На экране появилась инспектор Федорова, стройная, в отглаженной форме, и, стоя на фоне здания полиции, принялась, чуть задыхаясь, объяснять: «Брошены все силы на поиск преступника… Проверяются люди, которые ранее привлекались к уголовной ответственности… Есть круг лиц, в отношении которых проводятся исследования ДНК… У следствия есть данные о геноме преступника… Под ногтями потерпевшей были обнаружены его биологические следы…»

Задыхающуюся местную полиционершу опять сменила лощеная московская ведущая: «Поясняя, есть ли в настоящее время задержанные по делу, Федорова отметила, что не располагает сведениями об этом. Также она опровергла информацию, уже появившуюся в некоторых средствах массовой информации, о том, что якобы каждого человека могут зачислить в число подозреваемых и взять его кровь на анализ ДНК. Однако она отметила, что если говорить о портрете преступника, этим человеком мог быть любой, даже в форме полицейского…»

– Лена, ты не опоздаешь? – крикнула с кухни мама. – Хватит смотреть всякую хрень!

Лена вздохнула, сделала звук телевизора потише, натянула на себя красную футболку с крупной надписью «Атонидам!» и оглянулась в поисках своего сотового телефона. «Где ты, мой маленький друг…» Телефон нашелся на стуле под спортивными штанами отчима.

Лена знала убитую Наташку. Девочки учились в одной школе. Анохина в седьмом «а», Лена в девятом «в». Они часто пересекались на переменах и школьных мероприятиях. Погибшая была самой обычной ученицей, и ничто не предвещало ей такого экстраординарного конца.

Лена проверила, остались ли в мобильнике непрочитанные смс-ки. Так и есть!

«Ленка, ты – трава, скошенная на рассвете!» – прочитала она на маленьком экране. Это Аня. Самая близкая подруга. Прислала ночью. Лене стало приятно. Ближе Ани у нее никого нет.

– Лена, твой бушмен уже под окнами пасется, – снова подала голос мать. Девочка взглянула на часы. Почти восемь. Через пятнадцать минут начнется математика. Действительно, пора. Мандинго каждый день заходит за ней по утрам. Вот уже три месяца. Ей нравится ходить с ним в школу. Ничего, что он черный. Мальчик с пальмы. Здесь, в тридцать третьем микрорайоне Мухачинска, к нему давно привыкли.

– Ленка, шевели батонами, а то опоздаешь, в самом деле, – сказал отчим, выходя из туалета под аккомпанемент бурлящего унитаза. Он почесал волосатой, в бледно-синих татуировках, рукой голый живот под майкой-алкашкой и с размаху шлепнулся на старый продавленный диван перед телевизором. Рыгнул.

– О! У нас маньяк появился?

Лену всегда интересовало, чем дядя Коля «взял» мать. Привлекательных черт в его лице не было. У него отвратительно пахло изо рта. Худой, ниже матери. С убойным запахом огуречного лосьона – когда менял майку на дешевый коричневый пиджак. Действительно, чуть симпатичней крокодила. А может, и нет. Лена не интересовалась крокодилами. У нее был Мандинго. И тайна, о которой знала только Аня.

Краситься Лена не стала. По двум причинам. Во-первых, уже не было времени. Во-вторых, Александра Павловна, баба Саша, директор школы, часто дежурила в вестибюле и, поймав накрашенную школьницу, с воплями вела ее в туалет умываться. Александра Павловна преподавала у них алгебру и геометрию и, значит, сегодня утром будет сторожить у входа. Лучше не рисковать.

Лена надела на спину школьный рюкзачок с прицепленными к нему фенечками, погладила кошку Зефиринку, уютно свернувшуюся в старой корзине, и выбежала за дверь. «Пока, мамуля!»

Аня аккуратно складывала в свой рюкзак учебники, тетради – все необходимое для занятий в понедельник. Мама разминала руки за фортепьяно. Бузони, Телеманн, Нейгауз… Занятия в музыкальной школе, где работала Валентина Николаевна Макидон, начинались на час позже, чем в школе, где училась дочь, и Ане каждое утро приходилось слушать одни и те же гаммы и этюды, исполняемые с нарастающей скоростью и громкостью. Каждое утро! Это бесило. Но – «не стреляйте в пианиста. Он играет, как умеет»…

На самое дно, пока мама не видит, Аня положила раковые палочки-сигареты и зажигалку. В боковой карман – пенал с косметикой. Постепенно накопила. В основном натаскала у мамы. Сегодня директриса будет с утра вести у них алгебру, поэтому девочка решила накраситься уже в школе, после первого урока. Так, все. Сигареты и косметика. Главное не забыла. Попугайчика Аня уже покормила. Он легким разноцветным комком перьев бодро прыгал по клетке. Раньше они держали бурундучка, но младший брат Женька как-то нечаянно опустил на него диван. Болван. Аня долго плакала над жалкой лепешкой, оставшейся от домашнего любимца, и папа, тогда еще не уехавший по делам в Узбекистан, пообещал купить ей попугая. Так у них появился Ара. Арик.

Женька сначала пытался научить его кричать: «Помогите! Они превратили меня в попугая!», но Арик категорически отказался повторять эту чушь, и брат вскоре оставил упрямца в покое. Видите ли, неинтересно ему стало! Женька все клянчит у мамы щенка. Мама говорит, что ей с избытком хватает одного дедушки. Тот тоже требует заботы и ухода. Только что шерсти от него нет. Зато исписанных бумаг с каждым днем все больше. Еще не известно, что хуже. Евгений Алексеевич, когда оставил преподавание в университете, взялся писать книгу о своей жизни. И все – пропала квартира. Жизнь-то долгая! Скоро восемьдесят два… Сначала дедушка заполнил своим бумажным мусором одну комнату, а теперь хочет его перенести из своей комнаты в соседнюю. Жалуется, что у него книга уже не помещается. Мама постоянно предлагает вариант с помойкой, но он даже не рассматривает его. Говорит, что пока все нужно. Теперь дедушка совершает хитрые маневры, чтобы добиться разрешения у мамы хранить свои сокровища в гостиной. В общем, если собака все понимает, но ничего не может сказать, то дедушка наоборот: ничего не понимает, зато слов у него…

Пора выходить. Аня всегда по утрам встречается возле дома с Ленкой Куролятиной. Ленка, идя в школу, проходит мимо них, потому что живет немного дальше по Металлургическому проспекту. Дальше от школы, зато ближе к Мухаче. Летом Ленке нужно потратить всего несколько минут, чтобы выйти на берег, на небольшой пляж, где любят отдыхать жители тридцать третьего микрорайона. Летом – это здорово!

Аня внимательно осмотрела себя в зеркало, висевшее в прихожей. Голубые «Левисы», черная майка «Лакост», кроссовки «Пума» – настоящая, не китайская. Высокая, симпатичная девочка. Аня еще раз поправила локоны своих длинных каштановых волос. Ленка, наверно, уже стоит у подъезда… «Чао-какао, люди!»

На самом деле Мандинго звали Сережей. По свидетельству о рождении – Сергеем Джалоновичем Никитиным. Но при взгляде на его темно-коричневое лицо, нездешние, очень курчавые волосы, фиолетовые белки глаз (глупо, да? белки, а фиолетовые!), большой толстогубый рот, постоянно сложенный в чуть смущенную улыбку, у самого толерантного человека не повернулся бы язык назвать его Никитиным. Мандинго – он и есть Мандинго. Западноафриканский след в уральском Мухачинске.

Увидев Лену, он сверкнул белозубой улыбкой и отклеился от ободранной стены с намалеванным фанатами «Мухачинск рулит!»

– Хай!

– Привет!

Лена в ответ тоже улыбнулась пацану. Мандинго, размахивая руками, пристроился к ее быстрому шагу. Мелькнул белый бинт на темной коже.

– Что с рукой? – спросила Лена, взглянув на спутника. Тот погладил повязку.

– Прикинь, мать попросила открыть консервы. Нож сорвался и порезал кисть.

Мандинго вздохнул и огорченно пробурчал:

– Такой кал…

– Ну ты жжешь, – с сочувствием заметила Лена.

Солнце уже начинало прогревать прохладный воздух. День обещал случиться погожим. Таким погожим, что пара невзрачных облачков в голубом небе казалась совершенно неуместной. Хотелось жить и дышать полной грудью. Над всей Испанией безоблачное небо… Только со стороны металлургического завода, как обычно, тянуло какой-то дрянью. Из-за нее дышать полной грудью не стоило. Ложка дегтя…