– Не усугубляй положение, десантник, – покачал пальцем Тарас. – Я не шучу.

– Ах ты, бля! – кинулся на него, нагнув голову, глыбистый Витя.

Эксперт отступил в сторону, незаметным движением добавил Вите импульс силы, тот врезался в стол директора, едва не развалив его на части, и осел на пол, очумело ворочая чугунной башкой.

Губергриц оценивающе посмотрел на него, потом на оставшегося равнодушно-спокойным Тараса, раздвинул губы в бледной улыбке.

– Кажется, мы учились у одного и того же инструктора. Рязанка, группа «Зет»?

– Не понимаю, о чем вы, – пожал плечами Тарас.

– Ну-ну… а можно было бы помахать руками-ногами. Жаль, что ты не оставляешь нам выбора.

Губергриц, не торопясь, достал из-под мышки пистолет с насадкой бесшумного боя.

В этот момент за окнами кабинета раздался усиливающийся гул, задрожали стекла. Все замерли, повернув головы к окнам.

– Финита, – сказал с внутренним облегчением Тарас. – Просьба оставаться на местах.

– Что это? – прошептал Давид Евгеньевич, уже сообразив, в чем дело.

– Это прилетел полковник Бородин, – любезно пояснил Тарас. – На вертолете. И с ним бригада спецназа. Сопротивляться не советую, парни могут подумать, что вы всерьез бунтуете, а это чревато. Советую объявить всем работникам фабрики о предоставлении им внеочередного отпуска. До особого распоряжения.

Тарас насмешливо поклонился и вышел из кабинета, сопровождаемый красноречивыми взглядами присутствующих.

В недрах здания зародился характерный шум, покатился волной по коридорам. Это бежали десантники Бородина. Тарас выяснил у растерянной секретарши Киселева, где находится Нина, взял у нее ключи, вывел бухгалтера из комнатки уборщицы, где ее заперли.

– Наши прилетели? – догадалась она, кивнув на окно.

– Наши, – подтвердил Тарас.

Возвращение в Москву было не то чтобы триумфальным, но все же более радужным, чем ожидалось. Нину забрал с собой в вертолет Бородин, уже на следующий день после десантирования спецкоманды и выяснения всех обстоятельств ее вызова, а Тарас возвращался из Кадома один. Он был доволен, хотя в глубине души осознавал, что того же результата можно было добиться и более мирным путем, без демонстрации приемов русбоя и «наваждения».

Вечером седьмого апреля он встретился с учителем у него на квартире и рассказал о своем хождении по астралу, предпринятому для решения рабочей проблемы на сигаретной фабрике.

Елисей Юрьевич выслушал ученика внешне спокойно, не стал ни хвалить его, ни порицать. Лишь позволил себе не смотреть ему в глаза, что в общем-то не было чем-то необычным, хотя и не свидетельствовало о положительной оценке деятельности Тараса. Помолчав немного, Елисей Юрьевич предложил ему позаниматься рукопашкой, и слегка расстроившийся – интуиция подсказывала, что учитель не вполне им доволен – Тарас принялся переодеваться.

Учитель появился в стареньком спортивном костюме, облегавшем его сухое, жилистое, туго перевитое мышцами, хотя и не чрезмерно развитыми, тело. Кимоно он никогда не надевал, хотя оно у него имелось. Елисей Юрьевич оглядел фигуру Тараса (они были весьма похожи, особенно осанкой), надевшего свой обычный костюм для тренинга: шорты, футболку с короткими рукавами и мягкие полукеды. Во взгляде учителя мелькнуло некое предостережение, и Тарасу показалось, что за ним наблюдает кто-то еще, хотя он точно знал, что в квартире, кроме него и хозяина, никого нет.

– Покажи, что умеешь, – сказал Елисей Юрьевич ворчливым тоном. – Уровень – «безупречность».

Спину Тараса охватил легкий озноб.

Термин «безупречность» включал в себя два символических значения.

Во-первых, это был высший уровень этапа реализации боевых возможностей человека как выразителя целостной системы движения. Этот уровень предполагал пренебрежение результатом и значением самой схватки как способа выражения инстинктивной сущности человека.

Во-вторых, это был самый важный уровень познания мира через контроль сознанием процессов подсознания. Воин, владеющий «безупречностью», действительно безупречен в своих мыслях, эмоциях, желаниях и поступках и способен быть равным любому оппоненту. На этом уровне воин, осознавший свою силу, обязан либо постоянно следить за своими мыслями, контролировать пси-сферу, либо почти полностью останавливать внутренний монолог. Учитель же рекомендовал Тарасу пойти другим путем: научиться «десинхронизировать» векторы целеполагания, чтобы поддерживать у противника неуверенность в ответе, и больше использовать малоамплитудное «качание маятника» для бесконтактного воздействия.

– Готов? – прищурился Елисей Юрьевич, обманчиво расслабленный и добродушный.

Тарас кивнул и тут же мягко перепрыгнул через стул, так как учитель неожиданно оказался рядом, в зоне поражения, и любое его движение грозило пресечь схватку в самом начале.

Конечно, небольшая гостиная обычной московской двухкомнатной квартиры не являлась идеальным залом для занятий рукопашным боем, но истинный мастер должен уметь работать в любых помещениях, даже в самых тесных и неудобных, и Тарас давно привык к тренировкам в такой обстановке, непременным условием которых было не нарушить существующий порядок вещей. За все время занятий с учителем в его квартире он лишь однажды разбил люстру и долго потом тренировался «складываться втрое» во время прыжков.

Боевая система, которой Елисей Юрьевич обучал Тараса, называлась «потоп» и служила третьей ступенью «живы». Четвертая ступень по сути являлась магическим оперированием, использующим свойства воздействия на противника соответствующими телодвижениями и звуковыми волнами, и чтобы достичь такого уровня мастерства, надо было знать базовые «заклинания» – энтропийные наговоры (насмерть), шокирующие пси-удары, внушение страха и боли. Елисей Юрьевич – знал, Тарас же еще только подходил к этому рубежу, осваивая вибрационную технику «характерников» и приемы «наваждения», древней борейской системы метабоя, включающей в себя приемы «быстрой» и «отсроченной» смерти, а также удары, наносящиеся в глубь тела человека, по энергетическому каркасу, по его полевой структуре. Пропустить один такой удар, заранее настроенный на преодоление телесного сопротивления, означало потерпеть поражение во всех формах бытия, в том числе – на физическом уровне, так как смерть при этом наступает непременно, даже намного позже схватки. Если не знать приемов «живы», восстанавливающих силу и жизнедеятельность пораженного органа.

Елисей Юрьевич снова оказался рядом, действуя на сверхскорости. Беззвучной молнией мелькнула у лица Тараса его рука, но Тарас был готов к атаке и ушел с дистанции поражения, точно дозируя силу мышечных сокращений для создания «телесных лат». В китайских техниках самозащиты эти «латы» назывались «рубашками» – от железной до алмазной.

В течение двух последующих минут бойцы почти не двигались, демонстрируя намерения и так же «виртуально» отвечая на них. Оба прекрасно знали возможности друг друга и пределы реализации степеней свободы человеческого тела, поэтому не подпускали противника в сферу гарантированного поражения. Тарас впервые открылся своему подсознанию полностью, что позволяло ему свободно использовать психотехнику «живы» и даже «морочить голову» учителю на уровне «игр сознания».

Вообще схватка на высших уровнях боя, не говоря уже о метабое, внешне может показаться невыразительной и даже примитивной – настолько мало в ней видимых изощренных технических действий. Движения бойцов кажутся абсолютно простыми и прямыми, кроме тех, что не фиксируются глазом, а главное – похожими на крупную дрожь от холода. И только мастера могут поймать кинематику и динамику боя, выраженную вибрацией мышц и суставов, и понять всю драматургию схватки, в которой хорошо знакомые приемы самбо, дзюдо, карате, айкидо, русбоя лишь намечаются, но почти никогда не проявляются. До момента удара! Одного-единственного, точного, необходимого и достаточного для победы. Ибо вопреки мнению, сложившемуся у рядового зрителя американских кинобоевиков, реальный бой никогда не является актом искусства. И только единицы из сотен тысяч бойцов достигают таких вершин мастерства, которые вправе называться воинским искусством.