Дядя перебрался работать в порт на Сикоку, а Кадзуё нашла работу в баре в Син-Йокогаме. В отличие от шахтеров маленького островка, до которого приходилось два часа добираться на пароме, здесь уже никому в голову не приходило сказать ей, что она красивая. Кадзуё по-прежнему подолгу просиживала перед зеркалом, вспоминая лица и половые органы мужчин, с которыми спала на острове, но как-то ночью обнаружила на своей белой гладкой коже пятна. К ним добавились темные пятна под глазами, на щеках и груди, потом она заметила, что у нее высохли и потрескались губы, появились морщины, а кожа утратила упругость. Семья дяди занялась обустройством своей новой жизни и совсем забыла о Кадзуё, от которой теперь пахло пудрой, даже когда она выходила из ванной.
Кадзуё уехала из Син-Йокогамы, два года проработала в Осаке, затем год в Фукуоке, пока наконец, смертельно уставшая, не вернулась на остров. Она устроилась официанткой в единственной гостинице, которую еще не закрыли, где и встретилась снова с Куваяма. Куваяма был тем самым шахтером, что угостил ее когда-то «Какао Фиджи». Он рассказал, что бросил работу шахтера, поднакопил деньжат, работая на чугунолитейном заводе, и открыл собственное производство. Куваяма показал ей помещение с оцинкованной крышей, где на земляном полу стоял один-единственный станок, покрытый ржавчиной. Кадзуё решила жить с ним. Куваяма дрожащими губами сказал, что она красивая. Куваяма при помощи пресса изготавливал из пенистого стирола коробки для бэнто. Со временем спрос на коробки стал расти, Куваяма купил еще несколько станков, стал делать коробки разной формы, потом взял ссуду и купил для Кадзуё парикмахерскую. Вернув половину ссуды, супруги решили усыновить детей.
Кику и Хаси одели в пижамы с рисунком в виде паровозиков. Как только Хаси лег, от усталости у него поднялась температура. Кадзуё принесла грелку со льдом и принялась обмахивать мальчика веером. Куваяма, как только ушел социальный работник, отправился работать на пресс. В окно влетел мотылек бледно-розового цвета, такого Кику видел впервые. Кику выглянул в окно, но ничего не увидел. Из окна приюта всегда виднелись огни улицы и фары автомобилей — очень красивое зрелище. Здесь было темно, хотя, если внимательно приглядеться, можно было увидеть, как на теплом ветру раскачиваются большие листья. Как только Куваяма включил электрический пресс, стрекотание насекомых смолкло.
— Громко, да? Но если он не поработает немного вечером, то заснуть не сможет, — сказала Кадзуё.
Кику раздавил ногой ползшего по полу жука-носорога.
— Нельзя убивать живых существ, — сказала Кадзуё.
Кику увидел вдали огонек. Похоже на звезду, по, кажется, не звезда.
— Это маяк, — сказала Кадзуё, — он светит для того, чтобы корабли не натолкнулись ночью па скалы.
Прожектор маяка поворачивался по кругу и на мгновение осветил волнистую поверхность моря прямо перед Кику.
— Ну хватит, ложись спать, ты ведь тоже устал. Давай-ка спать.
Неожиданно Кику захотелось громко закричать. Ему хотелось стать огромным реактивным самолетом и сдуть отсюда всех этих насекомых, листья, станок Куваяма, маяк. Он не в силах был больше выносить запах летней ночи, которая остужала листву деревьев, целый день горевшую на солнце. Его голос задрожал, но, мужественно выжимая из себя слова по капле, он тихо проговорил:
— Меня зовут Кикуюки. Хаси и монахини звали меня Кику.
У него потекли слезы. Мальчику было не по себе оттого, что он плачет. Кадзуё ничего ему не сказала, продолжая обмахивать Хаси веером. Кику лег в кровать. Свежие простыни тут же стали влажными от пота.
Когда на следующее утро они проснулись, пресс Куваяма уже вовсю работал. Кадзуё дала им новые шорты, рубашки и кроссовки, а сама отправилась в парикмахерскую.
— На обед и я, и Куваяма вернемся, так что можете пока посмотреть телевизор, — сказала она перед уходом.
Кику и Хаси съели рис, полив его сырым яйцом, и суп-мисо, посчитали кораблики на рубашках, включили телевизор, но, увидев кулинарную передачу, тут же выключили, поборолись немного на полу, нашли на столе шило, метнули его в перегородку между комнатами, прорвали ее и наконец выбежали на улицу. В маленьком саду росли помидоры и баклажаны. Неподалеку стоял сарай, в котором работал Куваяма. Куваяма в одних подштанниках поднимал и опускал толстый железный рычаг, время от времени утирая пот с лица.
— Кику, правда он похож на робота?
По холму от дома шла дорожка, которая вела прямо к морю, пересекаясь по пути с широкой дорогой, тянущейся через весь остров. По обе стороны дорожки буйно разрослись канны. Под большим деревом трое загорелых детей ловили цикад. Когда Кику и Хаси подошли к ним, ребята с любопытством посмотрели на их новые рубашки и шорты.
— Что вы делаете? — спросил Хаси.
Один из детей протянул ловушку, полную цикад. Хаси взял в руки садок, жужжавший как испорченное радио, и принялся считать. Дети ловко приделали на конец длинной палки ракушку, которую смазали внутри клеем. Кику и Хаси смотрели на ветки, куда указывали ребята, однако солнце, проглядывавшее сквозь листья, било в глаза, и они не могли разглядеть цикад на фоне коры. С восхищением, словно наблюдая за фокусником, они смотрели, как дети подносят ракушку на палке к не псе. Стрекоча пуще прежнего и хлопая крыльями, в ловушку попадалась цикада, похожая на игрушечную птицу. Дети сказали, что на верхних ветках сидят цветные певчие цикады. Один из них протянул палку Кику как самому высокому.
— Я ничего не вижу, — сказал Кику, и мальчик, протянувший ему палку, показал пальцем.
Шишка на стволе, на которую указывал запачканный в грязи палец, и оказалась певчей цикадой. Кику залез на обломок бетонной плиты. Ребята посоветовали ему подносить палку со стороны слепой зоны цикады, сложные глаза которой имеют широкий обзор. Плита стала вдруг клониться на бок, и Кику закачался. Хаси вскрикнул. Кику протянул палку, решив, что сумеет прижать цикаду. Он чуть коснулся ее крыла, заставив цикаду влететь прямо в ракушку, а потом не удержал все-таки равновесия и упал на землю. Очертив в небе дугу, упала и палка. Раздались восторженные возгласы. Дети подняли с земли палку, осторожно отлепили трепещущую цикаду, стерли с нее клей и протянули Кику. Хаси спросил у ребят, дойдут ли они по этой дорожке до моря.
— Она заканчивается обрывом, к морю там не спуститься, но если идти по широкой дороге с автобусами и свернуть на втором повороте, то как раз выйдете к морю, — ответили дети.
На широкой дороге рядом с остановкой была парикмахерская Кадзуё. Заметив мальчиков, Кадзуё вышла на улицу.
— Куда вы идете? — спросила она. Кику молча показал на море.
— Ни в коем случае не ходите на заброшенные шахты, — крикнула Кадзуё.
Ни Кику, ни Хаси никогда прежде не слышали слова «шахта».
Второй поворот, о котором говорили дети, зарос травой, мальчики прошли мимо него. Наверное, здесь, решили они и свернули на узкую тропинку. Она разветвлялась, словно лабиринт, несколько раз дети утыкались в тупик, наконец заблудились и уже не могли понять, где дорога. Кусались комары, трава резала ноги, оба приуныли. Они хотели позвать кого-нибудь на помощь, но, судя по всему, людей здесь не было. Тропинка опять раздвоилась. Правая уходила в темный тоннель, они пошли по левой, но увидели на дороге змею и с криками помчались к тоннелю. Тоннель был слегка изогнут и сужался к концу, словно длинная узкая трубка. Внутри было прохладно и тесно. На шею Хаси упала капля воды. С криком, от которого мог бы разрушиться тоннель, он побежал вперед, но споткнулся и упал. Кику, увидев, что Хаси вот-вот расплачется, строго сказал ему:
— Не плачь. Вставай, Хаси. Скоро выход. Обходя лужи, Хаси поплелся к выходу.
Вода в лужах воняла. Испачкавшись, они выбрались из тоннеля, но на пути были проволочное ограждение и густая трава. В ограде они нашли дыру, через которую вполне мог пролезть пятилетний ребенок. В тоннель возвращаться совсем не хотелось. Ржавая проволока разорвала рубашки с корабликами. Заметив, что Хаси совсем не может идти, Кику решил напутать его:
