- Ну а если б я тебя… ну, немного того?
- Нет, не стали бы! Во-первых, мне вас как дюже любопытного обрисовали. Во-вторых, сама ситуация. Что здесь кого-то встретите… В третьих, я вам сейчас кое-что скажу, а вы внимательно послушайте. Хорошо? – и, не дожидаясь, рыжий немедленно продолжил неузнаваемым голосом: - Вы это… того – жить хотите? Так вот, бросайте всё это задание к едрене фене. Вам ясно, «Гриша»? Вот то-то! Видите, я даже псевдоним ваш знаю. Ага…
- Я вот сейчас… - рука с ТТ вновь прислонила вороненый тупой ствол к рыжему, коротко стриженному затылку.
- Да бросьте! Вы же всё давно просчитали! Вас убъют. Никто вас даже не спросится. Да кому вы такой нужны, «Гриша»? Подставили вас, вот что! Немцы свою, другую операцию готовят. Им нужно дезинформацию большевикам сбросить. Они вас и выбрали. Через сердечную привязанность к вашей… ну, «Машке», зацепили. Вы думаете, - заторопился рыжий, чувствуя как учащённо забился пульс у сидящего на его спине: - …что ей ребёнка оставили просто так? Ага, cщас! Запросто так эти гады ничего не делают. Они вас повязали таким образом. Наживку вам обоим забросили, а вы её сглотнули. Уверен, что её отдельно обработали. Чтобы она в вас подозревала скрытого врага, большевицкого агента, труса и саботажника. Ну, и всё такое-растакое…
- Как?!? Гонишь или борзеешь?!? – у «Гриши» кровь отлила от тела и заледенели кончики пальцев.
- Да не… Ствол-то ты убери, начальник. Договорились? Так вот, слушай. Шестёрка в блатном мире – уважаемый человек. Не опущенный. Сам я до войны в шестёрках у Васи Тёмного ходил. Вор смоленский. В здешних краях в сильной чести. Просекаешь? Харе? – начал рыжий прежний голосом.
- Харе, харе… - «Гриша» хотел сломать ему шейные позвонки, но вовремя одумался. Надо было ещё убедиться, что в тайнике. Сердце моментально покрыла корка льда. Стало не по себе при мысли, что «рыжего» навели именно на это место. Хотя, впрочем, что тут странного? Куда ещё, прикажите, наводить? Кроме всего… Наверняка он заброшен за линию фронта уже давно. Не стал бы Крумме жертвовать «первачком» ради столь серьёздной акции. Правда, будет весело, если сейчас за ними кто-то наблюдает из-за кустов или деревьев. У «рыжего» наверняка» такой наглый тон ввиду этого. Интересно, он и впрямь думал, что я его даже не попытаюсь убить? Были такие мысли, ой, каюсь были…
- Лежать неподвижно, - он резко привстал и прыжком оказался по правую сторону от лежавшего. Ухватив его захватом за шею, резко повернул лицом на запад. – Назад не глядеть. Понял? Зыркнешь, пуля промеж глаз. Усёк?
- Усёк…
То, что он обнаружил в тайнике, превратило его в сплошной кусок льда. В контейнере был, как и следовало ожидать свёрнутый листик папиросной бумаги. На нём колонкой цифр был закодирован следующий текст: «ЦЕППЕЛИН-ГРИША. ПО ПРОЧТЕНИИ СЖЕЧЬ. ПОСЛЕ ТОГО, КАК ЭТО ПРОИЗОЙДЁТ, СОВЕРШИТЬ БРОСОК В ТРИДЦАТЬ КИЛОМЕТРОВ В ОБРАТНОМ НАПРАВЛЕНИИ. СОЙТИ В ЛЕС. ПЕРЕСЛАТЬ В ЦЕНТР РАДИОГРАММУ УСЛОВЛЕННОГО СОДЕРЖАНИЯ. ЖДАТЬ СООТВЕТСТВУЮЩИХ РАСПОРЯЖЕНИЙ. ОБЪЕКТ НЕ ЛИКВИДИРОВАТЬ. В СЛУЧАЕ ЕГО ЛИКВИДАЦИИ СДАТЬ РУКОВОДСТВО ОПЕРАЦИИ МАШЕ. ПАУЛЬ».
С минуту он сидел возле корней. Разинув рот и ловя им спасительный свежий воздух. Пока солнце не проникло за густую завесу тёмно-зелёной листвы, теплей ему не стало. Вот суки… Арийцы, мать их… Такие же гавнюки, как и все остальные. Тридцать километров назад! Кто такое делает? Где такое прописано в учебных пособиях по агентурно-диверсионной и разведовательной деятельности? Да им нарочно с первого же курса вдалбливали: после высадки – отойти как можно дальше от места выброски. Да не по прямой, но – петляя. В любом случае по дорогам могут быть кордоны. Они, проверив документы, могут передать данные по цепочке. И тогда – пиши-пропало! – группа примелькается и «засветиться». А это – без пяти минут от провала! А этого, значит…
Он с непонятным чувством осмотрел лежавшего на земле рыжего. Он достал из нагрудного кармана гимнастёрки зажигалку из гильзы. Запалил листик с шифром. Затем спрятал и замаскировал контейнер. Получается, что парень изначально ему подыгрывал. Долг платежом, как говорится, красен.
- Сейчас я тебе ослаблю узлы, - сказал он спокойно, садясь коленом на его спину. – Сосчитаешь до ста, только потом освободишься и уйдёшь. Ферштейн?
- Вы подумайте о том, что слышали, - раздался ему в ответ другой голос рыжего.
«Гриша», ни слова ни говоря, ослабил узел. Теперь лежащий мог дотянуться до него пальцами и развязать. Внутри было ещё холодно. Но мысль о том, что «Маше» было поручено его ликвидировать, если он ликвидировал бы «рыжего», обожгла его с ног до головы. Ага, после условленной радиограммы. А потом самостоятельным ходом добраться до какого-нибудь явочного «ящика». И «осесть» там, пока её не переправят за линию фронта. Или ещё чего…
Он не торопясь шёл сквозь сучья и ветки, отстраняя тяжёлые еловые лапники. Сапоги хрустели по сосновым иглам. Он пренебрегал многим писанным и не писанным правилам конспирации. Зачем ему они были нужны? Зачем? Его послали на верную смерть. Им затребовалась «подстава». Вот и нашли дураков. Эту красивую и брюхатую, беременную от него дуру. На что она рассчитывала? Дура… Он видел перед собой эти холёные и рассудительные лица Крумме, Ставински и прочих немцев-преподавателей. Гады…
Он пару раз оглянулся. Чаща, прорезанная сквозь кроны тёмной листвы бледно-золотистыми потоками света, была величественна и пуста. Суетливо перебегала с ветки на ветку и, петляя, спускалась по мшисто-серому стволу, белка с пушистым чёрнобурым хвостом. Её глазки-бусинки замерли на его полусогнутой фигуре. Казалось, проникли в самую глубину и вывернули её наизнанку. Многое было неприятно вспоминать. Многое хотелось забыть.
Он вспомнил, как пришли за отцом в 1937-м. Хрустя кожаным пальто, вторгся ранним утром в комнатку общежития старший лейтенант НКВД в малиновой фуражке с синим верхом. Он вручил оторопевшей семье ордер на арест, украшенный сиреневой круглой печатью и подписью городского прокурора. «Воронов Григорий Алексеевич здесь проживает? Предъявите ваши документы! Ознакомьтесь. Собирайтесь…» Следом шагнули двое бойцов в шинелях с малиновыми петлицами, в таких же фуражках, при винтовках и патронных сумках. Сиротливо жался к стене дворник, поднятые соседи-понятые, а также участковый милиционер, что шмыгал носом и казался уверенным в себе. Комнату тут же обшарили основательно (понятые сидели и старались никуда не смотреть). Были изъяты деньги, которые боец НКВД обнаружил под подушкой отца, несколько книг и брощюр, одна из которых, тоненькая, изданная в Мехико, называлась «Бюллетень оппозиции» за авторством Льва Давидовича Троцкого. (Изъятые книги, впрочем, тоже принадлежали бывшим оппозиционерам и его сторонникам, что уже были расстреляны.) Пролистнув одну за другой, останавливаясь на выделенных местах и занося их в протокол (опись изъятого велась отдельно), старший лейтенант даже причмокнул: «Какая контрреволюция! Развели тут, понимаешь…» «Не смей, слышишь ты… жандармская морда!» - вспылил было отец, едва не сорвавшись с места. Но на плечо его тут же легла рука конвоира. «Я те голос-то подниму! – криво усмехнулся старший наряда, занося что-то в протокол. Изъятые брошюры он спешно упаковал в свой планшет: - Кончилось ваше времечко, троцкисты-оппортунисты. Настало время ответ держать перед советским народом. Твари…» Последнее прозвучало грозно, но по-мальчишески. Алексей, которому тогда было восемнадцать, прыснул смехом. Мать лишь сильнее прижала его к себе. «Ты у меня ещё посмейся! – повысил старший лейтенант голос. – Тоже к нам хочешь? Знаешь, чем отец твой занимался? Ничего, узнаешь. А будешь идти тем же путём, окажешься у нас. Вы, мамаша, ему об этом чаще напоминайте». И разразился под конец обыска пышной тирадой о процессах троцкистской оппозицией, их связями с социал-фашистами и мировой буржуазией. Во всю эту чепуху не хотелось верить. И не верилось до тех пор, пока не попал в плен и не наслышался от троцкистской оппозиции, что действительно всё это время плела всевозможные заговоры и стремилась организовать убийство Сталина.
