На севере Персии караван остановился в маленькой долине, раскинувшейся между двух скалистых хребтов. Здесь они обнаружили удивительный источник: вдоль его берегов не было никакой растительности, лишь земля и камни, но вода оказалась теплой и, ко всеобщему изумлению, ярко-зеленого цвета. Проводник объяснил, что это минеральные отложения придают воде необычный изумрудный оттенок. Эту воду можно пить, говорят даже, что она полезна для здоровья. И они, разбив лагерь на берегу изумрудного источника, раскинули множество шатров и развели костры.

Катарина наконец-то помыла голову как следует. За эти недели она изредка делала это, но воды было всегда очень мало. Она очищала волосы, как это делали местные бедуины: их женщины втирали в волосы смесь из золы и соды, а потом часами их расчесывали. От этого темный цвет волос, который она приобрела еще в Венеции, чтобы стать похожей на арабского мальчика, полинял до мышиного, а отросшие корни напоминали светлую «шапочку». Теперь же она мыла их настоящим мылом — намыливала, терла и полоскала, еще и еще раз. Потом сушила их на ветру — и они стали похожи на золотую гриву, и кто был поблизости, бросив свои дела, приходили полюбоваться ее волосами.

Больше всех был поражен дон Адриано.

В ту ночь при ярком свете луны Катарина подарила дону Адриано новый плащ, сшитый ее руками, и он был так тронут, что не мог найти нужных слов. Она вышила его эмблему — голубой восьмиконечный крест его братства, наполнявший смыслом его жизнь. Вместе с плащом вернется его достоинство, и он оповестит весь мир о своем служении Пресвятой Деве.

И тогда наконец дон Адриано поведал Катарине всю историю целиком.

Она уже знала, что двадцать лет назад, в Арагоне, он был страстно влюблен в одну девушку, ее звали Мария, и думал, что они поженятся, но она призналась, что любит другого. Адриано впал в ярость и вызвал соперника на дуэль. Они дрались. Адриано его убил, и Мария с горя ушла в монастырь, где, как он думает, она живет и по сей день.

— Я знал, — тихо продолжил дон Адриано, кутаясь в свою рыцарскую мантию, — где-то в самой глубине души я знал, что Мария меня не любит. Но меня ослепляли гордыня и высокомерие. Я думал, что со временем смогу заставить ее полюбить себя… Но этот другой мужчина… если бы он был кем-нибудь другим, я бы оставил все как есть. Я бы продолжал упорствовать в своей слепоте и ждал бы, когда Мария придет ко мне. Но этот другой мужчина был моим братом, и этого я вынести не смог. — Он обратил к Катарине взгляд, исполненный боли. — Да, человек, которого я убил, был моим братом. Я убил его из слепой ревности. Он был ни в чем не виноват и в жизни не сделал мне ничего плохого. У меня нет права на счастье, Катарина. У меня нет права ни любить вас, ни быть любимым вами.

Он заплакал, и она обняла его. Он зарылся лицом в ее душистые золотые волосы, ощутил ее теплое молодое тело, почувствовал ее губы на своих щеках и шее, и ее слезы, слившиеся с его слезами, нашел ее губы своими, и, укрывшись его рыцарской мантией с голубым крестом, они соединились в любви.

Когда они проснулись, Адриано встал и, взяв Катарину за руку, повел ее на берег изумрудного источника. Здесь он воткнул в землю золотой меч с золотой рукояткой, который Асмахан дала ему, чтобы он защищал ее сына. Они с Катариной опустились перед ним на колени, как перед крестом, и, взяв ее руки в свои, он произнес: «Здесь поблизости нет ни священников, ни церкви, но Господь, Дева Мария и все святые видят нас. И перед этими невидимыми свидетелями, моя возлюбленная Катарина, я, называя тебя своей женой, а себя — твоим мужем, вручаю тебе свою душу и тело, свою любовь и преданность на всю оставшуюся жизнь, пока смерть не разлучит нас и не воссоединит на небесах».

Катарина повторила клятву за ним; она знала, что теперь, что бы ни уготовило им будущее, они с Адриано всегда будут вместе.

Целую неделю они любили друг друга, как муж и жена, удивляясь, как им казалось, незаслуженному счастью и пообещав пред Господом творить добро и оказывать всем помощь в благодарность за эту радость, пока однажды на рассвете не выбрались из своего шатра и не пошли на реку купаться. Адриано закутался в свою рыцарскую мантию, Катарина присоединилась к остальным женщинам и детям в другом месте у реки. Они с Бюльбюлем играли в воде, и она рассказывала ему, как делала это каждый день, что скоро он познакомится со своим дедушкой и со всеми своими братьями и сестрами. Когда же он задал свой обычный вопрос: «а мама там будет?», Катарина ответила: «Не знаю, может быть», — что отчасти было правдой, и добавила: «Но она хочет, чтобы ты остался с дедушкой, который научит тебя ездить на коне». Сегодня она впервые пожалела о том, что ей придется вернуть мальчика в семью, потому что за несколько недель, прошедших со дня их побега из Константинополя, она успела полюбить его.

Она как раз закутывала его в полотенце, когда услышала первый крик. А обернувшись, увидела, что через лагерь скачут всадники с мечами в руках.

Схватив малыша, Катарина побежала. Добежав до того места на реке, где купались мужчины, она увидела, что их застали врасплох. В обшей суматохе она увидела Адриано, выделявшегося среди остальных рыцарской мантией, ослепительно белой в лучах утреннего солнца, и окликнула его как раз в тот момент, когда меч вонзился ему в спину, прямо в середину восьмиконечного креста. Окаменев от ужаса, она смотрела, как он, широко раскинув руки, рухнул на колени, а потом упал лицом вниз, и по спине у него потекла кровь. Она видела, как высоко взметнувшийся меч опустился на его шею. Она отвернулась, закрыв рукой Бюльбюлю глаза, но услышала звук — голова Адриано отделилась от туловища.

Катарина повернулась и побежала, но всадники настигли ее. Мальчика выхватили у нее из рук. Бюльбюль как-то невесомо взлетел в воздух, потом опустился вниз, ударившись головой о валун, и его маленький череп раскололся, как дыня.

А затем она почувствовала, как острая боль пронзила ее собственную голову, после чего тьма окутала ее, будто внезапно наступила ночь.

Очнувшись, Катарина обнаружила, что вместе с другими женщинами находится в загоне; кто-то плакал, кто-то кричал, а некоторые подавлено и удрученно молчали. Она ничего не помнила. У нее болела голова, и ее тошнило.

Где она? Она протерла глаза и огляделась по сторонам. Судя по всему, они находятся в наскоро сооруженном загоне со стенами из козьих шкур. Ничто не защищало их от беспощадного солнца, кроме засохшего дерева, простиравшего ломкие ветви. Сквозь щели в стенах проглядывали грубые шалаши и долетал дым лагерных костров. Она слышала крики, споры и топот лошадиных копыт.

Когда в голове прояснилось и тошнота отступила, но память восстановилась еще не полностью, она увидела, что в загон зашли мужчины и стали грубо осматривать девушек, срывая с них одежду и внимательно оглядывая с ног до головы. Судя по всему, они не собирались их насиловать, и Катарина поняла, что они попали в рабство.

Греческая каравелла! Дворец султана! Неужели опять?

Катарина, попятившись, споткнулась и упала, ударившись спиной о ствол старого дерева. Прижав руку к груди, она нащупала что-то у себя под одеждой. Вынув это, она удивилась, увидев маленький кожаный мешочек на шнурке. Он смутно напоминал ей о чем-то, и она подумала, что это, наверное, что-то очень важное, поэтому торопливо сняла его с шеи и, убедившись, что ее никто не видит, затолкнула в ствол дерева.

Мужчины подошли к ней и стали оживленно обсуждать ее волосы. Она не понимала их языка, но, судя по некоторым жестам, догадалась, что представляет для них значительную ценность. Сорвав с нее одежду, они осмотрели ее, а затем, закончив с остальными, собрали всю их одежду и вещи и выдали им грубые робы из дешевой шерсти. Солнце уже начинало садиться, когда пленницы остались одни. Катарина ползком добралась до дерева, незаметно достала спрятанный мешочек и снова спрятала его у себя на груди.