Мотоцикл шёл уверенно, но по душе скребло будто наждаком. Временами он чувствовал себя совсем погано. Его кобура была пуста. В специальном замшевом чехле на икре правой ноги был, правда, десантный кинжал, но об его использовании и думать не хотелось. Да и Машка о нём знала. Помимо Вальтера» она теперь была вооружена его ТТ. Кроме всего он заметил под чехлом очертания приклада. Скорее всего «родимая» вынула из сундука ППШ. Не доверяет, не доверяет… Внезапно сердце кольнуло. Стало будто окончательно ясно. Она его действительно пожалела! В подкладке окровавленного теперь плаща (скатали и уложили в «сундук Роммеля») у неё наверняка были зашиты другие документы. Прикончив его, она обязана была работать по другой «легенде». Идиоты они все, и этот Крумме. Хотя и думал он о нём лучше. На что они рассчитывали, сволочи! Или история с беременностью их придумка? Неужели они так водили его за нос, вместе с ней заодно? Ну, твари…
- Слушай, я тебя не больно? – неловке поинтересовался он, выруливая на опасной ухабине.
- Не бойся, кость не задета, - наигранно улыбнулась она. – Пожалел, видно.
- А… - глупо протянул он, едва не выпустив из рук руль. Хотел было прибавить, что беспокоится за ребёнка, но сам себе стал противен.
То, что представилось ему впереди дороги, тотчас напрягло. По спине загулял озноб. По обочинам, закрыв собой синеватый ельник, устроились веером два мотоцикла. На сидениях на рулём, позади и в люльках виднелись военные седоки. Один из них с автоматом на груди, в стальном шлеме и с красной повязкой на рукаве заученно махнул красным маленьким флажком на палочке.
- Так… Собрался и что б спокойно, - прошелестела Машка. Она сделала неуловимый шрих левой рукой по лицу, которое было припудрено. - Это этапно-заградительная комендатура. Проверят документы, и дальше поедем.
- Спокойно так спокойно, - ответил он, газуя.
Под ватником и тонким крепдешином вздрогнули её плечи. Даже не поморщилась… карие глаза смотрели то остро и пронизывающе, то нежно-обволакивающе. Вот змеюка! И «вальтер» у неё, наверное, со снятым предохранителем. Господь Бог мой, Ангел-Хранитель мой, надежда моя и опора – защити и сохрани… Вот такая змея якобы зачала от него дитя. Привязала его этим к себе. Ей всё нипочём, живой он или жмурик. Наверное едет и проговаривает про себя: «Жаль тебя, дурака. Красивый ты мужик, но тряпка и размазня. Ведь против приказа пошла – Абвер теперь мне это припомнит. Если какая осечка будет – вообще в порошок сотрёт. Вот так, жалеешь вас, кобелей, жалеешь, а потом боком выходит. Головой из-за вас…»
- Здравия желаю, товарищ капитан. Попрошу ваши документики, - твёрдо произнёс усатый молодой старшина с ППШ, который просигналил флажком.
C мотоциклов на них смотрели пистолет-пулемёты. Кроме того ПД на турелях. Лица бойцов и командиров казались нарочито серьезными. Хотя и готовыми рассмеяться в любой момент. Этого он и боялся, как пальца на спусковом крючке.
- Да, пожалуйста, - чувствуя взгляд Маши у себя на затылке и озноб по всему телу, он словно бы нехотя сунул руку за отворот пальто. Вытянул из нагрудного кармана кителя коверкотовую книжечку и показал её патрульному.
А перед глазами мелькали точно кадры из плохо склеенной плёнки: он волочит за подмышки намокшее кровью тело молодого бойца-водителя, впихивает его в продолговатую кабину «студебеккера», включает зажигание, снимает с ручника… Тело погибшего при рывках заваливается на него. Осунувшееся, с заострёнными чертами, бледное мальчишеское лицо. Остекленевшие глаза кажутся ему самым страшным из того, что он видел. Один раз мёртвое лицо коснулось его руки. Он рванул руль и повредил правое крыло машины о ствол молодой сосенки. Выпрыгнув из кабины, он побежал что есть духу назад. Спотыкаясь и падая, он пробежал эти двадцать метров. В этот момент ему очень захотелось, чтобы на дороге появилась ещё какая-нибудь военная машина. И чтобы в ней было много вооружённых бойцов и командиров. Тогда… Его возможно тут же порешила бы эта стерва, якобы носящая в чреве своём дитя от него. Правда, в наказание за то, что он совершил против страны, где родился и вырос которая доверила ему защищать себя.
Старшина, изучив все печати и росписи на «легенде», вернул его Грише. (Тот, стараясь быть как можно спокойней, так же небрежно сунул его за отворот пальто.) Затем повернулся к сидящему на ближайшем мотоцикле. И как только сапог Гриши коснулся педали «газ», его оглушил голос:
- Ага, контрразведка СМЕРШ! Центральный фронт! То-то я смотрю, номера знакомые. Что ж, свои ребята – из одной конторы. Работаем тут. Можно вас кое о чём попросить, товарищ капитан?
Газовать дальше было дико. Не выключая двигатель, он поднял голову. Из-под козырька фуражки, что теперь давила лоб (стало отекать от ноши и левое запястье) он бросил как можно приветливый и беззаботный вгляд на пехотного капитана и лейтенанта артиллерии. Они сидели на BMW R-75. Один в люльке, а другой – на заднем сидении. Оба приняли его взгляд как должное. Заулыбались ещё шире. Капитан, широколицый и румяный парень (сразу видно добряк, но – в рот не клади), потянул из гимнастёрочки точно такую же книжечку, разве что вытертую на краях. Молниеносно показал её в развороте:
- Ясно, товарищ капитан?
- Ясней некуда. Спасибо огромное. Своих издали видно и слышно, - пошутил он как можно непринуждённее.
- А надо, чтобы не было и не видно, и не слышно, - сострил в ответ лейтенант с пушком на щеках и над верхней губой.
- Да, служба у нас такая, - шумно выдохнул он и тут же ощутил, что этот невольный обвальный выдох насторожил и заставил замереть всё вокруг.
Маша скрипнула кожаным чехлом и осторожно закашляла. Лица сидящих в мотоциклах приняли совсем уж беззаботное выражение. Это заметно разрядило обстановку. А капитан-пехотинец из СМЕРШа Центрального фронта легко соскочил на землю.
- Не желаете ли пройтись, товарищ капитан? Есть профессиональный разговор тет на тет.
Сказал он это будто нарочно, чтобы успокоить подчинённых Все как будто совершенно расслабились, забыв о дурацком Машкином чёхе. Газовать сейчас было ещё глупей. В миг изрешетят из своих «папаш» с семьюдестью выстрелами в каждом диске, да ещё напоследок из «дегтярей»… Ничего не спасёт. Никакая скорость. Никакой манёвр. Придётся положиться на Господа Бога да на всевидящее око Абвера.
Оставив за собой сияющую, как масленый блин, Машку, он углубился с капитаном в сосновый бор. Мягко переливалась в лучах солнца трава. Кроны деревьев шелестели, будто кто-то незримый перебирал их как струны, наигрывая затаённый мотив.
