На взгляд Григория, еще как стоило, ибо этот мятый клочок бумаги был бесценен: он равнялся спасению жизни другого человека, куда более заслуживающего спасения, чем он сам.

Он снова еще более внимательно обшарил все карманы до единого. Нет, записка исчезла бесследно. Как же ему теперь найти Терезу?

«Тереза! Это я виноват! О боги, какой же я идиот!»

Дикая слабость, подстегнутая всплеском эмоций, навалилась на Григория. У него закружилась голова. На миг прикрыв глаза, он прислонился к спинке кровати и постарался не грохнуться в обморок.

— Вот видишь, дружище, стоит мне только ненадолго отлучиться, а ты, глядишь, снова заблудился!

Григорий, покачнувшись, попятился в сторону от кровати. Обернулся, прижался спиной к шкафу и увидел того, кто обратился к нему. На противоположной спинке, как на насесте, устроился Фроствинг. Крылья его были расправлены, Просто чудо, как это он ухитрялся не задеть ими установленное у кровати медицинское оборудование! Извечная ухмылочка на месте — а как же еще? Вот только сегодня она была более… скажем так, выразительной. На этот раз Фроствинг ухмылялся как бы по-настоящему.

Из этого Григорий Николау заключил: Фроствингу все известно.

— У меня нет времени на тебя, демон, — буркнул Григорий и нарочито отвернулся, сделав вид, что отряхивает пылинку с пальто.

— Лучше бы ты все-таки выкроил для меня немного времени, мой миленький дружочек, — прошипела каменная статуя. Григорий зыркнул на Фроствинга, и грифон втянул голову в плечи, словно испугался, что человек чем-нибудь в него запустит. В остальном же поведение Фроствинга нисколько не изменилось. — Да ты особо не переживай, если потратишь на меня часок-другой, дорогуша Григорий. Здесь, в моем царстве, тысяча лет — как краткий миг в твоем мире.

Что понадобилось от него грифону на этот раз? Явился он, конечно, неспроста, но Григорий сильно сомневался, что ему удастся добиться от чудовища правды, невзирая на некоторые перемены в расстановке сил.

— Позволь, я расскажу тебе одну историю, — проворковала груда серого мрамора.

Николау хотел было возразить, но сдержался.

— Жил был человек, обладавший великой властью, — продолжал грифон как ни в чем не бывало, однако от черных провалов его глаз не укрылось нежелание Григория слушать его. В голосе грифона появились нотки легкого раздражения. — У этого человека было множество амбиций, самые безобидные из которых можно было бы, обобщив, обозначить словом «зло». Власти он добился не сразу. Поначалу, как любому маленькому мальчику, ему пришлось научиться тому, как пользоваться своими талантами.

Григорий нервничал. Неужели Фроствинг собрался поведать ему все жизнеописание этого персонажа? Пусть бы уж треклятый монстр поскорее добрался до сути! Откуда ни возьмись, в его сознание вдруг полились слова, значения которых Григорий не понимал, но могущество их было настолько велико, что его не стал бы отрицать даже его зловредный каменный мучитель. Николау сглотнул подступивший к горлу ком и заставил слова утихомириться. Что-то подсказывало ему: для Терезы будет лучше, если он выслушает грифона, о чем бы тот ни собирался ему рассказать.

Как бы не замечая той внутренней борьбы, что происходила в душе его единственного зрителя, грифон продолжал:

— Как и приличествовало достойному юноше, он нашел для себя хорошего учителя. — Фроствинг склонил голову набок и проговорил с издевкой: — Одного старикашку, более или менее сносно владевшего магией, — того, кто мог обучить нашего героя, как теперь принято выражаться, азам этой науки. Юноша учился старательно, то есть столь старательно, что вскоре мастерством своим превзошел своего учителя. И естественно, перед ним простиралась одна-единственная дорога. — Грифон наклонился вперед и заговорщицки прошептал: — Юноша убил своего учителя и забрал себе все его познания.

— Мне-то какое дело до всего этого? — пожал плечами Григорий.

— Шли годы, и каш герой продолжал отбирать знания у других магов, — продолжал тараторить каменный монстр, не обратив ровным счетом никакого внимания на вопрос Григория. — Он избавлялся от своих наставников и ото всех, кто стоял на его пути к вершине магических познаний. И вот в один прекрасный день его поведение вызвало брожение в рядах прочих магов. Они воспротивились его жестокому, хоть и успешному способу самоусовершенствования. Представляешь?

— Это было на редкость глупо с их стороны, — буркнул Григорий. У него снова возникло искушение воспользоваться таинственными словами. И снова что-то удержало его от этого.

— Целиком и полностью с тобой согласен, — кивнул грифон и хрипловато захихикал, а отсмеявшись, в упор уставился на Григория. Странный то был взгляд, но теперь Николау понимал: его мучитель испытывает его, хочет посмотреть, хватит ли у него терпения дослушать рассказ до конца.

Наконец Фроствинг возобновил рассказ:

— Говорят, чем выше власть, тем выше ответственность. Эта истина, безусловно, относилась и к нашему герою, который теперь стал человеком, обладавшим огромной властью. Он стал пользоваться этой властью со всей ответственностью — принялся управлять теми, кто обитал неподалеку от его жилища. Теперь они прекратили тщетные, мелочные попытки наладить собственную жизнь так, как это представлялось разумным для них. Если же они не понимали, что так для них же лучше, то это уж, бесспорно, была их вина, уж ты поверь мне на слово. Дабы предотвратить еще большую опасность, наш герой экспериментировал с магической силой. Он установил, каковы ее ограничения, каковы максимальные возможности. Ведь в конце концов как раз этого-то и не понимали слишком многие маги, и это зачастую приводило их к катастрофам. А наш герой до такой степени решительно вознамерился досконально изучить природу магической силы, что ему понадобились подопытные образцы. О, эти образцы… они упорно не желали понимать, ради какой такой высокой цели они вынуждены терпеть такие муки, а вот наш герой, милейший мой Григорий, он ни капельки не сомневался в том, что его эксперименты жизненно важны для продолжения исследования.

Теперь Григорию Николау и в голову не приходило прервать рассказ Фроствинга. Ведь ему были знакомы несколько человек, которые вполне соответствовали описанию героя этой истории. Не имела ли она какого-то отношения к Франтишеку? Не на это ли хотел намекнуть Фроствинг? Так почему бы ему тогда просто-напросто так и не сказать?

Быть может, он не мог этого сделать. Быть может, что-то не давало Фроствингу возможности выразить свои мысли более прямолинейно.

Впервые в жизни Григорий понял: многие из историй, которые ему поведал его мучитель, были не вымышленными. Он был готов поклясться: Фроствинг пытался по-своему предостеречь его. Тем не менее не приходилось сомневаться и в другом: само существование грифона служило каким-то объяснением того, почему Николау так долго жил на Земле.

Фроствинг заметил, что наконец прочно завладел вниманием «аудитории», и заговорил более уверенно:

— Но вот другие маги, увы, не смогли оценить всей важности, всей насущности трудов, которым себя посвятил наш герой. Они решили — сможешь ли ты поверить в это, дорогой мой друг Григорий, — что его жажда знаний — это… язык не поворачивается произнести это слово… преступление! Представить только — преступление! Они собрались все вместе, ибо поодиночке наверняка боялись выступить против нашего героя. — Последняя фраза прозвучала не слишком искренне. — И вот, когда они решили, что их числа достаточно для того, чтобы выступить против одного-единственного собрата, они отправились в горы, где обитал наш герой, — в уединенное место, которое он избрал для жительства, несомненно, из-за его красоты и покоя. То было место, где можно было предаваться спокойным раздумьям.

Между тем, судя по тону повествования Фроствинга, Григорию было ясно, что никакими «спокойными раздумьями» в горной твердыне, где обитал герой рассказа, и не пахло. Николау поежился, представив жуткие крики тех несчастных, кого злой колдун использовал для проведения своих жестоких опытов. Он представил темные коридоры, вспомнил мрачную башню, что вздымалась над восточными отрогами…