Еще через два дня путники достигли того места, что раньше называлось Киевом. От города остались лишь порушенные, обгорелые стены, несколько десятков домов, разбросанных на большом расстоянии друг от друга, и несколько храмов. Все остальное было в руинах. Костяки тысяч покойников и павших лошадей лежали неубранными под снегом. С большим трудом можно было догадаться, что здесь еще немногим более года назад была древняя столица Руси. Дружина и бояре заметили, что Александр Ярославич стал замкнут, молчалив и потому сами старались не говорить много, не болтать лишнего. Да и увиденное не давало повода к веселым разговорам.

А князь ехал, взирал на разоренную Русскую землю и мыслил. Вспоминались ему слова Евангелия от Марка: «И аще царство на ся разделится, не может стати царство то…» («Если царство разделится само в себе, не может устоять царство то…»). Теперь перед глазами князя наяву совершались слова Евангелия, и вся земля, населенная христианскими народами, была этим царством, разделившимся в себе. Чем дальше убегал их санный караван от родной Северной Руси, тем чудовищнее и невероятнее казалась ему мысль о том, что можно договориться с татарами и о чем-то просить царя Батыя, и тогда он спрашивал себя, ради чего он и окружавшие его люди идут на это испытание и возможные муки. И тогда перед его глазами появлялись виселицы с повешенными переветниками-новгородцами, чудинами и вожанами. А может быть, правы те, кто хочет объединиться с немцами, датчанами, свеями, мурманами, уграми, ляхами и прочими западными народами против татар. Ведь единый христианский мир возможно и сумеет противостоять татарам. Тогда почему уже тридцать пять лет против латинян так упорно воюют никейские, эпирские греки и болгары. Творимирич говорил, что богомилы-боснийцы дерутся насмерть против латинян-угров. Почему ижоряне, корела и вожане пришли на помощь новгородцам, когда он бил свеев на Неве, когда брал Копорье.

Тут вспомнил слова Творимирича о том, что и среди татар очень много христиан, но несторианского учения. А чем несториане хуже латинян? Несториане — суть азиаты — кочевники, скотоводы, охотники и воины. Их быт, язык и образ мыслей очень далеки от того, чем живут потомки Иафета. У великого монгольского хана, что правит в Каракоруме под рукой много племен и народов. Одни верят в Спасителя, другие поклоняются Будде, третьи почитают Магомета. Сами монголы чтут Небо и Землю. Но они не насилуют душу человека, а лишь заставляют уважать свою власть и силу.

Латиняне же иафетиты, но лишь на словах хотят обращения восточных христиан в латинство. Им бы урвать кусок. Для них только люди римского вероисповедания являются богоизбранным народом, все остальные — еретики и враги. Но и среди них нет единомыслия и братской любви, ибо во главу угла поставлена личная выгода. Сторонники верховной власти римского папы — гиббелины, режутся с гвельфами — теми, кто поддерживает верховную власть римского кесаря. Все же вместе присели перед Господом и мнят себя Господами. Все — с низу до верху. Даже смерды и холопы хвастают тем, что они внебрачные потомки господ и князей. Но даже не это главное.

Князь вспомнил, что когда еще он был совсем юн, его батюшка писал в Переславль, как крестил корелу. Александр слышал и рассказы о том. Отец пришел в корельскую землю, построил несколько храмов, поставил там священников и проповедников, привез книги и иконы. Никого насильно к Кресту не приводили. Крестились многие из корелы, но не все. Остались и язычники, не сменившие веру дедов и отцов. Никто их не тронул. А ранее ведь среди чуди и летьголы были православные, но немцы силой меча всех обратили в латинство. Было и так, что в самом Новгороде Великом как-то сожгли волхвов. Но сожгли потому, что смущали народ и подбивали его против Церкви. Князь вспомнил охоту в лесах за Плещеевым озером и языческую требу мерян. Задумался и в синем просверке озарения вдруг понял, для того, чтобы люди приняли Христа, нужны десятилетия и столетия проповедничества, подвижничества и самопожертвования. Крестить людей под угрозой смерти, с мечом в руке, укрывшись щитами, шеломами и доспехами, дело, не угодное Богу. Творец наделил человека правом выбора и свободной волей. Насильственное установление истины есть нарушение самой истины и воли Божьей о человеке. Да и удержать разве силой меча в латинстве всех их: русичей, корелу, ижорян, весь, мерян, мурому, мещеру, булгар, мордву? Нет, все передерутся. Даже если Пскову и Новгороду против татар окажут помощь латиняне, дружбы и любви между русскими и латинянами все равно не будет.

Татары, конечно, навесили тяжелое ярмо на выю русичей, и все подданные им народы. Но православные сохраняют свою веру и свою душу, сохраняют и дают жить другим так, как они того желают. Ведь сколько булгар-магометан бежало на Русь от татарского нахождения. Пришли, сели и стали жить рядом. И никто не погнал их далее с Русской земли. Сколь народов в грядущем также придет сюда и всех укроет и примет православная Русь…

Мало кто из новгородцев, переславцев, суздальцев, владимирцев и других северных русичей когда либо видел горы. Смотрели и дивились они высотам Карпат, за вершины которых цеплялись облака. Зимние леса, убранные инеем и пушистым снегом, спокойно и привольно спали на склонах гор. Разоренные земли Южной Руси остались позади. Здесь же было мирно и тихо, не верилось, что неподалеку полыхает пожар войны. Борис Творимирич с усмешкой посматривал на тех, кто удивлялся и восхищался сказочными горными красотами. Говорил, что у греков горы выше в два, а то и в три раза. Люди смотрели на огромные скальные утесы, поднятые Творцом на сотни саженей над бездной пропастей, по дну которых бежали и ревели потоки ледяных рек, восклицали, слушая многократное и раскатистое горное эхо, улыбались, пожимали плечами, крутили головами, с трудом веря старому боярину. Здесь в горах снега было много. Пройдя же Торуньским перевалом, через три дня посольство вышло в Закарпатье, оставило сани и пересело на крытые возы. Перед русичами были берега реки Тисы. Южнее лежала Паннонская равнина последний кусок Великой Степи. Но путь посольства пролегал далее на Запад — к берегам Дуная. Снега здесь почти не было.

Страшное тогда творилось ка берегах Тисы, Дуная и озера Балатон. Вся угорская земля была выжжена и разорена. Той же участи подверглись Хорватия, Польша, Силезия. Основные военные силы этих земель уже были разгромлены завоевателями или отступили к западным границам. Их предводители теперь ожидали помощи со стороны императора и знати Священной Римской империи. Большинство городов и замков было взято и разграблено. Лишь отдельные твердыни, что стояли в высоких горах, среди густых лесов и болот не были взяты татарами. Завоеватели подошли к восточным владениям чешских королей — Моравии. Их отряды неслись по дорогам и полям Центральной Европы, уже почти не встречая сопротивления. Один из таких отрядов встретил русское посольство на полпути между Тисой и Дунаем. Около пятисот верховых воинов окружили русичей. Достав луки, татары готовы были в любой миг накрыть их стрелами. Борис Творимирич вовремя выехал с толмачами вперед и разъяснил одному из татарских сотников, кто они и куда направляются. Затем подарил сотнику богатую соболью шубу. Тот принял «бакшиш»[156], приставил к посольству конных воинов для сопровождения, и русичи продолжили свой путь.

С ужасом взирали посылы на то, что творилось вокруг. Даже Горислав и Путята, видавшие татар и знавшие, как те могут вести войну, удивлялись столь невероятной их жестокости. Ожесточенное сопротивление латинян и огромные потери в ратях заставили монголо-татар предпринять карательные меры и вести тактику «выжженной земли». С тех далеких времен до наших дней дошли свидетельства очевидцев этих событий. Одно из них принадлежит архидиакону Фоме Сплитскому, ставшему очевидцем завоевания монголами Венгрии и Хорватии в 1242–1243 годах от P. X.: «…Татары в своей неслыханной жестокости, нисколько не заботясь о военной добыче, ни во что не ставя награбленное ценное добро, стремились только к уничтожению людей. И когда они увидели, что те (венгры) уже измучены трудной дорогой, их руки не могут держать оружия, а их ослабевшие ноги не в состоянии бежать дальше, тогда они начали со всех сторон поражать их копьями, рубить мечами, не щадя никого, но зверски уничтожая всех… Если кто и смог выбраться из этого омута, не имел никакой надежды избежать смерти от меча, потому что вся земля, как от саранчи, кишела вражескими полчищами, которым было чуждо всякое чувство милосердия, чтобы пощадить поверженных, пожалеть пленных, отпустить изнемогших, но которые, как дикие звери, жаждали человеческой крови. Тогда все дороги, все тропинки были завалены трупами…