— Да, именно так, наконец-то я вспомнил! Звук закрутился водоворотом, превратился в мелодию и обволок мое тело. Я закрыл глаза и, прежде чем погрузиться в сон, в мгновение ока увидел рыб, снующих между коралловыми рифами, жирафов, пробегающих по предзакатной саванне, дельтаплан, скользящий над ледниками, лица Кику, сестер и психиатра, серое здание и комнату с резиновыми стенами и, наконец, этот звук, проникающий в кровеносные сосуды и распространяющийся по всему телу. Я вновь его встретил. Кто же извлек из меня это воспоминание? Неужели бродяга? В тот день я изменился, во мне словно бы лопнула набухшая почка. Должен ли я благодарить за это бродягу? Вовсе нет. Как ни странно, причиной всему стало то, что я разбил кирпичом его острую голову. Иногда нужно разбить голову тому, кто преданно тебя любит. Зачем? Затем, чтобы встретиться со своими желаниями.

Игра Хаси оказалась успешной. О нем говорили как об эксцентричном молодом человеке, вызывающем поразительную симпатию, Хаси преуспел и в том, что сам поверил в эту иллюзию. Продолжая великолепно играть на телеэкране, он постарался изменить все свои воспоминания. Чувство унижения оставило Хаси.

— Продано двадцать девять тысяч сто одиннадцать пластинок. Для начинающего — средняя цифра. Хотя, Хаси, за эти пластинки можно купить все окна вон того небоскреба.

Господин Д. блестел от бараньего жира, которым натирала его негритянка. Он пригласил Хаси в свой офис, сказал, что необходимо обсудить выпуск второй пластинки. Негритянка была одета в бикини и в высокие сапоги на шнурках.

— О том, что есть такой певец Хаси, в этом мире знает около тридцати тысяч человек. А если станет известно о том, что певец Хаси, имя которого кое-кому уже известно, подкидыш из камеры хранения, тобой заинтересуются миллионы. Сейчас очень важен твой второй хит, вот текст, ну-ка, почитай!

Господин Д. был уверен, что, выпустив документальный телефильм о Хаси, кульминацией которого станет его встреча с матерью, он привлечет к нему внимание миллионов людей, но ничего об этом не сказал. Песни Хаси похожи на наркотики. Сначала они вызывают отторжение. В этот момент необходимо рассказать людям о секрете его песен, о его рождении и заставить понять певца. Он рожден в камере хранения, он не похож на остальных певцов. Когда Хаси послушают в третий раз, победа будет за нами. Люди уже не смогут оторваться от его песен.

НАЧАЛО ИСТОРИИ

Подняв указательный палец,

Выстрелю в небо,

Чтобы ослепить мир.

Сверкая, солнце упадет.

Я соберу осколки, эти золотые ножи,

И воткну их в твою грудь.

Я нашепчу тебе на ухо, что

Скучное время прошло.

Я сведу тебя с ума,

История только началась.

Переведу дыхание, расколю ночь.

Весь мир у моих ног.

Разорву его в клочья, задыхаясь,

И из клочков сошью бархатную мантию.

Проникну в комнату твою

И пробужу тебя ото сна,

Скучная ночь прошла.

Я сведу тебя с ума,

История только началась.

Я сведу тебя с ума.

История только началась.

— Ну как? За этот текст пришлось кругленькую сумму выложить, нравится?

— Не очень-то романтично.

— Сможешь спеть?

— Сложно, но хотелось бы.

Господин Д. поднялся, обтирая с себя жир полотенцем. Он посмотрел на небоскреб. «Купишь мне его, Хаси?»

Негритянка взяла деньги, отстранилась от господина Д., который сунул ей ладонь между ног, и натянула на себя шерстяное платье. Спрятав парик в сумочку, она сказала, что после бессонной ночи полезно делать круговые движения шеей и плечами, и вышла из комнаты. Господин Д. щелкнул пальцем по своему сморщенному половому органу.

— Поехали, купим себе молодых ребят, говорят, на рынке появились новенькие.

— У меня к тебе просьба.

— Если омлет с рисом, то ничего не получится. В нашем ресторане, кроме соба, ничего нет.

— Я хотел бы, чтобы Нива стала моим менеджером.

— А почему именно она?

— Потому что она прекрасный человек.

— Что верно, то верно. Нива — чудесная. Но давай лучше поедем на рынок, купим двух мальчиков, развлечемся как следует. Ты уже давно не развлекался. Что может нравиться в женщине? Разве тебе не противно, когда член проскальзывает в ее блудливую манду?

— Я больше не гомосексуалист.

— Ну, ты просто герой!

Господин Д. оделся, снял телефонную трубку и приказал:

— Быстро несите сюда соба!

Одна из сотрудниц принесла тэмпура-соба и дзару-соба. Господин Д. достал из ящика стола синюю консервную банку и открыл крышку. Там лежало куриное мясо с жиром. Кусочки желтого жира с кожей были перемешаны с мякотью ананаса. Подцепив пальцами три кусочка, Д. положил их в бульон с лапшой.

— Будешь есть? Это с Тайваня, очень вкусно. Д. облизал жир с пальцев. Хаси мотнул головой.

Хаси не хотел есть соба. Посмотрев на господина Д., губы которого блестели от жира, он встретился с ним взглядом и смущенно проговорил:

— Я хочу жениться на Нива.

У Нива была мечта — сделать эскиз платья для ангела. Отец Нива был композитором. В студенческие годы он играл на фортепиано, а на жизнь зарабатывал игрой на аккордеоне в кафе. Мать Нива, тогда тоже студентка, постоянно приходила в это кафе. Несмотря на протесты родителей с обеих сторон, они поженились.

Сразу после рождения Нива у матери начались боли в груди. Врач установил, что это побочный эффект нового лекарства, которое ей давали для облегчения родов. Зарабатывал аккордеонист более чем скромно. Супруги решили, что жить в крохотной квартирке с маленьким ребенком не очень хорошо, и мать Нива, придушив свою гордость, вместе с дочкой переехала к своим родителям. Родители с давних времен держали гостиницу в Окаяме. Вернувшуюся дочь встретили довольно прохладно. Родители настаивали на разводе, но мать Нива ничего на это не сказала. Нива до четырнадцати лет жила в одном из номеров их гостиницы. Там был высокий потолок и мало солнечного света. Заходясь кашлем, мать писала в этой темной комнате свои акварели. Девочка с удовольствием ей позировала. Мать никогда ее не обнимала, боялась заразить. Самые счастливые минуты для Нива наступали, когда она неподвижно сидела, положив обе руки на колени, а мать смотрела на нее. Мать изображала ее красивее, чем на самом деле. Рисуя, она разговаривала с Нива. «Извини, что заставляю тебя терпеть, этот дом совсем нам не подходит».

Отец, продолжая зарабатывать игрой на аккордеоне, навещал их раз в полгода. Он привозил кукол и игрушки, каких в провинции не продавали, обнимал Нива и прижимался к ней щекой. После ужина пел и играл на аккордеоне, однако Нива не любила этого худого мужчину, потому что всякий раз, как он уезжал, мама плакала.

Когда Нива пошла в школу, аккордеонист приезжать перестал. Мать по-прежнему болела, ей не становилось ни лучше, ни хуже. Нива была выше всех в классе, хорошо училась и никогда не смеялась. В пятом классе она впервые взяла в руки иголку, нитку и ткань, захотела сшить белое платье. Когда мать рисовала Нива, она всегда изображала ее в белом. Нива принесла ткань домой и ежедневно допоздна сидела за шитьем. Закончив работу, она показала ее маме. Та, увидев маленькое белое платье, сказала, что это наряд для ангела и крепко обняла Нива.

Нива сшила еще несколько белых платьев. И каждый раз мама ее обнимала. Однажды, кажется это было летом, она обняла девочку и расплакалась. Мать была вся в холодной испарине. Дотронувшись до нее, Нива вдруг подумала: «Если мама умрет, никто больше не захочет до меня дотронуться» — и ей стало страшно. Она и теперь не могла понять, почему так подумала. Возможно, потому, что мать обняла ее несколько раз подряд, и это девочку взволновало. Она подумала, что никто не захочет к ней прикоснуться. В школе эта мысль стала крепнуть. Даже когда она танцевала с одноклассниками фольклорные танцы, те ухитрялись не брать ее за руку. «Я права», — решила она. От этих слов кожа у нее покрылась мурашками. Нива купила книгу по кройке и шитью и одно за другим шила белые платья. Как ни странно, всякий раз, когда мать обнимала ее, мысль о том, что никто не хочет к ней прикасаться, все больше крепла.