— Я совершенно уверен в вас, — сказал агент, — а еще больше — в вашем знании языка.

— Что касается второго, боюсь, как бы не обмануть ваши ожидания.

Вуд вытащил из бокового кармана сверток пергаментной бумаги и развернул его на столе.

Свехновицкий долго и с большим усердием рассматривал документ.

Он взял с полки огромный эфиопско-французский словарь и с его помощью пытался перевести манифест Уаламы.

Вуд молча следил за ним внимательными глазами.

— Прежде всего я должен разочаровать вас насчет старинности документа, — начал Свехновицкий, отрываясь от текста. — Даже мой весьма неопытный глаз ясно различает, что этот документ составлен самое большее лет тридцать тому, назад.

«Или дней тридцать», — добавил мысленно Вуд.

— Первая фраза представляет собою обращение, — продолжал студент, — и переводится очень легко. «Народы Хабеша и народы Тигрэ!» Дальше идет речь о государственной власти, о борьбе с какими-то врагами, а для перевода, нужно сознаться, у меня не хватает знания языка.

— Ах так! — улыбаясь, сказал агент.

— Но можно быть почти уверенным, что ваше старинное предание недостоверно. Бумага имеет печать и, по всем признакам, носит официальный характер. Это какой-то приказ или судебное решение, не больше. Можно быть вполне уверенным, что указания на местонахождение клада не начинались бы обращением ко всему населению.

— Ах да! — с сожалением подтвердил Вуд. — Пожалуй, вы правы. Но все-таки неужели в Петрограде не найдется ни одного человека, который бы прочел этот приказ или судебное решение?

Студент задумался.

— Собственно говоря, нет ничего проще, — сказал он небрежно. — Зайдите в Азиатский музей при Академии наук, и я убежден, что там среди библиотекарей найдутся люди, которые вам помогут.

— Вот на этот раз я исполнил ваш совет заранее. Как раз вчера я был в Азиатском музее, и мне решительно отказали в переводе этого документа по причине незнания диалекта, на котором он написан.

— А к кому именно вы обращались?

— Не помню фамилии, — отвечал Вуд серьезно. — У меня очень дурная память на фамилии.

Свехновицкий снова задумался.

— Если бы вы сумели найти профессора Панаева, — сказал он наконец, — ваш документ был бы переведен в четверть часа.

— Ах да, Панаев! Но может быть, вам известен его адрес?

— Нет. Я думаю, его адрес никому не известен. Если вы хотите найти его, отправляйтесь в игорный притон самого низкого пошиба.

— Притон? Вот странно! — вскричал Вуд. — Он, кажется, профессор университета, и вдруг вы предлагаете мне искать его в игорном притоне.

— Он давно оставил университет, — сказал Свехновицкий. — Впрочем, я ничего достоверного о нем не знаю. О Панаеве ходят странные слухи: говорят, что он наркоман, говорят, что он авантюрист и неоднократно показывал себя с этой стороны во время своего пребывания на Востоке.

Вуд снова беззвучно рассмеялся.

— И вы говорите, что у него целы обе руки?

Студент посмотрел на него с опаской.

— Да, у него целы обе руки, — сказал он, вставая и давая этим понять, что визит окончен.

Вуд вскочил, бросив на стол сигару.

— Благодарю за ваши сведения, — сказал он, я боюсь, что едва ли моему документу суждено быть переведенным в Петрограде.

Студент проводил его до двери. Он откланялся и ушел.

В течение недели Вуд шнырял по притонам Петрограда. Он бывал в тайных «малинах» на Васильевском, в глухих местах, куда не осмеливалась проникать полиция, на Ротах, в публичных домах, где рядом с солдатами, убегавшими на ночь из Измайловских казарм, биржевики и маклера, которыми кишел город, проводили пьяные ночи и где под веселую музыку танго и «Черных гусаров» процветали очко и железка.

Он бывал в картежных притонах на Витебской улице, где редкая ночь проходила без поножовщины, и в «Холмушах» на Воронежской, где бывшие экономки публичных домов торговали коньяком и ханжою. Внимательный и осторожный, занятый своим делом, помня только приказ № 348/24 и настойчиво стремясь найти человека, указанного розыскной карточкой, он мог бы удовлетворить самые строгие требования секретной агентуры. Инспектор Хью Фоссет Ватсон не узнал бы в нем автора письма о внеслужебных ощущениях, а английское посольство успокоительно ответило бы на запрос «Интеллидженс Сервис».

Однажды Вуд попал в игорный притон на Лиговке. Он был одет оборванцем, которому кое-что удалось стащить, в дырявом котелке, порыжелом пальто и в опорках.

Притон ничем не отличался от десятка других, которые посещал Вуд во время своих блужданий. На втором дворе во флигеле грязного дома в трех-четырех комнатах играли в карты, пили. Аферисты и шулера, иногда одетые изысканно, подчеркнуто модно, обсуждали дела наряду с настоящими архаровцами, пробродяженными до мозга костей. Гастролеры и марвихеры находили здесь все нужное для дела.

Вуд прошелся по комнатам с небрежным и рассеянным видом, останавливаясь здесь и там на минуту у каждого стола, чтобы взять карту, проиграть или выиграть два-три рубля, прислушаться к разговору и, мельком взглянув на лица и руки играющих, пройти дальше.

Наконец, снова потеряв надежду найти Панаева, он принялся наблюдать за игрой на небольшом столе в задней комнате.

Трое бродяг, молчаливых как статуи, играли в очко, любимую игру притонов. Один из них, молодой, румяный, с небольшими усиками, франтовски одетый в новенький пиджак и высокие лакированные сапоги, держал банк. Двое других — старик с бритым, сухим лицом, сидевший прямо, заложив левую руку за борт пальто, и костлявый парень в солдатской гимнастерке — были его партнерами.

Вуд шатался неподалеку от них, заглядывая в карты, куря крупную, едкую, как огонь, махорку и не пропуская ни одного мельком брошенного на него взгляда.

Спустя полчаса к столу, за которым он следил, подошел какой-то оборванец.

— Ха, бурч, дай-ка карточку!

— Не игра, — коротко сказал старик, отталкивая протянутую руку.

Это значило, что играют на какое-нибудь дело и нового партнера в круг не берут.

Привстав, старик вытащил левую руку из-за борта пальто и осторожно положил ее на стол. Рука, разгибаясь, щелкнула.

«Лет сорок пять — пятьдесят? Пожалуй, больше. Носит бороду, светлые волосы, ходит прихрамывая», — розыскная карточка промелькнула перед глазами Вуда. — Посмотрим, однако, ходит ли он прихрамывая?

— Играем, брат, на гранд, — вежливо сказал франтоватый банкомет оборванцу, — подходи через полчасика.

Они продолжали игру.

— Карту!

— Пожалуйте шеперочку!

— Еще! Довольно!

— Восемь, двенадцать, шестнадцать. А ну, натянем-ка чижика!

Положив две карты рубашками вверх, франт принялся медленно выдвигать нижнюю карту. Старик равнодушно глядел на него.

— Просадил, — сказал банкомет, бросая карты на стол. Банк перешел к старику.

Собрав карты на столе и вложив их в левую руку, он быстро стасовал колоду. Рука приподнялась вверх, снова щелкнула и упала на стол с металлическим стуком.

Вуд, блестя глазами, закурил и вновь прошелся по притону.

Спустя несколько минут франтоватый парень, проигравшись дотла, о чем-то горячо заговорил со стариком, бросил карты, плюнул и подошел к прилавку. Костлявый партнер исчез куда-то.

Старик остался один за столом.

Франтоватый парень выпил водки из пивного стакана, притопнул ногой и затянул сладким тенором:

Мужик в поддевке, стоявший за прилавком, тотчас подтянул:

И уже весь притон пел: