Не хочет, так не надо. Я вышел из машины и обозрел избу. Совершенно очевидно, что входа с этой стороны нет. Я имею в виду, через это окошко в стене я даже руку не просуну, не говоря уже о других частях тела. Если бы речь шла о нормальном деревянном строении, я просто обошел бы его по периметру в поисках двери, но это же избушка на курьих ножках…

– Избушка! – гаркнул я. – А ну-ка, повернись к лесу задом, ко мне фасадом.

Раздался резкий скрип, избушка подпрыгнула еще на полметра над землей и начала разворот. При этом из нее сыпались труха и какой-то мусор.

Когда разворот закончился, я увидел крыльцо. Крыльцо на вид было трухлявым и не внушало особого доверия. Равно как и желания заходить внутрь этой хибары. Но заходить и не пришлось. Не успел утихнуть последний скрип и досыпаться последняя труха, как дверь избушки с громким стуком распахнулась и на пороге появилась Баба-яга.

На вид она была самая натуральная Баба-яга – маленькая, сморщенная, одетая в какие-то лохмотья. Еще у нее были грязные волосы и кривой нос.

– Етить твою налево! – возопила бабка. – Кто это тут балует?

– Пардон, мадам, – сказал я.

– Хранцуз? – спросила она и повела носом: – Не, не хранцуз, русским духом пахнет. Ты кто, а?

– Сергей.

– Дурак? – уточнила она.

– Сама такая, – сказал я.

– Не хами, отрок! Чего приперся?

Очевидно, просьба не хамить ее лично не касалась.

– Дело есть.

– У меня с тобой никаких делов нету, – сказала противная старушенция. – Пшел вон, смерд.

И захлопнула дверь.

«Нет, – подумал я, – Тридесятое тут царство или еще какое, но такого отношения я не потерплю».

Ноги сами вынесли меня на крыльцо, а кулак забарабанил в дверь, да так, что вся избушка ходуном заходила.

– Опять ты? – спросила Баба-яга, высовываясь в небольшую щелочку.

– Опять! – Я засунул в щелочку ботинок, не позволяя захлопнуть дверь перед моим носом.

– Чего надо?

– Меч-кладенец давай.

– Щаз!

Она попыталась закрыться изнутри. Я дернул дверь на себя – и хлипкая конструкция слетела с петель.

– Бабуля, – сказал я вежливо. – Давай меч, а то хуже будет.

– Но-но, – взвизгнула старушенция. – Не угрожай, понял? У меня связи!

– У меня тоже! Давай меч.

– А почто он тебе?

– Надо.

– Всем надо, – сказала старушка. – Иди прочь.

– Всем надо, а я возьму…

– Горыныча кокнуть хочешь? – подозрительно прищурившись, спросила старушка.

Я пожал плечами:

– Так уж масть легла.

– А он мне, между прочим, друг. Почти родич.

– Мои соболезнования. Не фиг было девиц воровать.

– Это семейный бизнес, – сказала Баба-яга. – Он не виноват.

– А я не прокурор. Мне до пейджера, кто виноват, а кто нет. Меч давай.

– Не дам. Какие у тебя на него права?

– Я герой.

– Героев много, – логично возразила старушенция.

– Я от Гэндальфа.

– А, – сказала она, – и этот иностранный охальник тута. Надо было мне самой догадаться. Он тут все бегал и вопил про малого из другого мира. Это ты, что ли?

– Я.

– А все равно не дам, – заключила старушка. – Режь меня на части.

– Не провоцируй, – сказал я.

– Режь. Начинай. На! – Она протянула мне руку. – Отрежь руку, чтоб я помела никогда не коснулась.

Вместо того чтобы принять ее приглашение к членовредительству и расчленению, я аккуратно отодвинул старушку в сторону, прошел внутрь избушки и учинил там небольшой шмон. Внутри избушки царил такой же бардак, который наблюдался снаружи, но мне, еще не так давно ведшему холостяцкий образ жизни, к этому было не привыкать.

Но ничего более похожего на меч, чем кочерга, я не нашел. Какие-то баночки с трудноопределимым содержимым, грязные кастрюли, котлы и тигли, сушеные кроличьи лапки в связках, запас продуктов на случай третьей мировой войны… Баба-яга наблюдала за обыском со стоицизмом партизана, в землянке которого шарились полицаи.

За печкой я нашел большой, окованный железом сундук и с трудом вытащил его на середину комнаты. Сундук был закрыт на тяжелый замок.

– Где ключ? – спросил я.

– Ищи, – гордо отвернулась старушенция.

– Так открою, – сказал я, щелкнул пальцами, прочитал модифицированное заклинание «сим-сим, откройся», и замок повис на одной дужке. Никаких эмоций на лице Бабы-яги не отразилось.

Я поднял тяжелую крышку и заглянул внутрь сундука.

– Это что за фигня?

– Сапоги-скороходы, – сказала старушенция. – Хочешь примерить?

– Не хочу. – Мерить сапоги-скороходы в ограниченном пространстве мне показалось не лучшей идеей. Кто знает, до какой скорости они могут разогнать надевшего их человека и с какой силой они способны впечатать его в ближайшую стену. – А это что?

– Скатерть-самобранка.

Скатерть-самобранка выглядела как обычный кусок грязной ткани. Видно, она была самобранка, а не самостирка.

– Пригодится, – сказал я и отложил скатерть в сторону.

– Мародер, – прошипела себе под нос Баба-яга.

– Между прочим, необдуманный поступок твоего друга, почти родича, способен вызвать очень неприятные для всего государства последствия и спровоцировать нашествие хазар. Хочешь жить под хазарами, бабка?

– А мне все едино, что русские, что хазары, – сказала Баба-яга, продемонстрировав полное отсутствие патриотизма. – Мне и так плохо.

– Неправильная у тебя гражданская позиция.

– Дурак ты. И уши у тебя холодные.

– Грубишь, бабуля.

– А ты гусли-самогуды положь, – сказала она. – Инструмент тонкий, между прочим. Вежливого отношения требует.

– Ничего с твоими гуслями не будет. А это что?

– Шапка-невидимка.

– Больше похоже на кепку-аэродром, – сказал я и положил шапку себе в карман.

– Грабитель! Тать в ночи.

– Сейчас день, – возразил я.

– Все едино тать.

– Эх, бабуля…

Под шапкой-невидимкой лежала какая-то серая тряпка, которую старушенция объявила своим муслиновым подвенечным платьем, а под ней обнаружилось дно сундука. Меча-кладенца там не было.

– Хм, – сказал я.

Старушка лучилась довольством. Она явно умела прятать лучше, чем я – искать.

Напоследок я заглянул в ступу, но там ничего не было, кроме помела. Я плюнул на пол и вернулся к машине. Гэндальф сидел на пассажирском сиденье и курил сигару. Добрался-таки до моих запасов.

– Где меч? – спросил он.

– Без понятия, – сказал я. – Он точно у нее? В смысле, вообще?

– Точно.

– В избушке?

– А где еще? – спросил Гэндальф. – Где ему еще быть? В избе она его прячет, в избе. Двойной пол какой-нибудь или тайник в стене.

– Я его год искать буду!

– Года у нас нет, – сказал Гэндальф.

– Сама она его не отдаст.

– Не отдаст, – согласился Гэндальф. – Неприятная во всех отношениях женщина.

– Ты дьявольски политкорректен, – сказал я. – Слушай, а если избушка развалится, меч не пострадает?

– Не должен. Он же волшебный.

– Так развали избушку! Среди обломков его проще найти будет.

– Не могу.

– Ты же маг, – напомнил я. – Ты Саурона грохнул.

– Не в одиночку, – сказал он.

– Ты мост под Балрогом обрушил.

Пыльный поморщился. Очевидно, падение в Морийскую бездну было не самым приятным из его воспоминаний.

– Ты не понимаешь, – сказал он. – Физически, то есть магически я вполне в состоянии это сделать. Но я не могу вмешиваться по этическим соображениям.

– Проясни, – попросил я.

– Я тут чужой. Это не мой мир, и в его эпосе меня нет. Я могу присутствовать здесь в качестве наблюдателя и тактического советника, могу помочь тебе словом, но не делом. Я здесь не являюсь действующим лицом де-юро.

– Блин!

– Хочешь разваливать дом – разваливай его сам.

Зря он это сказал.

Не надо было ему так говорить.

Я открыл багажник и заглянул в пожертвованную мне Борисом сумку. И присвистнул. Запасливый мальчик. Сколько ж тут всего! И как он с таким арсеналом по городу ездит? Противотанковая граната мне должна подойти. Противоизбушкового эквивалента все равно под рукой нет. Я достал из сумки гранату, вернулся в избу, выволок из нее вопящую бабку и отчеканил: