— Остановитесь! — закричала на них мать.

Джейн начала громко плакать, Катерина в ужасе закрыла лицо руками. От удара Томас не сразу пришел в себя. Открыв глаза, он увидел над собой Лукаса. Тот склонился над ним, и сжимая ему горло, прохрипел огрубевшим от дыма голосом:

— Я покончу с тобой.

Вся накопившаяся ярость, унижение и обиды, которые он переносил от брата и других детей, выплеснулись наружу. Все насмешки и издевательства его однокашников по Оксфордскому Университету, недоверчивые взгляды родных, которые всю жизнь сторонились его, — вся эта боль вспыхнула в нем с новой силой. Никто никогда не доверял ему, не делился с ним своими тайнами и секретами. С раннего детства этот тихий ребенок с пронзительным взглядом был чужаком и белой вороной. Но вот, казалось бы, он сделал что-то настоящее и правильное. Он выполнил волю отца и совершил поступок. Он сказал правду и попытался спасти свою семью. И после этого они обвиняют его в смерти отца!

Глаза Томаса выкатилась наружу, он задыхался, но у него не было сил оттолкнуть от себя Лукаса. Он пытался схватить его хотя бы за край одежды, но тот был скользким как уж. И Томас только беспомощно хватал воздух руками.

«Вы сами этого хотели, — твердил про себя Лукас. — Кто все время называл меня змеей? Раз так, то я и буду ею!»

— Перестаньте! — тоненьким голоском завизжала Джейн. И тут только Лукас очнулся. Она, оказывается, все это время отважно барабанила в него своими маленькими кулачками. — Перестань, Люк!

Вдруг он словно увидел себя со стороны. Разжал пальцы и выпустил Томаса. Ему не верилось в то, что только что с ним произошло. Он опустил глаза и отошел в сторону. Катерина бросилась к Томасу. Оливия, онемев от ужаса, не могла проронить ни звука.

Наступила тишина. Был слышен лишь гул огня, который вовсю хозяйничал в доме, виделись его красно-черные сполохи. Лукас удивленно разглядывал свои ладони. Липкий мерзкий стыд и жгучая ненависть к самому себе накатывали на него волнами. Он едва не убил собственного брата… Неужели это действие сыворотки?

Или он всегда таким был?

Он медленно поднял глаза и тяжелым взглядом по очереди посмотрел на своих близких. И тут он понял что-то очень важное и еще более страшное, чем пожар, пожирающий их дом. Их верность, их любовь — все уничтожено вместе с ним. Все, что столько лет объединяло их и собирало за этим большим столом — все это умерло вместе с отцом.

Цветы на клумбах почернели, будто оделись в траур. Овощи на грядках превратились в горькую золу. Их родной дом застонал, словно прощаясь, и рухнул, похороненный под танцующими языками огня.

— Это Веспер, — прохрипел Лукас.

Хотя, теперь это не имеет значения.

Томас оторвал от земли руку и потер шею. Глаза его все еще смотрели неестественно и прямо, словно он уже никогда не сможет их закрыть. Он молчал. Молчали все.

Но Лукасу слышалось:

«Это из-за тебя. Все это из-за тебя».

Ему надо научиться управлять своими чувствами и силой. Хочет он или нет, но сыворотка Гидеона все дальше распространялась по его телу. Она обостряла его чувства и интуицию.

Он начинал видеть все на пять-шесть шагов вперед. Весь мир стал для него шахматной доской.

Ему надо научиться обуздывать свой гнев. А с Томасом спорить бесполезно — это все равно, что доказывать огню, что он не прав.

Ему надо уйти, найти какую-нибудь нору и спрятаться в ней, занявшись исследованиями отца.

Здесь ему оставаться нельзя.

— Я просто хотел спасти вас, — медленно произнес он. — Я хотел выполнить просьбу отца и быть до конца ему верным. Но никто из вас не захотел меня послушать. Поэтому я ухожу.

— Уходишь? — слезы снова выступили в глазах Джейн.

Сердце Лукаса дрогнуло. Он не выносил, когда она плакала. Но странствовать по миру с десятилетним ребенком на руках? Это тоже невозможно…

— Мы снова будем вместе, Джейн, — сказал Лукас. — Когда-нибудь. А пока оставайся с мамой.

Но голос его дрогнул, и он не смог договорить. Одного взгляда было достаточно, чтобы понять, что она ни о себе, ни о собственных детях сейчас позаботиться не в состоянии. Ему слишком часто приходилось видеть и в Ирландии, и в Англии эти пустые отрешенные глаза — тех, у кого чума отняла всех близких и родной дом. Его убитая горем мать превратилась за эти несколько минут из человека в призрак, в полуживую тень.

Он последний раз взглянул в глаза Томасу и Катерине.

И они поняли друг друга без слов. Это было странное, молчаливое согласие — отныне их будет связывать одна лишь вечная непреодолимая ненависть.

— В таком случае, прощайте, — сказал Лукас.

Он отвернулся и растворился во тьме.

Он слышал, как Джейн плачет и зовет его. Он ждал, что другие опомнятся и, раскаявшись, начнут умолять его простить и вернуться.

Но его окружила тишина.

Оливии не с кем было разделить горе.

При рассветном солнце останки ее дома стали похожи на обгоревшую и разбитую скорлупу. Легкие ее болели от дыма, но боли она сейчас не чувствовала. Слез не осталось вовсе… Глаза сухи, точно выжженная земля. Она завернула Гидеона в кусок обгоревшего сукна и села на землю, держа его голову в своих руках. Она гладила его волосы, умоляла его открыть глаза и посмотреть на нее.

Когда она только нашла его, он еще дышал. Огонь не тронул его, но дым и гарь не пощадили. Те двое, что были рядом, сгорели в пепел. Но Оливия узнала их — это были стражники Веспера, Бальтазар и Трус. Когда она поняла, что произошло, холодная, словно льдом обжигающая ярость победила горе и вселила в нее физические силы. Она отодвинула их тела и нашла под ними мужа. По злой усмешке судьбы они спасли Гидеона от ожогов, упав на него и придавив его своими широкими телами, одетыми в броню. Наверное, они набросились на него, чтобы не дать ему уйти. Удивительно, но лицо Гидеона было умиротворенным и спокойным. А волосы его покрывал такой слой пепла и сажи, что седина совсем исчезла, и он казался моложе.

Дрожащей рукой она провела по его лбу. Она была готова возопить к небесам. Она была готова проклинать и Гидеона за то, что он оставил ее. Но не могла винить его ни в чем. Она поняла все очень давно, еще когда собиралась стать его женою — сердце его такое огромное, жить в нем будет не одна она. Гидеон любил ее больше всего на свете — но так же он любил и весь мир. Он никогда бы не оставил свою цель — облегчить и улучшить жизнь бедных и больных. Он никогда бы не отказался от главной своей мечты — сделать лекарство и побороть чуму раз и навсегда. Ее муж был готов на все ради спасения других людей. А ради себя — такого упрямого, невыносимого и самого доброго рыцаря на земле — нет. Потому что он знал, что только смертью спасет свою работу и свою семью.

— Гидеон, — голос ее дрогнул. — Дети ушли — я совсем одна. Я не могла их остановить.

Кто мог такое подумать? Никто… даже Гидеон… Он такое и представить не мог…

Джейн ушла первой — она сразу побежала за Люком. И они не вернулись… Оливия очнулась и срочно послала Катерину догнать их. Та прибежала через полчаса и сказала, что на пристани не хватает одной лодки. Значит, Люк и Джейн выполнили свою угрозу и сбежали на материк.

Прошло немного времени и горечь в сердцах Томаса и Катерины переросла в обиду. Они обвинили отца в том, что он многое скрывал от них, что он слишком доверял лорду Весперу и Люку. Они обвинили Оливию в том, что она потакала безумиям отца.

И тогда они решили, что Лукас и Джейн правы — настало время покинуть эту проклятую семью.

Их слова причинили ей невыносимую боль. Она умоляла их остаться. Но Томас с Катериной безжалостно и решительно покинули ее. Она была настолько раздавлена, что даже не смогла идти за ними. Словно в кошмарном сне, еле держась на ногах, Оливия вернулась к руинам. Она, вопреки здравому смыслу, надеялась на чудо — найти Гидеона живым. Иначе она не сможет жить дальше.

И вот теперь она совсем одна. Почти. Оливия обняла свой едва заметный живот, моля Бога, чтобы ребенок не пострадал.