные заводи на речке Сабине, где водились окуни и раки. Как-то Росс одолжил моторку у своего приятеля, и они втроем отправились в путешествие по этой речке с буйной растительностью по берегам, а местами просто заболоченной. У них забарахлил мотор, и обратно они продирались сквозь заросли, волоком таща за собой лодку. Дайана долго вспоминала эту прогулку. Она была счастлива тогда. Впрочем, она радовалась, когда Росс возвращался домой, а она просто суетилась по хозяйству.

Иногда по вечерам они отправлялись либо на бега в клуб «Дельта» неподалеку от Винтона, либо в недавно открывшийся в центре города театр-варьете «Фрэнсис Энн Латчер». Что касается их близости, то, как считала Дайана, тут было все просто великолепно. Она любила засыпать в объятиях Росса. Была уже осень, а в холодные ночи так приятно было лежать, прижавшись к нему, теплому и родному, и думать о том, что у нее снова семья, что наверху, в своей комнате, сладко посапывает Эдэм. А когда Росс целовал, ласкал ее, все казалось суетным и второстепенным, и сердце подсказывало ей, что все образуется и устроится.

Дайана старалась не думать о разговоре с матерью, однако неприятный осадок остался. На сердце скребли кошки. И еще винт от серьги потерялся!..

– Проклятье! – вспылила она, ползая по ковру. Ведь искать крошечный винт в высоком ворсе все равно что иголку в стогу сена.

Дайана не услышала приглушенных кок-ром шагов Росса, когда тот вошел в спальню.

– Привет, дорогая! Вот я и дома… – сказал он. Не получив в ответ радостного отклика, он в недоумении обвел глазами спальню и только после этого заметил Дайану, стоящую на коленях, за кроватью. Сняв пиджак, повесил его на вешалку.

– Привет, – ответила она без особого энтузиазма сквозь зубы. Так обычно разговаривает портниха, когда между губами зажаты булавки, а сама на коленях подгибает подол платья заказчицы. Она даже не взглянула на него, зато внимательно рассматривала золотой винтик, который наконец нашла.

Он молча смотрел на нее. Верней, на ее позу, Попка, обтянутая черным крепдешином, выглядела весьма соблазнительно.

– Смотрю на тебя и думаю, не пора ли начать второй медовый месяц? – сказал он и хмыкнул.

– Прости, дорогой, – ответила она рассеянно, поднимаясь с колен. Подошла к зеркалу и застегнула серьгу. Перехватив его изумленный взгляд, добавила: – Сережку искала. Не слышала, как ты пришел, И еще этот ужин у мамы… Вернулась из Европы, впечатлений масса, отдохнула, энергии хоть отбавляй. Теперь можно и за меня приниматься. – Заметив, что Росс моментально нахмурился, сказала умоляющим тоном: – Ты не должен разговаривать с ней, как… – голос Дайаны дрогнул, – понимаешь, она кидается, как кошка.

– В таком случае почеши ее, а меня не надо, – заметил он резко.

– Я пыталась возразить, но ей это не понравилось.

– Странно, если б она пришла в восторг!

На лице у Дайаны появилось выражение, будто ее гложут сомнения и она не знает, как поступить. Всегда так, подумал он с раздражением, вобьет что-либо в голову и не успокоится, пока не получит своего. Вылитая Мадлен… Он не сводил с нее глаз. Дайана выглядела, как всегда, скромно, но необыкновенно элегантно. Платье из черного крепдешина сидело великолепно. Жемчужины в ушах и нитка жемчуга в глубоком треугольном вырезе – вот и все украшения. Волосы собраны в узел, заколотый у основания шеи. Знает ведь, что ему не нравится эта прическа, подумал он, но зато Мадлен обожает. Скромная, загадочная… Все равно его милейшая теща найдет к чему придраться.

– Мама наговорила мне такого! – сказала Дайана доверительно, надеясь, что он поймет ее.

– Могу себе представить! – заметил Росс сухо, чувствуя, как закипает. Мало того, что она вмешивается в их семейную жизнь, так еще и жену настраивает против него!..

– И все бы ничего, если бы она узнала о нашем примирении от кого-нибудь другого, а не от этой Хейзел Эплбайл. Хейзел злорадствовала, выяснив, что мама ничего не знает.

– Мадлен злая женщина, и Хейзел тут ни при чем, – не сдержался Росс. – Ни для кого не секрет, что она радовалась нашему разрыву.

Росс развязал коричневый в голубую полоску галстук и швырнул его на кровать. Потом стал расстегивать бледно-голубую рубашку. Дайана скользнула взглядом по обнажившейся полоске его мускулистого, бронзового от загара тела. Какое-то время она молча смотрела на него, чувствуя себя виноватой, что встретила мужа после трудового дня не так, как положено. Выдает ему отрицательные эмоции!..

– Росс… – Ее низкий бархатный голос стал неожиданно хриплым, когда подошла к нему.

Какая красивая, подумал он.

Последнюю пуговку на его рубашке расстегнула уже она. Сняла с него рубашку. Положила руки на его широкие плечи.

– Не поцеловала тебя… как обычно, – сказала она и привстала на цыпочки, а он наклонил голову. Ей так хотелось отбросить прочь все сомнения, которые заронила мать.

– Верно, не поцеловала…

Его губы обожгли огнем. Милый, родной… Он нежно обнимал ее, прижав к себе. Все сомнения, которые только что мучили и терзали ее, мгновенно испарились, будто их и не было вовсе. И Мадлен была забыта, и ее нравоучения, и все те страхи, которые неожиданно накатили на Дайану по совершенно непонятной причине спустя некоторое время после разговора с матерью.

…Положив тогда трубку, Дайана почувствовала себя разбитой. Голова раскалывалась, нервы были на пределе. Она вышла в сад, решив прибегнуть к испытанному средству от всех болезней и печалей – физическому труду. Сорняков в саду было предостаточно. Она полола, рыхлила почву на газонах, пока не настало время забирать Эдэма из лагеря скаутов. День был ветреный. И вдруг ей показалось, будто деревья в лесу не шумят, как обычно на ветру, а что-то нашептывают. А мох, свисавший клочьями с нижних ветвей кипарисов, как бы зловеще затаился. Сияло солнце, но деревья внезапно превратились в мрачных, кошмарных чудищ. Она помчалась в дом и заперла все двери. А потом долго стояла, с трудом переводя дыхание, и вспоминала свои детские сны. Она одна, совсем одна… на всем белом свете… Неожиданно навалилась тяжелая тоска. То же самое она чувствовала, когда потеряла Тэми.

Дайана успокоилась только тогда, когда забрала Эдэма и привезла его домой. Однако странная реакция на лес ее беспокоила. Неужели разговор с матерью так подействовал? Хотя после смерти Тэми она вообще чуть с ума не сошла… Правда, теперь она вряд ли удерет в Хьюстон, улыбнулась она себе, даже если будет трудно.

…Поцелуи Росса вернули ее к действительности. Обнимет ее, подумала она, и сразу так спокойно на душе. А потом на ковер посыпались шпильки и волосы каскадом рассыпались по плечам.

– Росс, ну зачем? Я полчаса делала эту прическу…

– Попусту время потратила, вот что! Знаешь прекрасно, я люблю, когда они вот так, как сейчас, – сказал он, целуя ее за ушком. Потом расстегнул молнию на платье, и оно скользнуло к ее ногам. – Росс…