«Да разве это шум? Вот если бы с горы свиснуть, да во весь дух, да в большую клешню! Тогда бы и гром загремел, и земля разверзлась. Только верно говорят: «Бодучей корове Бог рогов не дал». Куда уж мне, старому чуде-юде морскому на гору взобраться? Сижу тут с вами в луже, посвистываю легонько» – подумал рак про себя и заговорил:

– С добрым утром, дорогие друзья. Рад, что вы отозвались на мой скромный посвист. Всякая история требует продолжения, пока не наступит её конец. Как видите, я ещё жив, здоров и вполне могу рассказывать. Не напомнит ли мне кто-нибудь, на чём я вчера остановился?

– Вы остановились на том – отозвался один из вчерашних слушателей – как маленькая человеческая особь объелась и уснула. После этого вы сами завалились почивать.

– Очень вам благодарен – кивнул старик и продолжил:

– Вокруг было бесконечное пространство и ничего кроме Милюль в нём. Ощущение блаженной сытости и бесконечных возможностей равномерно наполняли и саму Милюль и всё окружающее. Не было разницы меж субъективным и объективным. Была лишь безграничность, дарящая своею необъятностью крепкое ощущение уместной праздности.

Милюль вяло пошевелилась. «Что я? – спросила она себя, и праздность начала истончаться – Что эта вселенная? – с новым вопросом ощущение лёгкости и вседоступности так же стало тоньше. Решив осмотреть вселенную, или хотя бы её часть, Милюль двинулась вперёд. Ничто не сковывало её движения. Она летела, или плыла, постепенно наращивая скорость, но вселенная не кончалась. Воистину она была бесконечна.

Вскоре Милюль надоело двигаться вперёд. Ей наскучило однообразие полёта по прямой, и она повернула, но это ничего не изменило. Всё та же однообразная вселенная вокруг. «Что я в этой вселенной?» – сформулировался новый вопрос. Сопоставление величин позволяло найти ответ: «Я – мизерная частичка космоса, а огромная бесконечность вокруг меня и есть вселенная». Решение было простым и давало успокоение. Милюль остановилась и расслабилась, разбросав себя в стороны. Она покоилась так некоторое время, блаженствуя. Ещё бы! Ей удалось найти ответы на столь сложные вопросы! Сразу на три. «Вот она, я, а вот – окружающий меня космос, он же – среда обитания. Мне в нём ничто не грозит. Мой дух свободен и может двигаться в любом направлении, питаясь этой средой. Значит это не только среда моего бытия, но и питательная среда. Это – хаос. Прелестный вывод!» – Милюль похвалила себя за сообразительность и тут же захотела большего: «Я в состоянии ощущать окружающее и отделять себя от него. Значит – я мыслю. Но, раз я мыслю, значит, я способна это окружающее объять! Более того, я обязана это сделать, потому что я есть – порядок, а окружающее – есть хаос» – Былая радость бытия стала неудержимо таять, как уходящий сон. Милюль попробовала отмахнуться от нелепого желания. «Нельзя объять необъятное» – сказала она самой себе, но аргумент не подействовал. Необъятное ждало. Оно требовало того, чтобы его объяли. Пусть не сразу, пусть постепенно, но оно само хотело, чтобы Милюль либо сделала его – самой собой, либо сравнялась с ним по величине. «То, что вне меня – хочет, чтобы я сделала его – мной, я хочу того же. Иначе продолжится нескончаемый конфликт и мне всё время будет пакостно, нет, я просто умру!» – И Милюль набросилась на окружающую среду. Она ела её и росла, росла и ела. На пределе сил, на грани возможностей. И это было не блаженство, не скука, не праздность, а самозабвенное движение во все стороны сразу, бой за объединение себя и вселенной, это было движение навстречу бесконечному космосу, который весь должен был, в конце концов, стать самой Милюль!

Тут старый рак заметил сам, что уже не говорит спокойно, а орёт, надрывая связки. Он замолчал, озираясь налитыми кровью глазами. Слушатели вокруг шушукались. Более того, недовольное шушуканье всё явственней грозило заглушить оратора. Дабы прекратить неразборчивый, но громкий ропот, рак по военному рявкнул: «В чём дело?». Наступила тишина. Небольшой, но учёный рачок с актинией на спине неуверенно поднял малую клешню.

– Говорите – разрешил мэтр.

– Мы тут находимся в некотором недоумении – сообщил учёный рачок – вчера вы рассказывали о людях, а, судя по началу сегодняшней лекции, вы говорите о каком-то эмбрионе. У нас возникли разногласия. Одни предполагают, что Вы теперь рассказываете о более юных годах этой особи, другие утверждают, что Вы говорите о другом животном, но недоумевают, почему Вы называете его тем же именем…

– Иными словами – перебил учитель – я, по-вашему, выжил из ума?..

Все загалдели, размахивая клешнями. Некоторые даже пытались подпрыгнуть. Из общего хора выделился зелёный рак с бородой и, ловко крутанув большей клешнёй, изрёк:

– Вот те ноль, батюшка, мы этого и в голове не держали!

– Крабовер? – уточнил старик личность говорящего.

– Так точно! – ответил бородатый, и по военному козырнул.

– Ну, так за всех и не отвечай. Ты – первый должен посчитать меня тронутым.

Зелёный бородач смутился и отполз в сторону.

– Дайте мне звезду! – потребовал старый рак.

Большинство раков огорчённо покачивали головами. Они действительно заподозрили у старца повреждение рассудка. Только один, неприметный ранее доходяга – резво устремился в море и вытащил оттуда маленькую морскую звезду.

– Спасибо – поблагодарил его старый безумец – ты и есть мой избранный ученик, ибо в то время, когда все разуверились во мне, лишь ты увидел смысл в моих словах!

Доходяга благоговейно склонился. Потом высунул глаза из-под домика и спросил с сомнением:

– Какой смысл, учитель? Я никакого смысла не увидел. Ты просил звезду, я и принёс.

– Послушание не есть вера – проворчал старик и громко скомандовал – Эй, зелёный! Подь сюды! – Зелёный бородач подполз и уставился непонимающими гляделками – Звезду видишь? – Зелёный перевёл взгляд на морскую звезду и утвердительно кивнул. – Отвечай мне, не задумываясь: сколько в ней душ?

Зелёный испуганно заморгал, потом вновь крутанул клешнёй и возопил:

– Не говори ереси, старейшина, да простит тебя Омар! В этой скотине нет души! Она есть бездушное чрево с ногами. Только о пропитании забота её! Дух живой Омар вложил только в раков, создав нас по образу и подобию своему! – тут зелёный возвёл очи к небесам и заговорил всё громче и торжественней – отцы наши согрешили перед Омаром, за что он изгнал нас из глубин морских на кромку прибоя! Но прислал Великий Омар к нам Краба, сына своего, чтобы тот отдал свою жизнь за нас, и дал нам возможность искупления, силою веры в него! И умер Краб, сын Омаров лютой смертью и другие крабы ели плоть его, но не причастились! А мы, раки, причастились к телу его! Уверуйте в Краба, сына Омарова, тогда он заберёт души ваши во глубину океана, в царствие его! А не уверовавших – отринет от себя и бросит в раскалённые кастрюльки! Звезде же морской ни глубина, ни кастрюлька не грозит! Нет в ней души и потому безвинна она перед лицом Омара и сына его Краба!

Тут некоторые раки тоже стали крутить большими клешнями и восхвалять Краба. Иные же закричали:

– Нет Омара, кроме Омара, а пророк его – Креветка! – с этими словами они стали наскакивать на Крабоверов и бить их клешнями. Завязалась нешуточная драка, когда сквозь грохот сталкивающихся панцирей, раздался чей-то безумный с обеих точек зрения выкрик:

– Лангуст!

Битва мгновенно прекратилась. Все дерущиеся стали подозрительно оглядываться по сторонам. Наибольшие подозрения драчунов вызывали именно те, кто не участвовал в мордобитии, но смущали два обстоятельства: во-первых – таковых было большинство, а во-вторых – никто не успел заметить: кто именно кричал.

– Кто сказал это слово? – тихо, но отчётливо спросил зелёный крабовер.

– Я – ответил доходяга и придвинулся поближе к старому раку.

– Сейчас мы твою раковину наизнанку вывернем – пообещал один из последователей Креветки, и сплотившиеся в общем возмущении драчуны стали надвигаться на доходягу с разных сторон. Если бы не старый гигант, фантастическая угроза была бы воплощена в жизнь. Никто бы не заступился за доходягу. Хоть мирные раки и состояли в большинстве, но им, на самом деле, не то, что было всё по барабану, а верх брало любопытство: как это можно вывернуть наизнанку абсолютно твёрдую раковину.