– Живой? – раздавались голоса.
– Да брось. После такого не выживают.
– Кровищи-то…
Уто слегка пошатывало.
Лошадь – животное нервное, на живого человека вряд ли наступит, но – кто знает? После того, как нелепый (случайный! глупейший!) выстрел свалил графа, она промчалась по упавшему. Если лошадь наступила… Впрочем, что сломанные ребра по сравнению с пулей в затылке? Ничего.
Мозги – это мозги. Их никакой благодатью заново не отрастишь.
«Я целился в мародера, – беззвучно сказал Уто. – Я целился… слышите, вы?!»
Солдаты успели дать еще два залпа. Напрасно. Всадники скрылись в роще. Преследовать их никто не решился. Перестреляют как куропаток, да еще и посмеются… Дурачье, куда лезете?!
Обидно.
Шкипер протиснулся сквозь строй любопытных. Наступил на чью-то ногу. Женщина открыла рот, но, поймав взгляд Уто, скандалить передумала. Правильное решение. Атшеллер сдерживался из последних сил.
Над лежавшим склонился толстяк Кенцаллоне. Цирюльник был свой, гильдейский, если что – постарается прикрыть, но… Толстяк суетился, отдавал приказы, темный кафтан обтягивал дородное тело. Шкипер сделал еще шаг и заглянул цирюльнику через плечо.
Надменный он был, этот граф. Доигрался. Придется отправлять весточку родным. Так и так… представился ваш любимый Генри… Под поезд попал.
Где, интересно, находится этот проклятый Тассел?
Шкипер заглянул – и сразу отошел, борясь с дурнотой. Граф выглядел плохо – насколько плохо может выглядеть человек, которому выстрелили в затылок. Пуля, выпущенная с расстояния в восемь шагов – и в голову? Молодец, Уто. Идеальный выстрел. Даже допросить такой труп невозможно, не то, что оживить. Родственникам заботы меньше, родственники будут довольны… Во сколько обойдутся услуги некроманта?
Сарказм не помогал.
Уто представил, о чем судачат сейчас в вагонах – и ему стало еще хуже. А о чем еще?
– А шкипер-то у нас, оказывается, герой…
– Во-о-от такого гуся подстрелил.
– …зия, – сказал подошедший цирюльник.
Шкипер вскинул голову. Резко, словно пытался свернуть себе шею.
– Что вы сказали, господин Кенцаллоне?
– Максимум – контузия, – повторил цирюльник. Толстые щеки, карие глаза и четыре подбородка, не меньше.
– Что?!
– Я говорю, в рубашке граф родился. Или череп у него – дай бог всякому. Пуля срикошетила… представляете, шкип? О затылочную кость. Чиркнула и дальше полетела. Кусок кожи сорвала – отсюда и кровища. Чудеса да и только! Вы, шкип, не расстраивайтесь. Гильдия, конечно, все это дело тщательно расследует… но я думаю, все будет хорошо. В конце концов, я графу жизнь спас, – закончил цирюльник невпопад.
– Контузия?
– Да-да, шкип. Я же говорю…
Шкипер в эту секунду готов был расцеловать болтливого толстяка во все четыре лоснящихся подбородка…
Смачно. Крепко. От души.
Да хоть в тридцать четыре подбородка…
Доставлено: 18 июля 1676
Форма доставки: одержимость (временная)
Ответственный лоа: Мгембе
Мой милый Р.!
Прошло уже четыре года с того дня, как мы виделись с тобой в последний раз. Не скажу, что наше расставание было теплым (а ты скажешь?), но ты сам виноват: разве можно злить женщину, упорствуя в мелочах? Мужчины! Повелевайте в делах in grosse, мы и слова не скажем, а дела малые – in kleine – оставьте слабому женскому разумению. Мужчина должен желать невозможного. Мы, женщины, простим мужчинам многое, – даже небрежение! – но только не скромность в мыслях. Как выразился однажды известный тебе Виктор, у мужчины должно быть «священное безумие замыслов». И никак иначе.
Милый Р., пойми, всегдашняя твоя жажда справедливости – при всей ее драматичности, – была и остается всего лишь жаждой справедливости для одного. А этого, увы, маловато для величия. Было бы лучше – для тебя и всех нас – если бы эта жажда уступила место другой, не менее благородной страсти. Я говорю о долге перед семьей. Восстановить величие нашей семьи – вот истинное дело in grosse. И даже ingrosseausgrossen[3]. Мой храбрый Р., я уверена, на этом поприще ты обретешь то высокое звание, которого достоин.
Элжерон говорит: время пришло. Согласись, милый Р., он редко ошибается. Даже ты, несмотря на твою нелюбовь по отношению к Э., должен это признать.
Заклинаю, забудь обиды, что нанесла тебе семья и некоторые из наших с тобой родственников! Прошу, будь выше этого!
Маран сказал, что теперь ты знаменитость. Правда ли это? Я не могу слепо полагаться на слова М. – тебе ведь известно, какое у него великолепное чувство юмора? Даже если это правда, ты достоин большего. Не изменяй заложенному в тебе величию! Умоляю.
У меня все хорошо. Я вышла замуж и вполне счастлива. Не думай, что от нового мужа ты избавишь меня так же легко, как от прежнего.
У Рэндома сейчас трудное время. У него режется талант и Маран отвел его вниз. Сам знаешь, как это мучительно – да пошлет хаос мальчику сил! Я за него волнуюсь. Кстати, Рэндом – вылитая Ирэн, только глаза твои.
Жду тебя в Наоле. С момента отправления этого письма и до моего отъезда пройдет ровно шесть дней и десять часов. Постарайся успеть.
Возвращайся, Ри!
С надеждой,
Твоя Лота, баронесса Хантер
P.S. Прости, но обстоятельства вынуждают меня воспользоваться таким способом доставки. Надеюсь, ты поймешь и не очень обидишься.
P.P.S. И только попробуй, засранец, не приехать!
Лота бы сказала: тщеславный зазнайка. Или того хуже: идиот.
Потому что только идиоты выпрямляются в полный рост и ждут, когда их подстрелят. Я гордо торчал столбом между Белым Пером и шкипером с компанией. Еще и шпагой размахивал…
Идиот. Зазнайка.
«Держитесь, мессир!», закричал шкипер. Он оказался лучше, чем я о нем думал. Шкипер сбегал за подмогой. Вернулся с аркебузой, солдатами из охраны поезда, тремя дворянами – они укрылись при первых выстрелах в служебном вагоне – и двумя слугами. Из оружия, кроме алебард – пара пистолетов, несколько шпаг, рапира и – еще один пистолет. Зато так называемый «каретный». Тяжелый, как не всякая аркебуза, с четырьмя стволами…
И не очень точный.
Впрочем, об этом я узнал позже.
Чап-п-п-п-п-п, кним-м-м-м-м-м.
Иги-ип-п-п-п-п-п.
Куда-то бесшумно уплыла земля. Желто-зеленое сменилось голубым. Оно было чистым, ярким и глубоким. Очень ярким и очень глубоким. Сквозь стеклянный небосвод, казалось, просвечивают звезды.
– Загадай желание, дурачок, – сказали звезды голосом Лоты. – Не так уж часто ты нас видишь…
В следующий момент их закрыла тень.
Надо мной медленно проплывало конское брюхо. Ремень подпруги, стремя – почему-то я видел только правое. Черная подошва с налипшими раздавленными травинками, шляпки гвоздей запачканы зеленым соком. Проплешины в конской шкуре… бледные, свалявшаяся шерсть – там, где натер ремень. Я видел все детали – все сразу. Я видел все изъяны, но они не казались мне изъянами – скорее наоборот. Мгновение чистоты. В этот момент я мог бы объять взглядом весь мир – и принимал его весь, без остатка.
И еще я увидел лицо. Всадник смотрел на меня сверху. Долго-долго, почти вечность. Детали. Прищуренные глаза, впалые щеки… нос… усы… шрам… опять глаза… гла-гла-гла-глааз-зааа…
Я моргнул. Лицо казалось прозрачным. Сквозь конское брюхо просвечивали звезды…
Крашеное стекло.
Аа-ап!
Мгновение чистоты закончилось.
Пришла темнота.
Однажды, много лет назад, пришел Древоточец, чтобы отвести меня вниз.
Два дня перед этим у меня болела голова, я почти не спал и ничего не ел. Большую часть времени я лежал, уткнувшись лицом в подушку и обхватив руками затылок. Иногда меня тошнило, хотя желудок был пуст. Я сплевывал горькую желтую слизь и думал, что умру. Мне исполнилось тогда восемь лет.
