Внезапно Гвальхмай ощутил страшный голод. Он едва держался на ногах от слабости и, когда нашел склад продовольствия, не смог открыть туго завязанный мешок пеммикана. Юноша вспомнил, что видел на палубе среди костей длинный нож и отправился за ним. Поход сей показался ему необычайно долгим. Отыскав нож и спустившись с ним в трюм, Гвальхмай сел напротив мешка, который так вкусно пах, и попытался вспомнить, зачем ему понадобился нож. После непродолжительного раздумья он взрезал лезвием мешок, и из разреза хлынула питательная масса.

Юноша жадно поедал ее обеими руками, пока не насытился. Размолотое в порошок постное мясо антилопы, смешанное с сушеными дикими вишнями, костным мозгом и рыбной икрой, усваивалось почти мгновенно. Очень скоро силы вернулись к Гвальхмаю. Он вложил короткий меч в ножны, которые до сих пор болтались у него на поясе, открыл кувшин с водой и напился. Некий инстинкт подсказал ему, что пить воду, по которой плыл корабль, не следует.

Затем юноша снова заснул и проспал вечер и ночь напролет. Все это время ветер по-прежнему дул с запада. Он продолжал увлекать корабль на восток и утром следующего дня, но дул теперь редкими легкими порывами и окончательно стих к полудню. «Пернатый Змей» лег в дрейф в экваториальной штилевой полосе.

При полном безветрии стало очень жарко. Смола размягчалась и вытекала из швов палубы. Парус безжизненно свисал с мачты. По мере медленного продвижения судна вперед Гвальхмай заметил, что разрозненные клочки плавучих водорослей, соединяясь, образуют зеленые островки, по которым ползают крабы и насекомые. Дни шли, не принося с собой перемен. Гвальхмаю удалось очистить палубу от скелетов, но при этом он подхватил лихорадку и, измученный болезнью, долго лежал в каюте при смерти.

Каждый поход к кувшину с водой и обратно давался ему с великими муками. И только упрямая решимость выжить заставляла его через силу давиться пищей. Шли недели. «Пернатый Змей» выбрался из течения Гольфстрима и вышел на спокойные морские просторы. Дождя не было. Островки водорослей постепенно разрастались в целые острова. Острова соединялись друг с другом и препятствовали движению позабытого ветром корабля.

Физические силы вернулись в Гвальхмаю, но в памяти его по-прежнему оставался провал. В один прекрасный день юноша сидел на юте с чашкой воды в руке, задумчиво смотрел на горизонт через море водорослей и вдруг увидел, что зеленый травянистый покров простирается повсюду, насколько хватает глаз. Рядом с застрявшим кораблем еще можно было различить полоски чистой воды, но дальше, в направлении, куда медленно дрейфовало судно вместе с травянистыми островками, никаких разрывов в плотной массе водорослей уже не виднелось.

Ничто не тревожило гладь моря. Лишь изредка через разные промежутки времени прокатывался по его поверхности длинный медленный вал – где-то на неизмеримой глубине шел по своим делам некий гигантский обитатель подводного мира. Спокойствие царило вокруг. И волны не разбивались с плеском о берега сего травянистого континента, и ветра не гуляли над ним. То было Саргассово море, ужасная гавань мертвых кораблей. Здесь солнце и безмолвие совместными усилиями сводили человека с ума прежде, чем голод дарил несчастному милосердную смерть.

Вдали лучи заходящего солнца сверкали на каком-то увязшем в водорослях предмете красно-золотистого цвета. Отхлебывая воду из чашки, Гвальхмай смотрел на золотой блик и размышлял над природой непонятного явления.

Спустившаяся тьма скрыла загадку от глаз, и юноша отправился спать. На следующий день предмет стал немного ближе.

В монотонном круговороте приходили и уходили дни. И ничто не отмечало ход времени, кроме понижения уровня воды в кувшинах и все более плотного сплетения водорослей под ленивым напором далекого Гольфстрима. Затем, как и следовало ожидать, кувшины опустели: запасы воды иссякли.

Медного цвета небо не обещало дождя, и Гвальхмай утолял жажду лишь росой, выпадающей на парусе за ночь, но те несколько капель, которые ему удавалось собрать, больше разжигали желание, нежели утоляли его. Юноша порылся в сундуке Мерлина в поисках какого-нибудь питья и нашел маленькую склянку, содержащую чуть больше ложки прозрачного сиропа. На вкус он оказался приятным, сладким и едким одновременно – и Гвальхмай выпил все.

Многие годы с помощью этого снадобья Мерлин сохранял свое здоровье и поддерживал силы, принимая его по капле. И, будь Гвальхмай в здравом уме и в других обстоятельствах, он, вероятно, поступил бы так же. То было бесценное зелье, стоящее всех сокровищ королей мира. Юноша почувствовал лишь, что жажда больше не мучит его, и не знал, что опорожнил единственный в мире пузырек, содержащий Эликсир Жизни.

Больше пить ему не хотелось! Потрескавшиеся губы его зажили, и сила и бодрость вернулись к нему. Каждый вечер Гвальхмай отмечал постепенное приближение блестящей точки, очертания далекого сверкающего предмета стали уже почти различимыми, но опознать их пока не представлялось возможным.

Однажды, наблюдая за медленным закатом солнца, юноша вдруг увидел на фоне полускрытого за горизонтом сияющего диска вынырнувшее из моря чудовище с огромной лошадиной головой на длинной гибкой шее с косматой гривой, с которой стекала вода и свисали стебли водорослей. Оно застыло вдали, оглядываясь по сторонам в поисках добычи, но, не заметив судна, вновь погрузилось в воду. Вместе с ним исчезло за горизонтом и солнце.

Несколько недель назад Гвальхмай, устав от тяжести меча, перестал носить его. Теперь же он задумчиво спустился в каюту и вновь прицепил его к поясу и с того времени, днем ли, ночью ли, никогда не расставался с оружием.

Юноша соскользнул с верхушки мачты мимо полусгнивших красно-зеленых лохмотьев паруса и задумался на миг. С недавно облюбованного наблюдательного пункта на мачте он обнаружил, что теперь появилась возможность приблизиться к интересующему его таинственному предмету.

Луна прибыла и убыла с тех пор, как в положении «Пернатого Змея» произошли сколько-нибудь заметные изменения, но в это утро странное влекущее сияние стало значительно ближе. Теперь, отделенный от Гвальхмая не более чем на милю предмет походил на скользящую по поверхности воды длинношеею водоплавающую птицу, заснувшую со склоненной на грудь головой. Но существуют ли в природе птицы, столь огромных размеров?

Несколькими днями ранее прошел дождь, и теперь за едой и питьем юноша изучал путь, которым следовало идти дабы достичь цели.

Как если бы желая заманить Гвальхмая к объекту его стремлений, в ковре из водорослей за ночь образовалась дорожка чистой воды – хотя накануне, когда юноша отправлялся спать, ее и следа не было. Сей канал проходил в ста футах от «Пернатого Змея» и сворачивал на восток, прямо к загадочной птице.

По силам ли Гвальхмаю пробиться на своей маленькой лодке сквозь водоросли к протоку? Попытаться стоило. Внутренний голос подсказывал юноше: там ожидает его нечто прекрасное и желанное, но если он собирается действовать, надо спешить.

После часа наблюдений Гвальхмай заметил, что водная дорожка стала уже, нежели ранним утром. Внимание юноши должен был бы привлечь и тот факт, что края протока рваны, неровны и к ним прибиты вывороченные снизу пласты гниющей растительности – словно здесь, разрывая в клочья покров из водорослей, прошло некое огромное мощное тело и оставило за собой полосу чистой воды. Это обстоятельство ускользнуло от внимания Гвальхмая. Он видел перед собой лишь путь к цели – и ничего больше.

Молодой человек спустил за борт маленький челн и оттолкнулся от драконоголового судна. Поднимать парус он не стал, ибо ветра не было, и не взял с собой ни воды, ни пищи, хотя знал, что назад не вернется. Его по-прежнему слегка замутненное сознание не находило это странным. Неким таинственным образом Гвальхмай чувствовал себя ведомым – но не мог сказать кем или чем. Казалось, какой-то тихий голос разговаривает с ним без слов: указывает, приказывает и направляет его действия. И юноша всецело положился на волю голоса.