«Даже несмотря на то, что они действовали невольно и даже против своей воли?»

Григорий с новой силой возмутился наглости своего второго «я». То зло, что являл собой Михась, лежало пятном и на его душе, несмотря на то, что их душераздирающая разлука произошла несколько столетий назад. «Все эти жизни загублены ради этого чудовища! Фроствинг — и тот благороднее его!»

— Из всех них только ты должен по-настоящему мечтать о возвращении, Григорий Николау. Забавное у тебя имя, но какое-то слишком простое. Ты — это я телом и душой, пусть душа так долго странствовала вдали от тела. Неужели ты не мечтаешь снова стать единым целым? Неужели не чувствуешь, сколь оправдано наше слияние? Неужели тебе не понятно, как это важно — чтобы это произошло?

Ужас состоял в том, что Григорий и понимал это, и чувствовал. Некая часть его все больше желала быть принятой в целое, познать полноту бытия, которой ему всегда так не хватало. Но что еще ужаснее — его желание было продиктовано не только тем, что они с Михасем были связаны, а и тем, что на протяжении нескольких столетий он страдал от одиночества и не мог жить, как другие люди.

— Пора, Фроствинг, — негромко произнес хор Михасей, по всей вероятности, приняв молчание Григория за знак согласия.

— Слушаюсь, мой господин.

Звук голоса грифона словно разрушил гипнотический транс, в который успел впасть Николау. Григорий не заметил, когда вернулся Фроствинг, но именно тон его голоса заставил Григория очнуться. В голосе Фроствинга звучало поражение.

Григорий обернулся. Грифон сидел в одном конце рисунка, покрывавшего пол. Напротив него стояла Тереза. Вместе с Григорием и компанией, являвшей собой коллективный разум Михася, они образовывали правильный многоугольник, центром которого была спираль из слов.

— Скоро ты познаешь радость соединения, дорогой брат. Я понимаю: твоя растерянность, твое смятение вызваны непониманием того, кем ты был и кем станешь вновь. Ты — Михась. Ты — могущество. Ты не просто маг, ты полновластный повелитель магии. Не было и никогда не будет никого, равного тебе… нам… мне.

Тереза подняла руки, вытянула их параллельно полу. Григорию показалось в первое мгновение, что она освободилась от гипнотического воздействия хозяина башни, но взгляд Терезы остался бессмысленным. Григорий ошибся.

Петер Франтишек шагнул вперед.

— Будь готов соединить нас троих, Фроствинг.

— Слушаюсь и повинуюсь, о великий и достославный Михась.

Опять, что ли, эти нотки разочарования и поражения? Чего же грифон до сих пор ждал от Григория?

В отчаянии Николау окликнул Терезу. К его изумлению, руки ее немного опустились, она моргнула и медленно повела глазами в его сторону.

— Милочка, — проговорил Михась вкрадчиво. Франтишек протянул руку к Терезе — словно поманил, и взгляд женщины снова стал застывшим, руки приподнялись. Франтишек и компания под его управлением выглядели так, что, несмотря на всю абсурдность ситуации, Григорий вдруг показался себе нашкодившим мальчишкой.

Фроствинг также шагнул вперед, вырастая на глазах. В конце концов он стал таким, каким являлся Григорию в видениях. Не дойдя шагов пяти до людей, грифон уселся на пол и устремил взор к потолку.

Мгновение — и Фроствинг, продолжая глядеть вверх, объявил:

— Все готовы, благороднейший из повелителей. Они слушают тебя и с нетерпением ждут, когда свершится соединение.

Григорий перевел взгляд с чудища на его творца. Михась смотрел на троицу — Терезу, Григория, грифона. Множеством голосов он произнес:

— Я стану един. Ничто не будет оставлено. Ни расстояние, ни время не помешают полному соединению.

Григорий Николау ощутил присутствие сознаний сотен людей, пожалуй, даже тысяч. Страшно было считать. Зов достигал любого, кто был клеймен Михасем — независимо от того, находились они внутри башни или жили-поживали, ни о чем не догадываясь, не ведая, какая их ожидает судьба. Михасю были нужны многие — ровно столько, сколько требовалось для того, чтобы начать ритуал. Нет, он не оставит никого, в ком живет хоть крошечная частичка его духа. Он не из таких.

— А теперь мы соединимся.

Франтишек пошел к Григорию и Терезе, а безвольные носители духа Михася протянули к ним руки. Двое пленников направились к долговязому магу. Григорий Николау продолжал предпринимать совершенно бесполезные попытки освободиться. Фроствинг не шевелился, не опускал взгляд. Вот только… в тот миг, когда Михась протянул руку к Терезе, грифон как бы в рассеянной задумчивости провел по полу когтем, оставив борозду.

В это же мгновение Тереза споткнулась и налетела на Григория. Тот испугался, но, будучи не в силах пошевелиться, не смог поддержать ее.

Ее прикосновение стало подобно электрическому разряду. Григорий ощутил прилив магической силы. Просто поразительно — связь их была настолько сильной, что можно было сразу, без всяких преамбул, приступать к делу.

Глаза Терезы широко открылись, чары с каждым мигом спадали. Она в изумлении смотрела на Григория.

— Что тут…

Григорий понял, что обрел способность не повиноваться приказам Михася. Он схватил Терезу за руку и оттащил от Петера Франтишека, который снова потянулся к ней.

— Вернись на свое место, — приказал хор.

Тряхнув головой, Григорий объявил:

— Мы уходим.

Михась расхохотался тысячей голосов — и все звучали хрипловато, жестоко.

— Чувство юмора у тебя мое по крайней мере! А теперь немедленно вернитесь на свои места, оба, и мы покончим с этим.

Григорий не слушал его и тянул Терезу за собой. На лицах носителей духа древнего колдуна поначалу появилось недоверие, затем — недовольство. Все они как один протянули к мятежной парочке левые руки.

— Не делай глупостей. Ты вернешься, куда тебе положено вернуться. Ты вернешься ко мне.

Даже пребывая в контакте с Терезой, Григорий мог только сопротивляться зову своего противника. Он скрипел зубами от боли, пронзившей голову. Ему было еще труднее из-за того, что приходилось не только отбивать атаку Михася, но и защищать свою спутницу.

Франтишек наклонился, протянул руку, попытался дотянуться до Терезы. Как трудно было сосредоточиться, как немыслимо трудно!

— Ты — это я. Ты вернешься ко мне. У тебя нет иного выбора, мое драгоценное «я».

Михась произносил эти слова, и вдруг его составные части начали одна за другой исчезать. А потом появились вновь и встали, замкнув кольцо вокруг спирали и тех, кто находился внутри нее.

Сделай Григорий еще хоть шаг — он бы рискнул попасть в руки кого-то из частиц Михася. Останься он там, где стоял, — Петер Франтишек сам схватил бы их обоих. Фроствинг своей помощи не предлагал. Он бесстрастно наблюдал за происходящим.

— Ты вернешься ко мне, хочешь ты этого или нет.

Каменный пол под ногами Григория Николау вдруг заколебался. Его вместе с Терезой швырнуло вперед.

Михась в лице Петера Франтишека этого только и ждал.

Григорий попытался сделать так, чтобы они не упали чересчур близко к врагу, но атака Михася оказалась слишком неожиданной и хитрой, поэтому к помощи магической силы Григорий прибегнул тогда, когда было уже слишком поздно.

Франтишек схватил Терезу за руку и с силой, которая просто поразила Григория, чуть не оторвал от пола. Григорий не отпустил руки подруги, и его тоже швырнуло к Франтишеку. Тереза пыталась вырвать руку из цепких пальцев Франтишека, но тот отступал все дальше от Григория и тащил Терезу к себе, как пушинку.

Взгляды двоих магов встретились. Происходящее напоминало жутковатое соревнование по перетягиванию каната. Григорий боролся с Михасем, напрягая последние силы, а его соперник, похоже, был спокоен и как бы вообще не напрягался. У него даже хватило наглости бросить взгляд на застывшего в ожидании грифона и кивнуть ему.

— Можешь приступать, Фроствинг, — возвестил Михась-Франтишек.

— Слушаюсь и повинуюсь… мой повелитель.

Слишком поздно Григорий понял, что попал именно в ту точку, где его желал видеть Михась.