Каменный Медведь, стараясь не сильно отставать от Романа, бежит по проложенной учеником лыжне. Старый охотник даже со спины видит и понимает его состояние. Хо! Когда-то и у него крылья на ногах вырастали при виде мелькающей впереди добычи. Правда, лыж у него тогда не было. Старая печаль царапнула шамана за сердце. Сколько всего нового и полезного узнал он за последнее время! А передать знание некому…. Меркичкин! Он выгнал из головы пустые мысли, и сильнее заработал ногами. Не годится сильно отставать, сегодня подходящий день, другой такой случай может не скоро подвернуться. Ого! Ты смотри, как он помчался!

Белые пятна на оленьих задницах всё ближе. Вот олешки притормозили перед стойбищем, напуганные видом яранг и запахом дыма. Летящий с горы лыжник резко поворачивает, тормозит в вихре разлетающегося снега. В тот момент, когда лыжи останавливаются, с тетивы его лука срывается первая стрела. За ней вторая, третья… Олени падают. Один из них ещё бьётся на снегу, и охотник, забросив лук в налуч, бросается к своей добыче, выхватывая нож. Перехатив ножом горло жертвы, человек припадает к ране. Кровь, горячая, живая, толчками выплёскивается в рот, Роман давно её не пил. И тут волосы на затылке у него зашевелились от ощущения близкой опасности. Шишагов резко припал к земле, и, не оборачиваясь, отпрыгнул в сторону. Выпущенная шаманом стрела пролетела через то место, где его спина была в тот момент, когда стрелок отпустил тетиву. Один удар сердца, и Роман, оскалившись, стоит лицом к нанесшему предательский удар старому гаду. Копьё в руках, в готовности отбивать стрелы и убивать врага. Но эта седая сволочь больше не стреляет. Опустив лук, он смотрит на Романа. По изрезанному морщинами коричневому лицу текут слёзы. Охватившее Шишагова бешенство требует броситься вперёд, бить, рвать, резать и рвать зубами, но дед не шевелится, и Роман давит зверя, медленно возвращая себе контроль над телом. В картину мира возвращаются цвета и оттенки. Расслабляются мышцы. Он выпрямляется, втыкает копьё в снег и медленно идёт к шаману. Старый хрыч стоит, как генсек на трибуне, плачет и улыбается. Когда до деда остается два шага, Роман останавливается и внимательно всматривается в выцветшие старческие глаза.

— Зачем ты это сделал?

— Так надо. Ты для меня как сын стал, отец всегда сына проверяет.

— А если бы я не почувствовал?

— Значит, я ошибся, и выбрал неудачного ученика. Только я не ошибся.

— Был уверен что я увернусь?

— Нет.

Роман выругался в сторону, потом повернулся к шаману и крепко обнял старого чёрта. У него никогда не было отца.

Световой день всё растет. Теперь пурга — редкая гостья, да и недолгая. В давней захоронке не осталось лосося, но ежедневные бега для Романа не закончились, а камни на снегоступах потяжелели. Снег под солнцем безжалостно ослепляет, и Каменный Медведь сделал ученику солнцезащитные очки из тонкой деревянной планки. С узенькими щёлками для зрачков. Удивительно, но это примитивное приспособление в самом деле защищает глаза, почти не ограничивая видимости.

После той проверки, которая при любом исходе является последней, в отношениях шамана и Ромы внешне ничего не изменилось. Едят, в основном, каждый своё, живут порознь, обращаются друг к другу, как раньше. Но пришло что-то ещё, что-то, чего раньше не было. Теперь им всё чаще просто нет нужды говорить — многое понятно ещё до того, как собеседник открывает рот. Запасов хватает, всю работу к весне они уже сделали, задел металла превратился во всякие нужные в хозяйстве вещи. Поэтому тренировки, тренировки и ещё много раз они же. Хорошо ещё, что выдумка у здешних учителей богатая, фантазия у Каменного Медведя неистощима, поэтому на скуку и однообразие жаловаться не приходится. И хотя расположение старых мозолей остаётся неизменным, постоянно появляются новые. И новые знания появляются регулярно. Например, знание того, сколько пар шагов бегущего в снегоступах Шишагова отделяют его ярангу от любого приметного ориентира в радиусе двух часов бега в одну сторону.

Роман на бегу влепил снежок во взлетающую полярную сову — обнаглела, сидит, как ни в чём не бывало, когда рядом человек топает. Совсем нюх потеряла. Снег, кстати, плохой стал, рыхлый, бегать труднее, но слой меньше — весной пахнет. Частые туманы, по словам Каменного Медведя «съедают снег не хуже огня». Вдоль моря полоса открытой воды, метров десять шириной. Пока Роман бегает, дед рыбку ловит, на хека похожа, только мельче. Зато ходит вдоль берега плотной стаей, шаман её практически вычерпывает большим сачком из тонких кожаных ремешков. И на вкус неплоха, что сырая, что жареная.

Несколько дней готовили байдару. Вытащили из яранги детали каркаса, снова собрали, потом натягивали кожаную обшивку. Умотались в хлам — моржовая кожа тяжёлая, толстая, особой пластичностью не отличается. Натягивали, чтобы сидела, как влитая, выбирали в четыре руки кожаные шнуры, которыми это чудо к каркасу крепится. Старик успокоился только после того, как от удара веслом (со всей дури бил, без дураков) байдара загудела, как барабан, гулко, без дребезжания. На вопрос, как дед представляет себе погоню за морским зверем двух гребцов на семиметровой лодке, шаман удивился, и пояснил, что лодка нужна для перевозки шкур и мяса. Тащить её на ремне вдоль берега до лежбища моржей и обратно будет его глупый ученик, а опытный мореход без труда управится с рулевым веслом один, не в первый раз.

Машка оправилась от ран, и снова бегает по окрестностям, охотится на зайцев и куропаток и отваживает от стойбища забредающих лис и песцов, местных уже всех извела. Вот только на плече у неё напоминанием о медвежьих когтях остался длинный широкий шрам.

А самого мишку они втроём ещё не доели, в огромной туше только мяса чуть меньше полутонны. Его шкура не помещается ни в один полог, и запросто могла бы закрыть пол в небольшой Шишаговской яранге. Ценность шкуры сильно снижают пробитые и прокушенные в ней дыры. К удивлению Романа, кожа под густой белой шерстью оказалось чёрной. А когти и клыки хозяина льдов шаман добавил к Роминому ожерелью с клыками леопарда, говорит, могучий амулет получился. Роман от себя уточнил — и увесистый. Зато смотрится потрясающе, очевидное доказательство невероятной крутизны обладателя. Конан-варвар на этом фоне тускнеет. Ещё с краёв по моржовому бивню повесить, и выдавать за драконьи зубы, мол, дрэгон матерушшый попался, вон, как клыки на концах истёрты! Но тогда от повседневного ношения шея болеть будет, моржовые зубки попадаются по несколько килограммов весом.

Хлопают снегоступы по снегу. Столько Шишагов не бегал даже в родном балетно-пистолетном училище. Но надо признать, дед своего добился, теперь размеренный неторопливый бег для Романа такой же естественный способ передвижения, как и ходьба. На бегу можно напевать, жевать, мастерить какую-нибудь незатейливую ерунду, но лучше всего на бегу думается. В этот момент пересекающие путь человека следы отвлекли Романа от абстрактных размышлений:

«Волки, почти рядом со стойбищем. Около часа тому назад. У них, наверно, свадьбы сейчас, надо будет у шамана спросить. Не хотелось бы встречаться, нет настроения, весь задор на мишку растратил».

Мысль — вещь материальная, не зря шаман требует вырабатывать дисциплину мышления.

Семь светло-серых зверей выкатились навстречу Роману из-за кривой скалы, похожей на склонившегося над чем-то человека. Разом замерли, уставившись жёлтыми глазами на приближающееся существо. Роман, не меняя курса и скорости нагло — право имею — направился прямо в центр стаи, без агрессии, просто потому что дорога у него здесь. Серые подпустили его метров на тридцать, потом стая раздалась в стороны, освобождая проход.

«Уважают» — довольно отметил Шишагов, продолжая движение. Сегодня ему захотелось поглядеть на замороженный водопад — удивительно красивое место, большой скальный амфитеатр, в который падает вода небольшого ручья из термального источника. Оседающие на промороженных скалах пар и брызги образовали фантастически красивую картину застывшего на лету водопада. Солнечный свет, преломляясь во множестве сосулек, расцвечивает картину всеми цветами радуги. Настоящий праздник цвета для изголодавшегося на чёрно-белой палитре заснеженных скал зрения.