За этими размышлениями он пропустил все, что говорила мама, а она говорила с жаром, настойчиво пытаясь что-то выяснить.

– У меня все хорошо, – ответил он невпопад. – Я был на занятиях. Я приду домой и все тебе объясню. Папа на работе? Нет, не надо ему звонить. Я с ним сам поговорю. – Он медленно пошел прочь от белой, от школы, в ту же калитку, куда убежала Нина. – Не надо опережать события. Этим ты все только испортишь. Да. Пока.

Нервничая, он сунул руку в карман, где тут же обнаружилась бумажка. Маленькая, мятая. Телефон рыжей.

Всеволод оглянулся и чуть не вскрикнул от неожиданности. Перед ним стояла белая. Фокус с кроликами повторялся.

– Номер-то дашь? – кивнула она на смартфон в его ладони и потянула из сумки свой мобильный.

– А что Наташа? – Как-то совсем не по-дружески вела себя белая.

– Ничего, – отмахнулась от вопроса белая. – Побежала вены вскрывать и с балкона прыгать.

Сказано это было так спокойно, с таким увлечением белая что-то набирала в телефоне, что Всеволоду стало нехорошо.

– В каком смысле? – спросил он.

– А! – снова махнула телефоном белая. – У нее это нормально. Чуть что, кончает с собой.

– На полном серьезе? – Всеволод невольно представил, как рыжая медленно перевешивается через перила балкона. И вздрогнул, заставляя себя не досматривать до конца.

– Да кто ее знает! Она же псих, эмо.

– Анимэ, – машинально поправил Всеволод.

– Да какая разница? – Белая завершила свои манипуляции с телефоном. – Номер диктуй!

Всеволод сжал в кулаке бумажку с цифрами и стремительно зашагал к калитке. Никакой номер белой он диктовать не собирался. Догонять Нину тем более. Мешать рыжей сходить с ума – тоже. Колесо событий, этот туго замотанный клубок из взглядов, слов, чужих желаний, непонятных поступков, надо было как-то остановить. Невозможно было и дальше все это терпеть. Это бурное мутное течение должно быть развернуто в другую сторону. Прочь из озер. Прочь из его жизни.

Прежде чем зайти домой, он позвонил по домофону в квартиру соседки. Домофон не отвечал. С каждой секундой, что на Всеволода падали мерзкие трели соединения, негармоничные, взрывающие мозг, он понимал, что теряет контроль над игрой. Что вокруг слишком много эмоций. Они мешают думать.

– Лодя! Ты почему сегодня не ходил в гимназию? Где ты был? – Мама не дала даже переступить порог – они стояли, разделенные дверным проемом.

– Мама, мы можем об этом поговорить позже? – Разворачиваться и уходить рано. Надо взять музыкальную папку, надо понять, что делать дальше.

– Никаких позже! – сжала маленькие кулачки мама. – Объясни сейчас! Что это за фантазия со сменой школы? Куда? Я не дам согласия.

Голос матери эхом разносился по лестничной клетке. Это было некрасиво. Ударившись о кафель стены, звуки дробились, сыпались тусклым бисером.

– Я могу войти?

– Ты можешь делать все, что угодно! – перешла на истеричный тон мама. – Ты можешь загубить свою жизнь! Ты же у нас такой… самостоятельный!

Говоря, мама начала бегать по длинному коридору между кухней и прихожей, и Всеволод наконец попал в квартиру.

– Что ты творишь? Что? Откуда в тебе это? Что ты вчера устроил? Привел полный дом девушек. Не предупредил.

– В следующий раз непременно предупрежу.

Всеволод уже знал, что с мамой никогда не надо торопиться. Надо дослушать до конца. Главную претензию она выскажет в последний момент. Вот, оказывается, что больше всего расстроило – ее не предупредили.

– Так, значит, будет следующий раз? – вынырнула из кухни мама. – Лодя! Ты губишь себя! К чему это приведет?

– Ты не видела моей папки?

Он стоял посреди комнаты и не мог поверить, что вчера здесь, в этой пустоте и тишине, были люди. Что в этом кресле сидела Света. А тут – Нина.

Дальше воспоминания стали цепляться друг за друга, и странное волнение заставило Всеволода двигаться. Заглянуть под стол, потрогать покрывало кровати, провести пальцами по крышке пианино.

– Вот! Вот! Ничего без меня не можешь, – бушевала за дверью мама. – Ведь все потом придется решать мне. Поешь, прежде чем уходить. Вспомни, что у тебя слабое здоровье. И за что мне все это досталось? Я могла прожить другую жизнь!

Еще папка могла быть в гостиной. Когда он последний раз садился за инструмент? Два дня назад. Нет, четыре. Вернулся вечером после столкновения с соседкой и долго играл, успокаиваясь, решая, что делать дальше.

– Куда ты пошел? Куда? – по-новой запричитала мать, как только Всеволод вышел из своей комнаты. – Ты мог хотя бы переодеться. Никто меня здесь не слушает!

Настало время принять участие в разговоре.

– Мама! Я тебя отлично слышу!

Гостиная. За ней открытая дверь в кабинет отца. От кабинета повеяло правильной рассудочностью, спокойным расчетом. Тик-так, тик-так, выражали свое недовольство часы, садясь на шпагат, – без пятнадцати три. Однако, время бежит.

Папка стояла около пианино. Ноты пылились на подставке.

Он стал их медленно собирать, вспоминая, как играл. Как за завесой музыки ему было хорошо.

– Никуда ты сейчас не пойдешь! – встала в дверях мать. – Я звоню отцу. Пускай он сам приезжает и решает, что делать.

Она исчезла. И тут же запищали кнопки телефона.

Белый лось с укоризной посмотрел на Всеволода. Сколько себя Всеволод помнил, этот лось всегда так на него смотрел. Они с отцом были солидарны в своем недовольстве.

– Ты ведь тоже никогда не был в Камбодже? – тихо спросил Всеволод белую статуэтку. Лось молчал. – И не будешь.

Пищали кнопки соединения – отец к телефону не подходил. Напольные часы вздыхали, с шуршанием прогоняя через себя время. Стрелки усами пронзали пространство.

Всеволод смотрел вокруг, и ему казалось, что каждый предмет в доме против него. Что каждая вещь затевает свою игру. Что неведомый противник выстроил сложную многоходовую партию, и он становится невольным игроком в чужой раскладке.

Пищали кнопки. Мать упорно пыталась дозвониться.

Всеволод опустился на диван, включил телевизор. Полчаса. Надо же это время как-то занять.

«Я прошу тебя! Пожалуйста!» – кричала на экране заплаканная девушка.

«Нет! Я сказал: «Нет!» – категорически отвечал мужчина, сбрасывая вещи в чемодан. Летели туда одни футболки, словно человек собирался на чемпионат мокрых маек, где ему постоянно придется переодеваться.

«Прости меня! – выла девушка, оставаясь безвольно сидеть в кресле. – Это была ошибка».

«За ошибки, дорогая, надо платить!» – Новая стопка футболок отправилась в чемодан.

Девушка рыдала, опустив лицо в ладони. Плечи ее сотрясались. Мужчина застыл над подозрительно пустым чемоданом.

– Не те дубли склеили, – пробормотал Всеволод.

Мама внесла тарелку салата и бутерброды.

На экране мужчина бросил чемодан в машину и прощально посмотрел на дом. В окне стояла заплаканная девушка. Она зачем-то подняла руку и помахала мужчине. Он нахмурился и отвернулся.

– Ну что за бред! – вздохнул Всеволод, пересаживаясь за стол. – Почему нельзя снять нормальное кино?

– Какое нормально кино, если вы сами ненормальные. – Мать успокаивалась, но еще ворчала, спуская накопившееся.

– Самые обыкновенные.

На экране мужчина ехал в машине. Флешбэки возвращали его в прошлое. Он вспоминал о том, как ему было хорошо с девушкой, которую он только что оставил. И как потом было плохо. На машину лились потоки воды. Скрипели дворники.

Всеволод поморщился. От всего этого сводило зубы.

– Ешь давай! – оторвалась от экрана мать. – Опоздаешь.

Есть расхотелось. Всеволод залпом выпил чай и поднялся.

Мужчина на экране ударил по тормозам, остановившись посреди дороги. Вокруг все возмущенно засигналили. Народ торопился. Торопился и Всеволод. Кадим Алиевич не любил задержек.

– Всеволод, ты сегодня рассеян!

Кадим Алиевич, высокий статный старик, лучший преподаватель музыкальной школы, а может, и всего города, сидел рядом за инструментом, цепким взглядом выхватывая каждое неверное движение пальца ученика. Сегодня таких движений было слишком много.