Виктор помнил, как сдавшуюся СУ-122 окружили танкисты, когда рассмотрели своих, пусть и в непривычных глазу латах поверх маскировки. Но вскинулось из её корпуса вверх пламя – всё-таки пробили бензобак. Все принялись забрасывать очаг возгорания землей, черпая её, вывороченную, тёплую с жаром и запахом взрывчатки в ревущий, чёрно-рыжий куст на трансмиссии. Из недр самоходки тем временем застучали чем-то металлическим, а затем протяжно закричали: «Эй, земляки! Мы сдаёмся и вам живого эсэса сдаём. Только не убивайте, того…  ладно? Ну, оступились мы по жизни, ну… с кем не бывает, братцы? Мы в особый отдел сами того, хотим. Вы нас только доведите – мы такое там…»

   Как там происходило дальше, Виктор не видал. Только слыхал да и то такое… Причём сплошь в матерных выражениях. Более - менее культурно выражался лишь старшина-грузин с чёрными как смоль усами:  «Какой я тэтэ  зэмляк!?! Я тэбэ мамой клянусь, что нэ зэмляк.  Гомо мамо…» Неустроев тем временем вступил в контакт с командиром танкового батальона, что отбил их у фрицев. По его требованию тот сперва нехотя, потом спешно связался по рации со штабом полка, откуда надо полагать, связь как бы нехотя покатила до дивизии. Может, ему показалось…

-   Товарищ капитан, это ваши орлы? Оно конечно ясно, что орлы – на небе, а тут…. – неуверенно прозвучал сзади голос.

   Виктор, точно подброшенный ударом из-под земли, увидел:  группа пехотинцев буквально волочит на двух поразительно знакомых и близких ему людей в синих, покрытых ржаво-бурыми и тёмными пятнами комбинезонах. У обоих почерневшие окровавленные лица, запёкшаяся кровь в волосах. Руки вздулись и посинели на запястьях – стали как резиновые. Не помня себя от счастья, он кинулся к ним. Барефзес тем временем бормотал как исступлённый: «Товарищ капитан… Виктор, Витя, ты нас нашёл, ты нас спас… А я такое видел! Армяне на улицах Сочи – все рынки захватили. Ходят одетые во всё заграничное, разъезжают все на машинах, длинных таких, не сегодняшних… Не может такого быть! Там и русские такие, где я видел. Там почти все такие. Не может такого быть. И не будет…»

***

…Виктор и Сашка в окружении «пятнистых» бодро ехали на восток. Сдавшуюся  СУ-122 – так уж и быть! – отдали танкистам и пехоте. Первые едва не зажгли самоходке бензобак, когда сноровисто стали палить из пушек. Но затем, разобравшись что к чему, стали забрасывать огонь землёй. Из «суки» тем временем неслось: «Эй, братцы! Славяне! Сдаёмся мы! Тока вы нас не стреляйте, ладно? Мы это… знаем, про вину, которую кровью искупить надо. Ага… С кем не бывает –ну, ладно? Мы это… в особый отдел хотим. Вы нас туда того… не отведёте? А то мы мигом и с удовольствием сами…»

    Как происходила «почётная сдача» никто из ребят не видел. Неустроев, переговорив с командиром отдельной танковой роты, что отбила их у фрицев, связался со штабом полка. Оттуда, надо полагать, связались с кем повыше. Затем комроте что-то приказали. Он без промедления выделил «тридцатьчетвёрку». Но по тем сумрачным «да ладно» и по играющим на его скулах желвакам Виктор сразу смекнул: парня душит земляная жаба. Противная, вся в пупырышках, с заутробным, выворачивающим души «ква-а-а-а». Бывают такие, знаете…  По одному взгляду комроты, молоденького лейтенанта, это было видать. Мол, не извозчик тебе, экипаж подчинённого мне танка. Он мне на «передке» во как надобен, пока вы тут со своими доспехами средневековыми не объявились. Гремите на мою душу, гремите…

   Стало неловко, даже стыдно. Виктор и в самом деле не знал, что делать. Хотя опыт у него был, и в звании он ходил выше. Хотелось прикрикнуть и приструнить, но он нарочно давил в себе это. И ловил одобряющий взгляд Неустроева. К тому же всё внимание его было приковано к Барефзес» и Сергиенко, на которых было страшно смотреть. Их со всех сторон поддерживали пехотинцы. Пожилой, усатый старшина в застиранной добела гимнастёрке старого образца с отложенным воротником, забросив ППШ к вещмешку, дал Армену приложиться из фляжки. Наркомовские «сто» живо ударили ему в голову. Тевосяна, в котором едва теплилась жизнь, мигом подбросило. На какой-то момент его потускневшие, нечеловеческие глаза посреди кроваво-синих подтёков стали осмысленными. Он обнял воздух в направлении Виктора, что не решался приблизиться к нему. Лишь шевелил своими спёкшимися, сухими губами: «Простите меня, ребята, простите. Виноват. Перед совестью своей, перед Богом молю вас. Простите, не доглядел».

-   Комбат, не вини… Ты ни в чём не виноват. Совесть всё простит, если душа чистая, светлая. Какие там горы, комбат, где я был! Какое там Солнце! Как на Красной поляне… в Сочи… После войны поедем туда… Я тебя на лыжах…

-   Поедешь, поедешь, - потрепал его по плечу старшина. – Только сейчас пока уймись. Не береди душу. Мы вас сейчас в санбат. Носилочки только соорудим. Эй! – кликнул он своих бойцов с винтовками: - Скидывая плащ-палатки – растягивай их и вяжи по винтарям своим! Как я вас учил, олухов Царя Небесного. Доставите в тыл обоих в наилучшем достоинстве. Да не растрясите по пути – у них рёбра да кишки отбиты. Понимать надобно…

-   Фу, а я думал уже – второй танк затребуется, - на беду свою изрекла «комрота» и тут же затикнулась.

    На него вперился глазами старшина-грузин. Чёрные как смоль усы, словно проснувшись, зашевелились. Мохнатый кулак прочертил по воздуху замысловатую фигуру:

-   Эх-х-х! Мададой, маладой… Зачэм так гаваришь, таварыш лейтэнант? Слышишь, зачэм, а? Нэ нада так, дарагой. А то я таварышу Сталину пряма напишу. Эсть у нас такой нэсоснательный лэйтенат, таварыщ Сэлэзнёв Игорь…

    Лейтенант, живо смекнув все возможные последствия, стал совершенно белым с лица:

- С собой мы того… взять конечно можем. Я хоть два танка на каждого выделю. Только, поймите: не выдержат они транспортировки на броне. Так что лучше им того, на носилочках, как товарищ другой старшина…

   Не обращая на него внимание, Неустроев задумчиво чертил глазами воздух. Было ощущение, что он обводит огненным контуром всё происходящее. Затем к нему подошёл боец со снайперской винтовкой в надвинутом капюшоне. Оба они пошептались, и боец ни сказав ни «есть» ни старорежимное «так точно», что понемногу входило в жизнь, побежал к старой вороночке, где ранее схоронились Виктор и Сашка.

-  Боец! – подал голос комрота. – Почему не отвечаете по уставу своему командиру? В шрафную захотели? У меня бы мигом нужную путёвку отхватил, - и сокрушённо заметил для своих: - Ну, распустили разведчики своих, мать их… Ох, скоро они по головам друг-дружке начнут ходить. А своему командиру – на шею…

-   Нэ нада так, дарагой. Савсэм нэ нада… - начал было снова сокрушаться грузин. – Мамой калянусь, что нэ нада!

-   Оставить разговоры, - изрёк Неустроев нарочито спокойно. – У нас свои законы. И не вам их судить да рядить. Кру-у-угом, марш! – скомандовал он своим, и те (вслед за ними Виктор и Сашка, что не отлипал от Джульбарса) рванули к Т-34.