22 февраля 1797 года корпус Бернадота оказался под стенами Милана. Здесь у него произошло столкновение с комендантом города полковником Дюпюи (Dupuy), который предложил для ночёвки прибывших солдат неприспособленные помещения. Когда командир бригады Микель попросил того объясниться, Дюпюи ответил ему в вызывающем и высокомерном тоне. Бернадот посадил коменданта под арест и тем самым навлёк на себя неудовольствие начальника штаба итальянской армии Луи Александра Бертье (1753—1815), патрона Дюпюи. Бертье с самого начала невзлюбил «выскочку» Бернадота и с этого момента будет постоянно вставлять ему палки в колёса. Сам Наполеон вмешался в дело и потребовал от Бернадота выпустить полковника из-под ареста, у которого, по мнению главнокомандующего, новичкам с Восточного фронта следовало бы поучиться выдержке и умению переносить тяготы службы27. Как воспринял Бернадот назидание главнокомандующего, мы не знаем, но Дюпюи был освобождён из- под ареста генералом Кильмэном, который командовал частями в Ломбардии. Освобождённый тут же пожаловался Наполеону, а тот приказал Бертье сделать Бернадоту письменное внушение о том, что тот превысил свои полномочия, поскольку арестовывать коменданта мог только вышестоящий территориальный командир, т.е. генерал Кильмэн. В конце письма начальник штаба сделал язвительное замечание о том, что храбрые бойцы итальянской армии привыкли переносить тяготы службы без всяких жалоб. Такое начало службы у Наполеона, конечно, обещало мало чего хорошего.
Первая встреча Бернадота с Наполеоном произошла 3 марта в Мантуе. Последующие 12—13 лет его жизни будут так или иначе связаны с этим человеком, причём на некоторых этапах самым тесным образом. Из скудных сведений об этой встрече известны лишь комментарии генералов. Наполеон сказал, что у Бернадота «французская голова с римским сердцем ».
Бернадот свои впечатления от встречи с Наполеоном зафиксировал на бумаге: «Первое впечатление, произведенное на меня Бонапартом, было своеобразным. Я увидел небольшую фигуру, грубую и злую в поведении и манере держаться. Он был одет в китель с огромными карманами и в рубашку до коленей. Лицо его было заметно худым, кожа желтоватой. Волосы приглажены и напудрены, способ выражения определённый и временами властный. Поведение его казалось слишком скрытным. Оказываемое ему внешнее почтение указывало мне на то, что я в нём увидел иную персону, нежели те, кто до сих пор играл какую-то роль в государстве. Другими в итальянской армии, по сравнению с прочими нашими армиями, были и отношения. Командующий имел вид суверена. Офицеры в его присутствии не садились и держались от него на почтительном расстоянии. Его супруга и сестра Полин разделяли выражения того почтения, которое оказывалось генералу, что содержало признаки будущего диктаторства. Он принял собрата по оружию самым лестным образом; его превосходство не подвергалось сомнению; оно проявлялось и в том, что он говорил, а также и в том, как он своеобразно подавал себя внешне. Так он действовал на всё своё окружение. Кажется, он воспринял меня благосклонно...»
Свидетель этой встречи, будущий биограф Бернадота Тушар- Лафосс рассказывает, что Бонапарт был более разговорчивым, нежели Бернадот. Сдержанность беарнца, по его мнению, объяснялась тем, что он разгадал характер и далеко идущие планы своего будущего начальника. Нам кажется, что «новичок» Бернадот и должен был вести себя сдержанно по отношению к новому начальнику. Во всяком случае, создавалось впечатление, что оба генерала восприняли друг друга с большой предосторожностью.
Вероятно, они сразу почувствовали друг в друге соперников — особенно это могло относиться к мнительному и раздражительновластному Наполеону. Бернадот сразу увидел в нём человека с двойным дном, человека опасного, до конца неискреннего и в вопросах власти беспринципного. Это первое впечатление не обманет прозорливого беарнца, и он останется ему верен до тех пор, пока его жизненный путь будет пересекаться с жизненным путём корсиканца.
Своим товарищам по корпусу Бернадот после встречи с Наполеоном, согласно тому же Тушар-Лафоссу, сказал более определённо: «Я увидел человека 26—27 лет, который хочет казаться 50-летним; и это мне кажется недобрым предзнаменованием для Республики ».
«Бонапарт, конечно, был гением, — пишет Блумберг, — но он работал только на себя и не терпел и тени соперничества; Бернадот же был больше, чем гений, он был характер, в которых в то время ощущался большой недостаток». Спорное, на наш взгляд, мнение: республика имела в своём распоряжении не один такой «характер», как у Бернадота, но все они отнюдь не были гениями, каковым скоро станет Наполеон.
Перед началом похода в распоряжении Бернадота оказались пять пехотных полубригад, приведенных в Италию из Метца, два полка кавалерии непостоянного состава, включая 14-й драгунский полк (тоже из Метца), и немного артиллерии. Кавалерией командовал новый человек — будущий маршал и король Неаполя Йоахим Мюрат (1767—1815), с которым Бернадот подружится и к которому он надолго сохранит тёплые товарищеские чувства.
С самого начала с начальником штаба итальянской армии генералом Л.-А. Бертье у Бернадота сложились напряжённые отношения. Поводом, как мы уже сообщали, послужил эпизод с арестом коменданта Милана. С этого момента Бертье будет постоянно преследовать Бернадота своими придирками и пытаться ставить генерала в невыгодное положение, не гнушаясь никакими уловками. Например, он будет не раз отправлять ему из штаба приказы в тот момент, когда они должны были уже быть давно выполнены.
Глухое, негласное соперничество между генералами перенеслось на соперничество их подчинённых. Говорили, что итальянская армия Наполеона была революционной армией «граждан», в которой уставные отношения не были популярны, в то время как корпус Бернадота, как и вся Рейнская армия в целом, была известна под названием «армии месье». Эта разница проявлялась не только в форме обращения военнослужащих друг к другу, но и в поведении: рейнцы были более вежливы, более подтянуты и учтивы. Поэтому «бернадотцы» скоро стали предметом насмешек со стороны «наполеоновцев», их называли «роялистами». Рейнцы не оставались в долгу и называли соперников «якобинцами». Наполеон сознательно раздувал это соперничество, и дело часто доходило до драк и дуэлей — особенно много их стало после окончания кампании. Впрочем, в своих письмах Директории Наполеон характеризовал Бернадота как «самого надёжного приверженца Республики». После осмотра корпуса Бернадота Наполеон лаконично отметил: «Они были превосходны, в отличном состоянии и безупречно вымуштрованы». Генерал О.Ф. Мармон (1774—1852) высказался об «армии месье» следующим образом: «Бернадотовские части уступали старым частям в Италии в духе, но они, бесспорно, превосходили их в поведении, дисциплине и военной подготовке ».
В целом командующий итальянской армией отнёсся к командиру рейнского корпуса с благожелательной снисходительностью. Он только что женился на Жозефине Богарнэ и находился в невесомом состоянии влюблённости и обожания супруги. Как все женатые, он хотел, чтобы все вокруг последовали его счастливому примеру. Когда он выяснил, что 34-летний Бернадот холост, то тут же порекомендовал ему непременно жениться и обзавестись собственным домом. Бернадот ответил, что он слишком беден для того, чтобы обзаводиться семьёй.
Повод для придирок со стороны Бонапарта дали сами «роялисты». В день выступления в поход взбунтовался один из полков Бернадота. Солдаты отказались сдвинуться с места, поскольку ещё не получили жалованье. Командир полка приказал построиться всем офицерам и сержантам и начать движение без солдат — в надежде, что те последуют примеру командиров, но всё было напрасно. В полк прискакал Бернадот и металлическим голосом приказал: «Марш!» Голос, который звучал на полях сражений и которому солдаты привыкли автоматически повиноваться, произвёл магическое воздействие: солдаты сделали несколько шагов, а потом снова стали и замерли на месте. Взбешенный генерал спрыгнул с коня, подбежал к первой шеренге, схватил за рукав первого попавшегося гренадера и закричал: «Марш вперёд, или я тебя сейчас убью!»
