А на что, собственно? Занятая своими переживаниями, Диана не замечала, что Лиза смотрит на Эмиля примерно так же, как и сама она. Даже с большей нежностью. С откровенным желанием и восхищением. Было бы куда лучше, куда безопасней, если бы Диана проявила обычную проницательность. Все могло сложиться иначе, если бы она заметила, почуяла, догадалась. Но этого не случилось. Диана была поглощена в пучину собственных сомнений и страхов, сокровенных мечтаний и душевных терзаний. Она решительно поднялась.

- Пошли развлекаться! – потянула за собой Лизу.

Уверенно и красиво двигаясь, Диана оказалась рядом с братом. Словно в шутку, по-дружески стала обвивать его руками, то приближаясь, то удаляясь. У Эмиля мгновенно пересохло в горле. Он ее боготворил! Девицы отступили на задний план, словно растворяясь в тумане. Одна Диана была перед ним. Только Диана. Всегда – Диана! Его любимая! Любовь всей его жизни!!!

Он что-то шептал, зная, что она не услышит, но не в силах остановиться. Заметив движение его губ, Диана рассмеялась – победоносно, ликующе! Он принадлежит ей! Весь – от кончиков пальцев до этих манящих губ, вкус которых ей уже знаком и так привлекателен! Никто не смеет отнять его!

Напоминание о том, что они брат и сестра мелькнуло в голове и испарилось. Мысль о том, что ее ревность недостойна, нелепа и не имеет оправданий, пронеслась и пропала. Догадка о том, что это все лишь игра с ее стороны – игра кошки с мышонком – пронзила Диану и заставила болезненно поморщиться.

- Что? – Эмиль подхватил ее. – Тебе больно? Что-то случилось?

- Нет, все в порядке! – проорала она ему в ухо и отступила, вырвалась. – Развлекайся, братишка!

Она резко развернулась и ушла к барной стойке. Эмиль хотел двинуться следом, но тут заметил Лизу, которая топталась неподалеку. Ее потерянный вид смутил его, вызвал сострадание. Эмиль по большому счету тоже был брошен, потерян, не нужен никому. Диана лишь дразнила его, он чувствовал это. В самые острые моменты она вдруг уходила, уплывала прямо из рук. От злости он не находил себе места.

- Потанцуем? – нагнувшись к Лизе, предложил он, искоса наблюдая за Дианой в окружении чернокожих друзей старшего брата.

Лиза испуганно дернулась, покраснела, залепетала что-то невнятное. Ее смущение доставило Эмилю несказанное удовольствие. Поклонниц, сходивших с ума от него, всегда хватало. Но каждая новая приятно щекотала, нервы и утешала его самолюбие. Пусть знает! Пусть видит! Не только ее обожают и вожделеют. Конечно, все это было о Диане. Легко обнимая Лизу за осиную талию, Эмиль смотрел в спину той, что считала себя его сестрой. По загару плеч скатывались золотые реки волос, гордая спина хранила королевскую осанку, дерзкий профиль в бликах огней казался выточенным из мрамора. Боже, как он любит ее! Как желает! А та, которую Эмиль держал в объятиях, легонько покачивая и совсем не замечая, влюблялась с каждой минутой, с каждым движением в брата своей лучшей подруги.

***

Пришлось назваться его племянницей, иначе не пустили бы! Злая от этого, Диана решила не церемониться с потерпевшим совершенно, ни капельки! Хотя и до этого ее намерения нельзя было назвать добрыми.

Свеженькая, как утренняя роза, с трогательными косами по бокам, в белом халате она выглядела ангелом. Невинное создание для людей незнакомых. Милый чертенок для близких и родных. Дьяволица для тех, кому не поздоровилось стать ее врагом.

Пациент, занимающий палату 36, как раз относился к последним. Причем самым непримиримым, можно сказать, смертельным. Диана зашла без стука и удовлетворенно хмыкнула, увидев поверженного неприятеля. Правильней было бы назвать его мумией, да еще и подвешенной к потолку. Не за горло, нет, всего лишь за ногу. Кроме конечности, были забинтованы торс и голова - одни глаза и рот остались в первозданном виде. Из носа торчали прозрачные трубки, сбоку нависала капельница, несколько проводков шло к мониторам. Зрелище впечатляющее, для Дианы – особенно приятное.

Когда она вошла, глаза пациента были закрыты. Через мгновение он открыл их – бессознательные, мутные. Еще миг, и взгляд обрел устойчивость, сфокусировался на Диане, тут же заполнился изумлением, затем яростью, вперемешку с отчаянной тоской. Так глядит собака, узнав своего мучителя. Но собака на поводке, на железной цепи, с которой не сорвешься. Деться некуда, побег – нереален. Остается только выть от безысходности.

- Привет, Нагай, - Диана улыбнулась специально припасенной улыбкой, - а тебе идет гипс, прячет эти твои мерзкие татушки, и даже делает похожим на человека.

Взгляды их сошлись в непримиримом поединке и, казалось, даже воздух вокруг раскалился от напряжения.

- Чего пришла? – процедил он сквозь зубы.

- Навестить больного изуродованного дебила, - отчиталась Диана, с трудом держа себя в руках, чтобы не рассмеяться, присела на край кровати.

Нагай дернулся неловко, ойкнул от резкой боли. Была б его воля, он бы скинул эту девку, накостылял бы ей в прямом и переносном смысле! А еще лучше – сбежал бы подальше! Эх, были бы ноги целы… А то одни неприятности от этой козы! Конечно, красивая она, кто спорит. Но – стерва, это еще мягко сказано.

- Слышь, ты? Проваливай, а? – почти жалобно простонал он.

- Фу, как невежливо! – сверкнув зелеными глазами, вполне дружелюбно проговорила она. - А я тут тебе цветочков принесла!

Диана распахнула халат, достала трогательный букетик ромашек. Нагай, увидев их, шумно сглотнул, не зная, что и думать.

- Куда же поставить?

Диана озадаченно огляделась. Заметила на тумбочке пластиковый стакан с водой.

- Не надо мне никаких цветочков! – взмолился Нагай, бешено вращая глазами и от собственной беспомощности пребывая на грани истерики.

От этой крали всего можно ожидать! Уж он-то теперь точно знает!

- Надо, еще как надо, – усмехалась она. - Ты ж козел! Вот и жуй! – злобно проговорив, она резко сунула ромашки в стакан и быстро вышла из палаты, хлопнув дверью. Да так сильно хлопнула, что стакан зашатался на краю тумбочки и свалился на грудь бандиту. Ромашки украсили его, словно посмертный венок. Нагай заерзал, пытаясь сбросить мокрые цветы, но доерзался только до того, что какие-то важные проводки отцепились от него, на мониторе предупреждающе запипикало, в груди засаднило, и со слезами на глазах он даже вспомнил, что у него, оказывается, есть сердце…

…Диана, конечно, знала, что есть такие районы в Сочи. Они есть в любом городе – бедные, запущенные, так и разящие рабочим потом, сивухой и безысходностью. Но она знала чисто теоретически. В Сочи как-то особенно не хотелось думать об этом, верить, что нищета и убогость существуют здесь наравне со стройными рядами модных бутиков, стильных клубов и ресторанов, с изысканной простотой соломенных хижин на 100 гектарах площади или с монументальной красотой мраморных лестниц, ведущих во дворцы на берегу моря. Здесь, под сверкающим топазом солнца, в двух шагах от сапфиров и жемчугов морских волн! Здесь, где большую часть года царствуют тепло, зелень, радужные краски лета, где курортники оставляют все честно и нечестно заработанное, где целыми днями напролет звучит музыка, шумит прибой, звенит детский смех, а ночами пение цикад смешивается с веселым хором лягушек и перекликается с задорным караоке из ближайшего кафе. Это город-праздник. Праздник каждый день! И тем сложнее представить, что кто-то тут несчастен и беден. Диана оказалась как раз в таком месте, где бедность лезла из всех щелей и безрадостность существования была очевидной. Она пришла к Лизе в гости. Точнее, их с Лизой привезла «феррари», оскорблено чихнувшая в конце пути. Тачка-аристократка не привыкла к раздолбанным дорогам и узкому серпантину, по сторонам которого свисали серые простыни, что хозяйки повесили сушить на ветру. На горке лепились друг к другу деревянные старые домики, тесно жались бараки, кое-где из труб шел дым.

- Как называется это место? – оглядываясь, спросила Диана.