Ближе, ближе! Джигиты Наджафа? Бывшего хозяина?
Не оборачиваться! Пока не видишь никого – никого и нет. Шаг прибавить, даже на бег перейти. Быстрей, быстрей! Там, следом за ней… кто-то есть! Догоняет, догоняет!
Такси! Та-акси!!!
Юркнула внутрь, заперлась. Оглянулась: пусто позади.
– К Теремку! Что, не понял?! К тюрьме, к тюрьме!
– У-у! Пять штук!
– Да, да!
Только бы побыстрей. Позади-то пусто, но чувство такое, что… не пусто! Этакий невидимка с пристальным взглядом – сначала следом шел, теперь вокруг машины кружит.
– Ну, поехали, ну!!!
Поехали. С ветерком, с музычкой «Европа плю-у- у-ус»!
Путь неблизкий. И скорость приличная. А нет-нет, да и оглянется пассажирка – нервы сдают, глюк: не отстает невидимка, не теряет из виду машину, чуть ли не глазами встречается, стоит пассажирке оглянуться. Только все же пусто, нет никого позади.
А впереди – тюрьма. Ей, пассажирке, – не в тюрьму, ей – напротив, через дорогу. Окна в окна. Символично. А скорее всего, нормальный градостроительный идиотизм. Так и живем. Вы видите, товарищи, что вас ожидает, если нарушите Закон?! Видите, граждане, чего вы лишились, нарушив Закон?! Даже не ирония, но сарказм судьбы. Анекдотная древность: «Такого-то помнишь? Он еще напротив тюрьмы жил. Так он теперь напротив своего дома живет».
Тюрьма. Теремок – в лексиконе горожан.
Приехали. Шофер все косился-косился, а приехали – повертел в левой руке «пятихатку» (мол, могу вернуть), а правую ненароком сбросил с переключателя скоростей на колено блонды. А? Не против?
– Пшел вон!
И сама пошла вон. К подъезду. Сопровождаемая свистом, уханьем, выкриками из темных зарешеченных провалов. Противно, но не страшно: лают, но не кусают. Тьфу на вас!
Тьфу на всех на вас, с-сволочи, ублюдки, садисты, орангутанги, импотенты!
По лестнице вверх, вверх. Взгляд невидимки тут как тут! Что надо?! Что от нее надо?!
Ключом в замок не попасть! Мимо! Уронила. Нашарила. Снова – тык-тык. Есть!
Заскочила в квартиру, спиной привалилась. Устала.
Устала она, устала! Сволочи, ублюдки, садисты, орангутанги, импотенты!!! Дайте отдохнуть!
Не дадут ведь отдохнуть. Звонок, телефон:
– За-а-аец, готова? Опа-аздываешь, опа-аздываешь.
– Нет! Сегодня нет. Ну, пожалуйста. Пожалуйста!
– За-а-аец? Ты денежку получила? Будь добра… – по голосу слыхать: ряха-блин, добродушие на грани угрозы, шутки-прибаутки жеребячьего уровня.
Да, так и есть. Ко всему – еще и начальник. Ма-аленький, но начальник. Судя по форме. Что за форма? Черт разберет! Но если форма, то – начальник. Петлицы, гимнастерка, еле сходящаяся под тройным подбородком. Точно! Начальник. Для зека любой носитель формы – начальник: «Эй, начальник!». Не называть же: «Эй, тюремщик!». Понятно, власть. Над зеками в Теремке. А над блондой откуда у него власть?
– За-а-аец! Прав был наш парторг: отвратительная штука этот стриптиз… Ладно! Хватит, ну, хватит выкобениваться!.. Да я б за такие бабки и сам в окно хрен показывал! Я б за те бабки, что тебе платят, свою выдру б выставил, только у нее задница в окно не поместится!.. За-а-аец! Ну то-то!
… Окна в окна. Швырнула трубку в сердцах. Плевать!!! С треском раздернула шторы. С треском включила кассетник. С треском под жесткий ревущий рэп стала сдирать с себя тряпки-одежку.
В последний раз! Все! В последний раз! Она теперь не хухры-мухры, она теперь «звезда». Баксу скажу, объясню – у него все схвачено, пусть эту тему закроет. Все!
Рэп! Рэп!
Нет, не прав парторг, Не очень отвратительная штука этот стриптиз…
Свист, уханье, ор.
– Тихо! Тихо вы! Отбой давно!
Ряха в форме прошлась по коридору, стукнула для острастки в двери камер.
И-иех, мужички-мужички! Держитесь за свайку.
И действительно – тихо вы! Ночь уже. Спят все. Так только, кое-какие окна светятся. И не только у нимфоманки с фригидным взглядом. И телефон не только у нее звонит. Но и…
– Баскаков! Бас-ка-ков!
– Это автоответчик. Ваше сообщение записывается…
– Баскаков, отключи свою бандуру и возьми трубку. А то я решу, что тебя нет дома!
– Я. Слушаю. Кто?
– Гуртовой. Не узнал? Богатым будешь.
– Вашими молитвами, Виктор Тарасыч. Не спится вам? Поздновато вроде. Я уже сплю.
– И спокойно спишь?
– Нет проблем.
– Будут.
– Все обещаете, обещаете.
– Баскаков, зайди-ка завтра ко мне. Часам к трем, договорились? Договорились?!
– Уж лучше вы к нам, Виктор Тарасыч.
– Куда – к вам? В «Восток»?
– М-м… Давайте в «Восток». К нам, да. Значит, к трем? Постараюсь уложиться. Столько дел, столько дел. Только оденьтесь поприличней, Виктор Тарасыч.
Отбой.
– Юрия! У нас все хорошо?
– О, Баксик! Лучше не бывает!
– Звонил Гуртовой.
– У нас все хорошо, Баксик.
– Ну-ну. Достань сейчас Члена…
– Какой-то ты гру-убый и ни хера не женственный!
– Поговори-поговори у меня! Я сказал, достань Члена хоть из-под земли – чтобы в семь ноль-ноль был у подъезда. Завтра придется поколесить… Бодя у тебя?
– Ба-аксик!
– Не ври. Передай ему, чтобы тоже был готов. К трем. «Восток». На всякий случай. Гуртовой в гости напросился. Кстати, где девочка?
– Почему «кстати», Баксик? Я же девочками не интересуюсь, Баксик… Шучу, шучу. Все в порядке. Ты сказал: позаботьтесь, мы позаботились. Бодя позаботился. Сейчас! Бодя!.. Да, позаботился.
– Вы мне там кончайте ржать!
– Все-все, Баксик! Она же съехала, Баксик! На все четыре. Я по своим каналам навел справки. Съехала. А что?
– Ладно. Спите спокойно, дорогие товарищи.
Отбой.
Отбой. Все. Наконец-то. Сеанс окончен!
Задернуть шторы!
Взвыть от униженности и оскорбленности.
Хлопнуть стакан коньяку.
Пнуть в стену, отвечая на возмущенный стук соседей.
И в ванную, в ванную – смыть… Все с себя смыть.
Душ-ш-ш-ш-ш-ш-ш… Все! В последний раз! Теперь она «звезда», теперь другие деньги пойдут. Бакс обещал. Теперь она пошлет куда подальше теремковую мразь. А Бакс возьмет под крыло. Он обещал, он обещал, обешщ-щ-щ-щ… Душ-ш-ш-ш-ш…
Посильней напор. С-сволочи, все сволочи! Мыло. Шампунь. Где шампунь?!
Шкафчик зеркальный. Дерг! И!
И в нем, в зеркале шкафчика – промельком – она. Она! Невидимка! Яна! Яна-а-а-а-а!!!
Было. Было уже. Дежавю.
Скользко – мыло, кафель, лицо под водой, пар, и никаких пузыриков. Папа-динама. Сестра Ким на пороге.
Но на сей раз пузырики будут! Блонда-зайчик побултыхается, пузырики повыпускает!
Не-ет!!! Она не знает! Она ничего не знает! Она никого не знает! Не видела, не слышала, не поняла! Не встречалась – ни сном, ни духом!
Крупные капли – то ли не обсохла после горячего душа, то ли покрылась холодным потом. И… и не было здесь никого, не приходила сюда Яна Ким! Нет, не приходила. Никогда!
Только не глядеть, не глядеть туда. Вон туда, на нижний ящик шкафа. «Не думать о белой обезьяне»! Как же можно убедить Яну, что Яны здесь не было?!
Да, уже ясно зайчику-блонде, что не Яна это, а сестра ее.
Да, но ведь сестра – в тюрьме! Не в той, что напротив, не в Теремке, а далеко, очень далеко.
Но – она здесь.
Или это – Яна? Лучше бы это была Яна! Или хуже…
Глюки! Это все глюки! Никого здесь не было! Не было! «Не думать о белой обезьяне»! Не глядеть туда, нанижний ящик шкафа, НЕ ГЛЯДЕТЬ! Глюки и есть глюки. Призрак! Смешно и стыдно верить в призраки, да!
Ан отследил призрак направление взгляда, изогнулся, протянул руку – длинннную, бесконечную. К шкафу.
Ринулась наперерез нимфоманка с пьяным женским визгом, выпустив когти: исцарапаю в клочья! Напала!
Не на ту.
Швууп-п! Призрак-Ким ушла скручиванием корпуса, пропустив мимо атаку – швуп-п! Тошнотный звук. Упала блонда куклой – все ниточки оборваны – обрезаны.
А ящик шкафа – и что там? А там – среди дешевой бижутерии, таблеток, ломаных авторучек… медальки. На ленточках. Золотая и серебряная.
