Неземнов нахмурился, смотря в окно.

- Наверное, - начал было он, но тут же сбился, - Нет, точно не скажу. Но за десятый класс, когда я еще почти каждый день в школу ходил, мне признались в любви девчонок пятнадцать. И это только из нашей школы. Я еще глупость имел с Мэттом в скейт-парк ездить… Помню даже, Мэтт потом надо мной ржал, что я, видите ли, являюсь стимулом для занятий спортом у женской половины населения города.

- Ясно, - буркнул я, - А они тебе совсем не нравились?

- Ни единая, - тут же отрезал он, - Даже если бы я видел их по сто раз в день, не обратил бы внимания.

- А Мэтт… он тебе нравится? – чувствую, как начинаю краснеть. Пальцы рук немеют, а к горлу подступает ком. Почему-то вдруг стало так страшно. Вдруг для него я лишь забава, утеха? Хотя имею ли я право так думать? Он говорил, что любит! Он так бережно относится ко мне. Его ласковые взгляды, теплые, мягкие губы и нежные прикосновения – не говорит ли это о том, что я ему действительно небезразличен?

- Думаю, да, - немного повременив, ответил Макс. Внутри все будто упало и свернулось. Что? Мне послышалось? И он говорит об этом так спокойно, мать вашу?

- Он – хороший друг. Выручит, когда нужно, и подсобит.

- Вот как, - кажется, мой голос дрогнул, потому что Макс тут же, посмотрев мне прямо в глаза, нахмурился.

- Ты чего это?

- А не знаешь, во сколько Окси и тетя Аня подъедут?

- Да фиг пойми. Я не въехал, приедет ли мама, но сестра точно прибежит часов в двенадцать. Она любит поспать, да и копуша еще та…

- Понятно…

Повисла пауза. Я думал о Мэтте, точнее, о том, что мог он значить для Макса, кем именно мог являться. Любимый же просто смотрел в окно, время от времени поглядывая на часы и шумно вздыхая. Я заметил, что иногда он морщится, если пытается хоть немного сменить позу или вытащить из-под одеяла руку. Не представляю, с какой болью ему приходится мириться, но, судя по всему, перелом ребра – вещь крайне неприятная, если даже пуленепробиваемая безэмоциональность Неземнова в такие моменты его не спасает.

- Слушай, а как вы с Мэттом познакомились? – поинтересовался я, взглянув на парня. Он нахмурился и, слегка усмехнувшись, ответил:

- Ну… я тогда учился в девятом классе и увлекся спортом, так как дома все равно делать было нечего, а в школе – и подавно. Стал стабильно посещать качалку и познакомился с компанией парней. Вместе потом часто кооперировались и ходили куда-нибудь, мозги расслабить. Пошли первые сигареты, первые пьянки…, - Макс прервался на пару секунд, задумавшись, а потом продолжил, - Одним из тех парней и был Мэтт. Он всегда держался особнячком, не пил, не курил, в общем, Мать Тереза. Нам еще мораль читал, мол, неправильно это. Меня радовала его непохожесть, его собственный взгляд на мир. Он не стремился быть модным, потакать своим сверстникам…

- А сколько ему лет? – перебил я парня.

- Двадцать.

- Обалдеть, - протянул я, - А он на каком курсе?

- Четвертый, в медицинском учится.

- Хм, странно…

- А что такое?

Я нахмурился.

- Судя по тому, как он рассказывал о твоих травмах, когда мы только встретились в больнице…

- Нет, нет, - вдруг перебил меня Макс, - Этот парень фиг что о своей жизни расскажет. Ему проще притвориться тупым гопником, чем полчаса объяснять, какие переломы опасны для жизни, а какие – нет.

- Тоже логично, - согласился я, кивнув, - А что он делал в такой компании малолеток? Уже ведь в институте учился.

- Понятия не имею. Может, захотелось простого, непринужденного общения с несколькими глупенькими школьниками; в таком случае, его можно понять, ведь большинство учеников на бюджете – скучные очкастые ботаники, с которыми кроме как о медицине, не о чем поговорить.

- Он на бюджет поступил?

- Ну да.

- А какую выберет специальность?

- Врач – инфекционист.

- Ясно.

Снова повисла пауза. Я теребил кончиками пальцев край белой толстовки, а Макс просто смотрел в окно, почти не моргая. Мне так нравилось просто наблюдать за ним, сидеть рядом, чувствовать его присутствие. Знать, что сейчас он в безопасности и не попадет в какие-либо передряги. Быть может, сейчас он думает обо мне?

Осознание его близости просто сводит с ума, хочется встать со стула, обнять его за плечи и прижать к себе, вдыхая этот терпко-сладкий, манящий и одурманивающий аромат. Утопать в ласках, чувствовать его каждой клеточкой своего тела, дрожать от прикосновений, слышать его голос, смотреть в опьяненные от возбуждения озера глаз.

Даже не верится, что такая красота досталась мне, обычному парнишке! Интересно, чем я ему понравился? Внешностью? Рыжие волосы… помню, меня из-за них дразнили в начальной школе «Джинни Уизли». Да, я зачитывался взахлеб произведениями Джоан Кэтлин Роулинг, и от фильмов меня просто за уши было не оттащить, но после возникновения этой клички каждый раз при упоминании о Поттериане становилось не по себе. «Если перестаешь сопротивляться, то противнику быстрее надоедает», - жалко, что в свое время никто не дал мне подобного совета. Маме я даже не рассказывал, что надо мной подшучивали (да и не только из-за цвета волос, но и из-за умственной развитости), и поэтому она не была в курсе многих моих проблем. В это время она уже начала отдаляться от меня из-за смерти отца, отношения становились все более неестественными и натянутыми, будто наиграны. Друзей, кроме Окси, у меня и не было…

Кстати, интересно, когда она придет?

От размышлений меня оторвал резкий щелчок; ручка двери повернулась, и в палату вошли две медсестры.

- Геннадий Петрович, мы нашли для вас одиночную палату.

Сразу за ширмой началось какое-то копошение, а затем радостный возглас:

- Ну наконец-то!

Из-за занавеса показалось изуродованное шрамами лицо… Хм, может быть, именно поэтому он и огородился ширмами? Честно говоря, мне представлялся какой-то пухленький старичок с блестящей лысиной и длинной бородкой, как у Хоттабыча, но этим загадочным пациентом оказался рослый худощавый мужчина лет сорока пяти с копной густых темных волос на голове.

Отодвинув ширмы в сторону, медсестры вынули из-под колесиков, прикрепленных к ножкам кушетки, упоры и повезли койку вместе с пациентом из палаты. Я наблюдал за всем этим действом так внимательно: почему-то мне всегда было интересно следить за больными и их общением с медсестрами. Одни - такие доброжелательные, после выписки дарят по букету чуть ли не всему персоналу, другие же, наоборот, еще проклятие нашлют или порчу, если им, вдруг, завтрак невкусный подали. Помню, как я испугался, будучи еще восьмилетним ребенком, когда одна женщина, такая страшная, старая, седая и горбатая, сказала, что насылает проклятие на весь наш род. Я тогда сидел на скамейке и ждал маму, а как только старушка ушла, расплакался.