Оба супруга в связи с этим, дабы немного компенсировать столь досадное недоразумение как нищенская пенсия, постоянно копошились на своих земляных сотках. Они неустанно двигались вокруг кустов смородины и крыжовника, таскались с лейками в двух больших стеклянных теплицах, где посреди зарослей мохнатых листьев можно было всегда обнаружить то свежий огурец, то крепкий помидор, то сладкий перец. У каждого из супругов было какое-то собственное дело: один, например, что-то такое возил в тачке на колесиках и высыпал это что-то на и без того пышные гряды разной зелени; другая, к примеру, что-то такое тяпала небольшой мотыгой или рыхлила маленькими граблями.

Они все лето проводили в саду. А начинали заниматься садом еще зимой, едва только становилось солнечно. И чиновник, сосед неугомонных пенсионеров ориентировался в основном по ним. Пенсионеры, самые первые из всего поселка начинали чинить и красить деревянный забор. Первыми поправляли беседку, стол со скамьями, чтобы можно было по вечерам пить чай. Первыми собирали по всему саду и огороду прошлогоднюю листву и первыми устраивали прошедшей зиме погребальный костер.

Они вместе занимались огородными делами, но все-таки каждый всегда занимался каким-нибудь одним делом, в который другой никогда не вмешивался.

Так, женщина любила возиться с цветами и всегда сажала перед домом несколько клумб восхитительных цветов. Он никогда не мог запомнить их названий, сколько бы она ему не повторяла, а только любил подойти, полюбоваться на них вечером, после трудов праведных и вдохнуть свежий аромат, который цветы издавали в особенности сильно, ближе к ночи. Это были разные цветы и белые, и желтые, и сиреневые, и фиолетовые.

Он любил украдкой, чтобы не видела она, потрогать их нежные лепестки и даже иногда целовал какой-нибудь цветок, с удовольствием касаясь его губами.

Детей у них не было. Они скорбели по этому поводу, но каждый по-своему. Мужчина с увлечением возился с шаловливыми детьми поселка из простых семей, которые изредка набегали в изобилии к ним в гости. А женщина, улыбаясь, наделяла детей конфетами, но стоило им проследовать за ее супругом куда-нибудь в дом, как она тут же начинала плакать и жаловаться вслух на несправедливую судьбу. Они были бездетны, но она все время считала, сколько бы было их сыну лет и сколько внукам, о дочери она даже не задумывалась, в ее мечтах всегда сиял сын. Когда дети убегали, стремясь к своим родителям, он выходил, садился на крыльцо и глядел с большой грустью вокруг. Под нос себе он всегда тогда бормотал одну фразу: «Зря только небо коптим!» И имел в виду, что не видит своего продолжения в потомках, что было бы для любого нормального мужчины абсолютно естественно.

Он тоже имел любимое дело, которому обучал всех детей в округе.

Он любил мастерить. В доме у него была собственная мастерская. За долгие годы своей жизни он уже переделал все, что только мог. И взялся, наконец, за дом.

Он переделал наличники на окнах, и даже сами рамы. Провел гигантскую работу и заменил весь забор. Перебрал крыльцо и, по сути, сколотил новое.

Сосед его, чиновник, привыкший к махинациям и аферам, но не к физическому труду на благо людей, не мог надивиться на подвиги пенсионера.

Внутри дома наш мастер переделал каждую вещь, даже часы с кукушкой подверглись масштабной чистке. Но основное диво заключалось в том, как он все переделывал. Он не просто пилил да строгал, о нет, он наносил инкрустации. Специальных ножичков у него было в запасе штук сто и ими активно пользовались его добровольные ученики. Частенько они все вместе сидели в мастерской и, сдвинув от усердия брови, вырезали и вырезали некую замысловатую фигуру, скажем на доске от забора, а закончив, без замедления прибивали доску на место и готовили новую...

Интересная история, - вмешался Карслон, - но скучная, хотя и правильная. Побольше бы таких Левшей, глядишь и новые мастера, научившиеся у такого учителя труду и красоте резьбы по дереву пойдут легко по жизни, не задумываясь, в принципе, о судьбе своего Отечества, не помышляя обсуждать поступки вороватого правительства. Только своим делом вдохновляя окружающих к жизни. Но у меня тоже есть, что рассказать, хотя это и мало похоже на проповедь. Последнее мое задание было весьма занимательным.

Я вычислил наркоманов и поставщиков наркотиков. Работал в одном студенческом общежитии, конечно, никто из них меня не видел, я поставил щит невидимости.

Накурившись травки, молодежь быстро впадала в транс, комната довольно небольшая беспрестанно пополнялась новыми куреманами. И вот, пришли какие-то, начался спор, смысл которого сводился к одному, что водка гораздо лучше травки и в этом нет никакого сомнения.

Наркоманы не соглашались с доводами выпивох и наконец, кто-то предложил игру. Играли студенты всегда, ни одного дня не проходило без игр. Один загадывал свое желание, другой исполнял. Самый простой фант считался прокукарекать, скажем, три раза.

Итак, они азартно поспорили, потом один уселся на подоконник, отклонился в сторону распахнутого окна и без передышки выпил целую бутылку водки. Перевел дух и захрустел протянутым ему кем-то огурцом, закусывая.

После того, как друзья стащили его с подоконника и закрыли окно, он быстро пьянея на глазах, резко поднял палец кверху:

Теперь моя очередь! Ты! - ткнул он в невзрачную девицу, зеленую от выкуренного косячка травки, - разденешься и обойдешь общагу вокруг... голой!

Избранная испуганно отшатнулась и вполне явственно пискнула. Остальные с интересом, будто впервые увидели, оглядели ее всю с ног до головы.

Она была маленького роста, худенькая и вообще похожа на подростка. Плоская грудь и коротко подстриженные волосы только дополняли общее впечатление.

Ну, ты чего? - подала она, наконец, голос. - С ума, что ли сошел?

Но парень оказался упрям.

Ты! - категорически прикрикнул он и упал навзничь на студенческую койку, уже отключаясь, прошептал. - Ты!

Девушка шмыгнула обиженно носом и принялась раздеваться.

Через несколько минут, босиком и голая она проскочила мимо вахтера общежития, разинувшего ей вслед рот, и выскочила на залитую солнцем улицу.

Был вечер последнего дня лета. В принципе, тепло.

Но девчонка тряслась, скорее, правда, от страха. Она оглядела почти пустую улицу и припустила бегом.

Вслед за нею вывалились ее друзья-наркоманы. Человек двадцать. Они решили ее сопровождать, и может даже охранять в исполнении этого нелепого фанта.

Но только они все завернули за угол, как... Трое пьяненьких мужичков замерли, наткнувшись на нее. Каждый держал початую чекушку водки, и выпитые граммы уже вполне явственно отражались у них в глазах.

От вида обнаженной девушки, просто так разгуливающей среди бела дня, они обалдели. Один сразу проявил благородство, содрал с плеч пиджак и накинул на нее.

Троица ощетинилась на сопровождавших девушку студентов. Мужички решили, что студенты девушку обижают.

Без предисловий, обменявшись только многозначительными взглядами, они напали на молодых людей с кулаками. Завязалась потасовка.

Испуганная девушка, сбросив ненужный ей пиджак, продолжила забег, обогнула общежитие с другой стороны, таким образом, выполнив фант, вбежала на крыльцо и гаркнула во всю силу своих легких, получилось очень громко:

Наших бьют!

Из некоторых окон свесились лохматые головы, прозвучали вопросы:

Где?

Она ткнула пальцем за общагу:

Там!

Многие головы кивнули, убираясь в комнаты. Но некоторые, прежде чем перейти в стадию многоборья ненавязчиво поинтересовались об отсутствии на ней одежды.

А чего это ты?!

Да, - отмахнулась она, - мы играем!

Головы понимающе закивали. А через несколько коротких минут драка разрослась. К трем мужичкам откуда-то присоединились еще несколько пьяненьких. Из их бессвязных слов стало понятно, что все они работяги с завода. Завод стоял неподалеку, пыхтел трубами, загрязнял воздух и выплевывал после смены угрюмых, озлобленных, грязных рабочих. Смена, как раз закончилась. И понятно, что в духе солидарности, трое мужичков были заводскими, рабочие всех цехов, так или иначе, присоединились к своим. Толпа мужичков разрослась до сотни и росла, без остановки пополняемая рядами работяг, выплывающих и выплывающих мрачными волнами из проходной. Студенты несли потери. Оттесняемые на крыльцо своей общаги, побитые и бессвязно выкрикивающие ругательства, молодые люди уж и не чаяли избавления.