– Вот-вот, я и говорю, какой Костя Стражнецкий смелый человек, – прервал ростуновские воспоминания Череп. В разговоре он любил солировать сам. – А я тебе еще кой-что скажу. Знаешь, что наша выскочка-то так убивается? Ведь у нее со Стражнецким-то шуры-муры были, да только он ее поматросил да бросил! А я бы, честно говоря, и близко к ней не подошел. Ни кожи, ни рожи!

– О ком это вы тут? – в курилку заглянул Кудряшов.

– Да о ком-о ком, о Яблонской твоей ненаглядной! Вон, Леша говорит: страшна как смертный грех…

– Да нормальная она. На любителя, – недовольно сказал Кудряшов.

– Ага-ага, на тебя, например? – Череп толкнул его в бок и вновь захихикал. – То-то я и гляжу, что это ты у нас, Олежек, такой влюбленный?

– Да хватит уже всякую ересь нести, Петр Данилыч! Да и вообще, держите свое мнение при себе. Не нравится вам Яблонская – ну и не надо. Но уж внешность обсуждать…

– Ну да, ты у нас такой весь правильный, Олежек. Только зря ты к ней примазываешься. Спета ее песенка. Костик Стражнецкий теперь у нас главным будет. А ты опять не при делах, талантливый ты наш! Все-то тебя обходят!

– Петр Данилыч, вы как-нибудь точно схлопочете. Я человек мирный, но ведь и вспылить могу, – Кудрящов произнес эту фразу во всегдашнем неторопливом темпе и не повышая голоса.

– Да ладно, ладно, Олег, не обижайся, я ж пошутил, – опасливо заулыбался Череп. – И вообще, не пора ли пойти поработать? Обед-то, кажется, уже закончился.

– Да уж полчаса назад, – мрачно заметил Кудряшов.

Нахмурив брови и оперевшись о стол локтями, Яна рассматривала полосы, только что принесенные ей Черемшановым. Редко бывало, что ее устраивала выполненная работа. Честно говоря, такого не случалось ни разу – она все отправляла на переделку. Вот и сейчас…

– Что за уродство? Кто верстал?

– Ну кто. Марина…

– Что за моду взяли – мельчить заголовки? А это что за «сапог»? Вот, строка опять подвисла. Вы хоть сами-то смотрите полосы, прежде чем их мне показывать?

– Безусловно, Яна Яковлевна, безусловно.

– Тогда скажите, что это за стиль такой – заводской многотиражки 70-х годов? Сколько раз говорила, ставьте снимки крупнее! А вам хоть кол на голове теши, так и будете по-своему делать! Только не надо удивляться, когда получите зарплату и не увидите там энной части премии. И скажите спасибо, что не срезаю всю!

– Мы сейчас мигом все переделаем, Яна Яковлевна, – засуетился Черемшанов. – Умеете, умеете вы объяснить. У меня все сразу в голове на месте встало.

А минуту спустя Череп митинговал в родном отделе верстки.

– Ну распоясалась, ну распоясалась! Орет так, что уши закладывает. Да на меня никто из главных не смел голос повышать, а ведь какие люди были – не чета этой выскочке! Что Пал Ваныч, что Максим Петрович… А эта? Бездари, говорит, вы все и тупицы! Ох, накапайте мне корвалолу, Анна Петровна!

– И мне тоже, – подала голос верстальщица Марина.

– И себе накапаю, – решила Анна Петровна.

Как минимум 15 минут прошло в обсуждениях бесчинств Яблонской. Меж тем, работа стояла, забракованные полосы валялись без дела. Но вот Череп глянул на свои старинные часы, которые вот уже сорок лет сверял дважды в сутки по кремлевским курантам.

– Ого, без трех минут четыре! График, товарищи, график! Яблонская только лаяться горазда, а третью полосу и не чешется засылать! Ну ничего, подожду три минуты и призову там всех к порядку!

Соблюдение графика было бзиком Черепа. Наступления четырех часов он начинал ждать чуть ли не с обеда. Потому что именно с этого часа он чувствовал себя в редакции лицом № 1, вершителем людских судеб, властелином информационного пространства. И если до четырех он ходил по редакции на мягких лапках, то в 16.00. преображался в лютого монстра.

– Яна Яковлевна, вы видели, сколько времени? – ровно в четыре влетел он в кабинет Яблонской. – Опять старая история начинается? Когда вы дадите нам нормально работать? Я настаиваю, я требую, чтобы график сдачи полос соблюдался! Если через пять минут у меня не будет третьей полосы, я поднимусь к Сан Санычу!

– Петр Данилыч, поймите, я с минуты на минуту жду Ростунова. Они с Филатовым уже бегут в редакцию, отзвонились только что. Депутаты подрались на заседании! Будем делать открытие третьей полосы…

– Да??? А мне прикажете куковать тут до ночи? Все у вас вечно в последний момент!

– Да при чем тут я?! Если они сцепились только в три часа! Мы же не виноваты, что это не случилось в двенадцать!

– Мне надоели ваши отговорки! Да пусть хоть камни с неба сыплются – есть график! У нас в портфеле полно материалов, есть что поставить.

– Да не смешите вы меня! Что это за материалы? Вы их хоть читали? Слезы и только! Выбросьте их в корзину, чтобы они вас больше не смущали.

– Не понимаю, чем плоха заметка Кориковой про первые заморозки. Это то, что волнует весь город!

– Да вы с дуба, что ли рухнули, Петр Данилыч?! Какие заморозки? Были, да сплыли. Выгляньте на улицу и не несите чушь! Когда вы уже, наконец, усвоите, что я делаю НОВОСТИ! Новости, понимаете? А это значит, что в номер пойдут не заморозки, которых к тому же уже и нет, а свежак! И на данный момент это драка в Гордуме!

– Да к чему вся эта спешка? Ростунов завтра спокойно отпишется, и мы дадим эту драку в следующий номер. Куда вы сроду торопитесь? На людях уже лица нет от вашей спешки!

– Да дайте вы мне работать! Что вы меня вечно заводите в самый ответственный момент?! Пока я тут главная, я решаю, что и когда будет в газете! Я, а не вы! И завтра на третьей полосе будет драка!

– А я вам вот что скажу на это, госпожа главная редакторша. Даю вам на все-про все 15 минут, и еще скажите мне спасибо за мою безграничную доброту. Не сдадите полосу через 15 минут – я умываю руки и снимаю с себя всякую ответственность за сдачу номера. Да-да, всякую ответственность! – и Череп с видом человека, призвавшего разгильдяев к порядку, прошествовал на верстку.

– Олег, ну ты мне скажи, что он за чудовище такое? Ведь изо дня в день одно и то же, одно и то же, – изливала Яна душу Кудряшову по внутреннему телефону. – И главное, знает ведь, что все будет по-нашему, и мы будем держать полосу, пока Ростунов не отпишется. Так нет же, надо каждый вечер устраивать этот цирк, поднимать всем нервы! Мне номер сдавать, а я вся заведена!

– Ты, главное, не принимай близко к сердцу, – утешал ее Олег. – Не думай, что это он только к тебе придирается. Он всегда таким был. Такой вот склочный мужик. У нас Максима Петровича (один из прежних главредов, при которых работал Черемшанов – Авт.) прямо с рабочего места увезли с прободением язвы. Еле спасли! Петрович тогда месяц в больнице лежал, потом месяц в санатории, а затем уволился. Врачи ему так и сказали: вы на этой работе долго не протянете, хотите жить – уходите. А Павел Иванович? С инфарктом увезли!

Тут хлопнула дверь, в коридоре раздались быстрые шаги – это наконец-то вернулись Ростунов с Филатовым.

– Все нормалек, Яна Яковлевна! У всех комментарии взяли, сейчас быстро отпишусь, – заглянул в кабинет к Яблонской Ростунов.

– Давай, давай, Леш, только в темпе!

В корреспондентской было шумно. Кто-то из журналистов расшифровывал интервью – наушники он, как назло, забыл дома, поэтому все были вынуждены слушать скрипучий голос невыносимо нудного мужика. Корикова брала у кого-то комментарий по телефону – связь была плохая, и Алине приходилось повышать голос. Крикуненко перечитывала какие-то бумажки, после чего рвала их в клочья, что-то бормоча себе под нос – похоже, прибиралась на рабочем месте. Еще пара корреспондентов стучала по клавиатуре, покрасневшими глазами сосредоточенно глядя в монитор. Не снимая шапки и шарфа, Ростунов плюхнулся на свое место и начал набивать текст. Но не прошло и пяти минут, как в комнату влетел Череп.

– Долго вы тут будете телиться? Хотите, чтобы я докладную написал? – набросился он на Ростунова с Филатовым. – Из-за вас весь номер стоит!