Нет! Где мозги твои, дурочка! Он же раньше тебя здесь уже был и весь развал видел. А если ты, Красилина, сейчас бросишься порядок наводить, то ежу понятно будет, ради кого. Пусть уж все как есть.
А в комнате? Там же набросано! Я же, пока вечерний туалет выбирала, весь шкаф наизнанку вывернула. Вперед в темпе вальса, пока он душем шуршит. Ну? Что тут у нас в комнате? Ой…
… ей-ей! Ну-у, Краси-и-илин! Ро-озы, паразит, белые! Умереть не встать! Разделил ведь по пятнадцать на две вазы. Не совсем еще дурачок. Вот дурачок! И шмотки мои – неужто?.. Точно! В шкаф развесил! И о сигаретах позаботился! И «Мисти»! И шоколад! Финский! И орешки! Ну-у, Красилин! Сюрприз так сюрприз! Хоть плачь – о тридцатилетии только бывший муж и вспомнил, розы притащил. Где он их только? Тоже из Хельсинки? Жалость какая – запаха не чую, насморк все-таки поймала.
Нельзя расслабляться, нельзя! Он уже воду выключил, сейчас объявится. Надо встречать во всеоружии. В кресло, в кресло! Коленки вперед. Но холодно, но неприступно. Ай, бедро болит… И сигаретку! Ну, пора! Вышел!
Во-от! И стой, и мнись. А я на тебя – как сквозь стекло автобуса. О-охо-хонюшки, полысел ведь, волосы мокрые – и сразу видно. Мальчишка с проплешинами. Ну, что скажешь? Что ты можешь мне сказать?
– Я там полотенце взял. Желтое. Ничего?
Уж взял, чего теперь спрашивать. Но тон хороший, виноватый. Так держать! А то – розы, розы! Очень милая осьминожка! Дурак какой!
– У тебя платье красивое. Очень идет.
– Я знаю.
– Новое?
– На Новый год. Три недели назад. Его благородие господин офицер преподнес.
– Что еще за офицер?!
– Полковник. Ты его не знаешь.
– Ты же на дух военных не выносишь!
– А он в штатском всегда ходит. Работа такая. И очень чистоплотный, в отличие от некоторых. Кстати, желтое полотенце – его. Лучше бы ты зеленое взял, махровое. Оно специально для гостей.
– У тебя их много, судя по чашкам в раковине.
– Не жалуюсь. И не надо здесь свои порядки устанавливать. Мы чашки нарочно не моем, собираем. Чтобы потом гадать. И мой гардероб тебя никто не уполномачивал перетряхивать. Лежит – значит, надо, чтобы лежало. Это хамство – распоряжаться вещами посторонней тебе женщины, не находишь? Или в твоих Хельсинках нравы попроще?
– Слушай, Красилина…
– Вот об этом ты забудь! Да, Красилина. Но просто однофамилица. Мы уже не раз говорили на эту тему… Все паспорт никак не сменю, недосуг. Ладно, скоро так и так менять. В связи с… хотя, тебя не касается.
Довела. Да, пережала чуть-чуть.
И пошел мой Красилин грузными, наплевательскими на меня, невидящими шагами к торшерному столику. Будто меня и нет, свинтил голову бутылке, вбухал себе полный бокал «Мисти» и выхлебал как воду, а потом оскорбленно уставился в окно.
Жалость какая! Мамочки-мамочки-мамочки! «Мисти»! Бокалом! «Тропикал-коктейль-ликер»! Вы не знаете, не представляете, что это такое! Сливочно-розовое! Ананасово-клубнично-манговое! Греющее, но не горячительное! Его кро-о-охотными даже не глоточками, а поцелуйчиками надо в себя втягивать! А он: бул-ль! Для меня ведь привез! А сам: бул-ль! Жалость какая! И ролями поменялись – теперь мой Красилин, видите ли, смертельно обижен…
Еще бы! Он – с розами, а я ему – полковника в штатском, полотенце б/у, гостей кофейных! Какой там полковник?! Был бы полковник – бегала бы я без пальто от рэкетиров проклятущих! И чашки – мои. Все до единой. Просто утром приготовишь порцию, примешь – а мыть лень, да и некогда. До воскресенья копятся. Сервиз шесть штук, по дням недели. В воскресенье все сразу и отскребаю. Вот завтра воскресенье – я бы их и…
Тут еще приключения ресторанные, дверь заклятая… И ведь опять я права! Был, был за дверью! Пусть Красилин, но был! И на крик мой вылетел пулей. Даже штаны не подтянул. Сюрприз, ничего не скажешь! Поздра-авил! Осьминога подложил. Приятное хотел сделать. Сделал! И я ему сделала!
Однако, если дальше будем сидеть-молчать, то – мой проигрыш. Надо, придется обозначить шаг навстречу моему Красилину… Да никакому не моему! Что еще за «моему»! Давно не моему! Но придется.
– Я так и буду сто лет с сигаретой сидеть? Может, догадаешься дать прикурить?
А-га! Вскочил, захлопал крыльями по карманам. Ой, зажигалочка прелесть! Отберу! Сам отдаст.
Ну?! Так и не научился давать огня. Повыше, повыше. Не собираюсь я еще и наклоняться. А сам лови мой взгляд, лови. Вот-вот!
– Галка… Ну, Галка… Ну, Гал…
Ладно, так и быть, прощаю. Сейчас еще сосредоточенно затянусь и прощу. «Бе-бе-бе!» – видишь, Красилин, язык тебе показала, гримаску скорчила. Выдохни, не напрягайся. Простила. Рассказывай, что ли, интересное…
– Галка, ты не представляешь! Они там так колдырят. У них алкоголики даже на гособеспечении. А мы сидим с их фирмачами. Те с женами. И обе рядом – по левую и по правую руку от меня. Наш представитель жантильно меня провоцирует: «Красилин, почему вы не ухаживаете за дамами?». Я тут возьми да и ляпни: «С какого-то момента это должно называться не «ухаживать», а «следить». Ерунда! Они все равно на таком уровне русским не владеют…
– … С кормежкой нормально! Чухна, а все есть! И как! Ты слушай, я там решил выпендриться перед нашей переводчицей, повел ее в кабак. Карта блюд – с нашу телефонную книгу. И вот я выбираю, а она переводит. Читаю: фондю. Спрашиваю ее: что за фондю? Фондю, говорит, и фондю. Непереводимо. Сдуру заказали. Представь, приносят нам два примуса, сверху на сковородочках куски чего-то непонятного, но сырого. Оказывается, Мы сами должны примусы раскочегарить и с пылу, с жару есть. Особый шик! Я эти примусы час целый накачивал, весь в саже, и Таська тоже, переводчица. Конструкция идиотическая. В общем, дым, вонь. А куски мы, чтоб не позориться, съели сырьем и гордо ушли!
– … Гал, ты не смотри так. Просто товарищ по работе. А я для тебя там высматривал. Для твоей ИТД. Хотя ты знаешь, как я ко всему этому отношусь… Там интересные штучки. Как тебе осьминожка? Пригодится? Вот и я так решил. Еще штучка забавная была – брелок для рассеянных. Он на свист отзывается. Засунешь куда-нибудь ключи, ищешь-ищешь. Надоест, посвистишь – он писком отзывается, вот, мол, я где. Только пока мы в Союз ехали, Таська, ну, переводчица, всю дорогу балаболила не переставая. А у нее тембр совпал, и брелок свиристел не смолкая тоже всю дорогу. Деться, главное, некуда – купе СВ. Ты не думай, просто самый удобный поезд, чтобы из Чухны выбраться, а других билетов нет. Я сам пожалел: сплошной свист без передыху. И батарейка села. Я его, брелок, тут же фарце сдал, как на перрон вышли. Слушай, фарцы в Питере развелось! Но тебе такой брелок все равно для дела – никак. Там электроника сплошная. И штамповка. А из пластмасс – только осьминожка. Ты ее пока в серию запускай, а там я еще чего привезу. Как у тебя пока? Идет товар? И «лягуха»? И «мышка-норушка»? И «дребездильник»? А «цокотуха»? А «шлепа»?.. Ну, значит, просто рынок насытился. «Крантик»-то пока нарасхват? Что и следовало ожидать. Если и упадет спрос, то у тебя секретное оружие наготове – осьминожка!..
– … Нормально. У меня нормально. Три договора уже заключили. Они за нашу древесину, по-моему, готовы душу заложить. Шеф мне четыре тысячи марок определил. У них, правда, пособие безработным – две тысячи. Но для советских специалистов четыре тысячи более чем нормально! Гал, не смотри ты так, я не выпендриваюсь, правда!
– … Гал, а Гал, я ведь только на сутки. И обратно. Очень хотелось тебя увидеть. И поздравить. Ничего, что я приперся? Я же сам не ожидал такого эффекта. Сижу, пардон, на горшке – а ты как закричала. Я просто перепугался. За тебя… Ты уж прости. Там ключ мой… то есть твой… ну, второй – я его найду потом и отдам, правда. Где-то звякнул на кафель. А у тебя что новенького? Нет, я вообще спрашиваю. Мы не будем возвращаться к старой теме, не будем. Я помню, я знаю… Только вдруг у тебя что-то изменилось… Ну, извини…
– … Галонька, я сейчас, только несколько минуточек подремлю. Я тебя не буду шокировать, если подремлю? Буквально несколько минуточек. Прямо в кресле, хорошо? Ты не думай, я – никаких поползновений… Я уже сейчас встану, сейчас только самую малость. Мне завтра с утра – на автобус. Договорился еле-еле. С нашими туристами, с группой – обратно. В восемь ноль-ноль… Глаза устали, сейчас они отдохнут, и я снова буду бодр и свеж как обычно. Как обы-ы-ы…
