Литмир - Электронная Библиотека

А к:

Помолчи. (Але.) Если он не угомонится, Ок и Ан изобьют его дубинками… Оун, ну-ка расскажи, что это были за слова, которые родились в тебе ночью, когда плакала Ала?

О у н (встает):

Это были чудесные слова. Вот они:

Светлый день уходит куда-то…

А к:

Ты не только глупец, ты лжец: смотри, день пока никуда не уходит.

О у н:

Но день уже ушел, когда во мне рождалась песня.

А к:

Значит, ты должен петь эту песню только ночью, а не днем. Но берегись, не разбуди меня! А то я тебя так стукну, что из глаз посыплются звезды — и прямо в пасть Гарру!

О у н:

В моей песне есть и о звездах.

А к:

Твой отец, Ан, до того, как я убил его большими камнями, очень любил забираться на верхушки высоких деревьев и тянуть руку кверху, пытаясь схватить звезду. Я сказал ему: «А что, если это колючки от каштанов?» Все племя хохотало над ним. Он тоже был глупец. Так что же ты поешь о звездах?

О у н:

Я начну сначала:

Светлый день уходит куда-то, Становится грустно, грустно, грустно…

А к:

Вот опять врешь: надо говорить «становится грустно», а не «грустно, грустно, грустно». Когда я говорю Але: «Набери сухих листьев», — я ни за что не скажу: «Набери сухих листьев, листьев, листьев». Ты самый настоящий глупец!

О к и А н:

Ты самый настоящий глупец!

Племя:

Он самый настоящий глупец!

А к:

Да, он глупец. Однако продолжай, Оун, расскажи нам о колючках от каштана.

О у н:

Я начну снова:

Светлый день уходит куда-то…

А к:

Смотри, не скажи «куда-то, куда-то, куда-то»!

О у н:

Я твой слуга. Позволь мне продолжать, и племя пусть порадуется.

А к:

Говори!

О у н:

Я начну еще раз:

Светлый день уходит куда-то, Становится грустно, грустно…

А к:

Я же приказал, чтобы слово «грустно» ты говорил только один раз. Неужели ты хочешь, чтобы Ок и Ан избили тебя дубинками?

О у н:

Но если я так слышу эту песнь — «грустно, грустно…»

А к:

Если ты еще раз понапрасну повторишь «грустно», я прикажу отвести тебя к священному камню.

О у н:

Нет, нет! Я твой слуга. Только послушай меня:

Светлый день уходил куда-то, Становится грустно.

Ох! От этого мне еще более грустно, чем в ту ночь. Ведь песнь эта…

Ак:

Эй, Ок! Ан! Возьмите-ка свои дубинки!

Оун (торопливо):

Нет, нет, смилуйся! Я начну снова:

Светлый день уходит куда-то, Становится грустно.

И… И…

Ак:

Глупец, ты все забыл! Ала, смотри, какой он глупец.

Ок и Ан:

Он глупец!

Племя:

Он глупец!

Оун:

Нет, я не глупец! Вы же никогда не слышали такой песни. Люди, ведь раньше, когда вам хотелось петь, вы только скакали вокруг священного камня, били себя в грудь и кричали: «Хэй, хэй, хэй!» Когда была большая луна, вы тоже кричали: «Хэй, хэй, хэй!» А моя песня из слов, из тех самых, какими вы говорите. Это же чудо! Можно сесть у пещеры и, глядя, как уходит с неба свет, снова и снова напевать ее!

Кто-то из племени:

Он так и делает: сидит у пещеры и поет, а мы дивимся, особенно женщины.

Ак:

Молчать!.. Когда я хочу, чтобы женщина удивилась, я показываю ей, как могу размозжить волку голову, или бросить большой камень, или крепко схватить ее руками, или принести домой много мяса. Что же еще делать мужчине? Я не потерплю тут каких-то песен.

Оун:

И все же позволь мне спеть племени песню. Такую, какую никто не слышал. И тогда они будут восхвалять тебя, ибо тот, кто создал эту песнь, — твой слуга.

22
{"b":"202716","o":1}