Дочь отвела взгляд:
— Ты обманывала папу.
— После того как он приказал выбросить нашего ребенка. — Наконец-то она это высказала.
— Он поступил правильно! Ребенок родился уродом! Это ты сделала что-то не так!
Амелия ошеломленно смотрела на дочь, еле сдерживающую слезы. И только Корнелия успела бросить ей в лицо очередной упрек:
— Это все твоя вина! Этот ребенок… и все остальное! — как из дома выбежал раб с криком:
— Госпожа! Госпожа! В городе пожар!
Шесть дней они следили за пожаром, узнавая о нем от скороходов, которые ежедневно прибегали со свежими вестями. В деревне царило смятение, жизнь ее обитателей выбилась из своего обычного распорядка — все члены семьи вместе с рабами забирались на крышу, откуда было видно пламенеющее вдали небо. Горящий Рим…
«Неужели это конец света? — думала Амелия. — Неужели сбываются пророчества Рахили и ее друзей? И Иисус вскоре придет в Рим?»
Корнелий прислал весть, что с ним все в порядке. Он уехал в Антиум, чтобы сообщить эту новость императору. Но Амелия тревожилась за своих друзей: за старую и немощную Фиби, за немого Джафета, который не мог позвать на помощь; за однорукого Гаспара. Спасутся ли они от огня?
Позже они узнают, что пожар начался в цирке между Палатинским и Квиринальским холмами. Бушующая стихия врывалась в лавки с воспламеняющимся товаром, ветер разносил языки пламени — пожар распространился почти мгновенно, его ничто не удерживало. Сначала огонь охватил нижние уровни города, потом поднялся вверх по холмам, и никакие попытки потушить его ни к чему не привели. Но ужаснее всего была паника, охватившая горожан, — улицы были забиты людьми, пытавшимися покинуть город. Повсюду царил хаос — люди с воплями, как слепые, затаптывая упавших, бежали по заполненным дымом улицам и натыкались на стену пламени, они бежали в другую сторону — и огонь преследовал их по пятам, как чудовищный зверь. В конце концов, толпы объятых ужасом горожан выбежали за город и растеклись по полям и крестьянским хозяйствам.
Скороходы рассказывали невероятные вещи о людях, угрожавших тем, кто пытался потушить пожар; о других, в открытую разбрасывавших горящие факелы и утверждавших, что выполняют приказ. А потом началось мародерство. С еще живых людей, лежащих на улицах, срывали одежду и драгоценности. Врывавшиеся в дома мародеры избивали дубинками людей, пытавшихся защитить свои жилища.
Нерон вернулся в еще пылающий город. Он позаботился, чтобы все узнали, что император покинул безопасный Антиум, рискуя собственной жизнью ради своего народа, который он так любит, и открыл Кампус Мартинус, личные владения Агриппы, и даже собственные сады, чтобы там могли укрыться тысячи жителей Рима, оставшихся без жилья. Он приказал доставлять продовольствие из соседних городов и снизил цены на зерно. Но все эти меры не прибавили ему популярности. По Риму поползли слухи, что, пока город горел, Нерон в тесном кругу приближенных пел песни о том, как погибала Троя. Кроме того, ходили и еще более зловещие слухи: будто Нерон лично отдал приказ поджечь город, потому что задумал отстроить его заново.
К началу шестого дня огонь остался один на один с голой землей и открытым небом и наконец затих у подножия Эсквилинского холма. Из четырнадцати римских районов уцелели только четыре. Три района полностью сровнялись с землей, остальные лежали в обуглившихся руинах. А уж сгоревших особняков, доходных домов и храмов было не сосчитать.
Целую неделю у Амелии ныло сердце — она думала о своих друзьях и с нетерпением ждала от них весточки. Она бы поехала к ним сама, если бы не семья и не потоки беженцев, наводнявших дороги и просивших подаяния у дверей роскошных особняков. Она бы открыла двери для всех, но среди них было немало нечистого на руку сброда, разбойников, которые, воспользовавшись катастрофой, начали грабить деревню, врываться в дома и нападать на беженцев, пока наконец из города не прислали когорту солдат, чтобы те восстановили порядок.
И пока Амелия не получила весточку от самой Рахили, ей ничего не оставалось, как ждать и молиться.
Корнелий вернулся с сообщением, что их городские владения уцелели, но почти весь холм лежал в обгоревших руинах, а их дом сильно пострадал от дыма. Он сказал, что он сразу начал строительство новой резиденции, так что какое-то время всей семье придется пожить в деревне, где свежий воздух и чистая вода и где им не нужно опасаться болезней, которые начали распространяться в разрушенном городе.
Они вернулись почти через год, за это время Амелия получила письмо от Рахили, та писала, что ее собственный дом уцелел и что в пожаре, славу Богу, уцелели почти все прихожане домашней церкви. Они снова собираются по субботам и ждут, когда к ним присоединится Амелия. Рахили также удалось прислать гонцов с письмами от Павла, и, так как Корнелий почти все время проводил в городе, Амелия организовала собственную маленькую домашнюю церковь и предложила своим родным и рабам присоединяться. Корнелия не желала иметь ничего общего с деятельностью своей матери и, беременная вторым ребенком, раздражительная, почти все свободное время проводила в примыкавшем к вилле летнем павильоне, развлекаясь с друзьями.
За это время Рим был отстроен заново, и многие на этом неплохо нажились. Нерон договорился с частными предпринимателями о поставке булыжника, который привозили в город на курсирующих по Тибру судах и сваливали в болота Остии. Он издал указ, чтобы часть каждой новой постройки были сделана из огнеупорного камня из Альбы. Домовладельцев обязали обзавестись огнетушащими приборами — это оборудование можно было купить у местных распространителей. Рим оглашался звоном монет, пересыпавшихся из кошелька в кошелек.
Амелия не могла понять, отчего так весел Корнелий. Каждый раз, приезжая на виллу, он рассказывал, как невероятно они разбогатеют благодаря ведущимся в Риме строительным работам. Это его корабли привозили в город строительный материал. Он хвастался, что сумел взять всю добычу камня в каменоломнях в свои руки. А когда она вспомнила, как Корнелий настаивал, чтобы город покинула вся семья, и как он торопил их с отъездом, ее стала преследовать ужасная мысль: может быть, Корнелий заранее знал про пожар?
Наконец, настал день, когда он объявил, что они возвращаются в город. Никто так не радовался этому, как Амелия.
— Его могут украсть, — сказал Корнелий, хмуро глядя на синий камень, дерзко сверкавший на груди Амелии. — Какой-нибудь вор сдернет его с шеи. Ты должна оставить это ожерелье дома, Амелия.
Но она ответила ему так же, как и всегда:
— Это твой подарок, и я буду носить его всегда.
— Тогда хотя бы спрячь его под платье.
Но она даже и не подумала его спрятать.
Их несли в занавешенном паланкине в большой цирк на Ватиканском Холме. Это был знаменательный день для императора, и весь Рим должен был собраться гам. Амелии не хотелось туда идти, но она знала, что императорская семья обязательно обратит внимание на ее отсутствие. Кроме того, ее муж был одним из тех, кто дал деньги на сегодняшнее представление, поэтому она не могла не прийти. Она никогда не любила гладиаторские бои и состязания в убийстве диких зверей. Но она выдержит: Корнелий обещал, что завтра она сможет навестить Рахиль.
Не прошло и недели, как они вернулись в Рим, и у Амелии было слишком мало времени, чтобы узнать что-нибудь о своих друзьях-христианах. Как и обещал Корнелий, их новый особняк на Авентинском холме оказался еще просторнее и роскошнее, чем старый, и она сбилась с ног, занимаясь внутренним убранством дома и покупкой рабов. А потом Корнелий объявил, что Нерон устраивает игры, чтобы отблагодарить богов за возрождение города.
Народ огромной толпой вливался в проходы, растекаясь по поднимающимся вверх рядам, протискиваясь, толкаясь и карабкаясь наверх, чтобы занять сиденья в верхней половине амфитеатра, откуда открывался вид на громадную арену. Шумные и возбужденные, не обремененные образованием и хорошими манерами, они толкались в этой давке — мужчины, женщины и дети, жаждущие зрелищ. Внизу в первых рядах рассаживались сенаторы, жрецы, судьи и другие большие чиновники. Ряды, расположенные чуть повыше, заполнили богатые и знатные горожане. Среди них находилась и ложа семьи Вителлиев.
