сдержать вздох облегчения, когда девушки вышли.

Проехав немного вдоль улицы, Марио снова затормозил.

- Перебирайся ко мне вперед.

- Хорошо, – Томми перелез на переднее сиденье.

Марио рассеянно улыбался в пространство, и Томми неприязненно спросил:

- Понравилось, да?

- Не особенно, – откликнулся парень с тем же сводящим с ума добродушием. – Но

я думал, тебе понравится.

А потом он вдруг вдавил педаль в пол, и они понеслись по темной улице, будто за

ними черти гнались.

- Будь они прокляты, будь прокляты все эти тупые курицы!

Злой, опустошенный, ослабевший, Томми закрыл глаза. «Зачем, зачем, зачем?»

Бьющий в лицо ветер не приносил облегчения.

Понемногу ветер стих – ход замедлился. Сбавив скорость, Марио сказал

странным бесцветным голосом:

- Видишь, Том? Это ничего не значит. Совсем ничего. И стоило поднимать шум?

Еще с милю ехали молча, потом Марио снова заговорил, не глядя на Томми.

- Слушай, уже за полночь. Твои думают, что ты со мной. Мои – что я где-то

загулял. Если им вздумается поделиться догадками – что вряд ли – мы

придумаем, что сказать. Например, будто я слишком напился, чтобы вести, и мы

заночевали у девчонок. Или еще что-нибудь. Давай поищем мотель.

Томми ощущал, как с его застывшим лицом творится что-то странное.

- Ты даже в баре не стал со мной сидеть – решил, что бармен нас заподозрил. А

теперь думаешь, что нас пустят в мотель?

Марио внимательно разглядывал свои руки. От него до сих пор пахло пудрой.

- Мотель, где в такой час есть свободные номера, не будет привередничать. И на

этой машине калифорнийские номера.

Домики для туристов выглядели грязноватыми и темными, но рядом горела

зеленым неоновым светом табличка «Есть места». Хотя Марио оставил его в

машине, через приоткрытую дверь маленького офиса Томми слышал глубокий

голос, отвечающий на вопросы ночного портье. Марио вышел на улицу, заталкивая сдачу в карман, снова скользнул за руль и отогнал машину к

дальнему домику.

Внутри было душно и тесно. Включив свет и вентилятор, Марио коротко глянул на

Томми и снова отвернулся. Томми опустился на покрывало, и парень сказал:

- Мотельная индустрия сколотила миллион долларов на том, что сдвоенная

дешевле двух односпальных.

Томми смотрел в пол.

- На репетициях ты говорил, что я еще не готов к двойному.

- Вот черт, – очень серьезно сказал Марио. – Я заставлю тебя спать на полу. Ты

гей или где?

Раздеваясь, Томми обнаружил, что от него до сих пор пахнет Присциллой, и

долго стоял в душе, яростно натираясь крохотным куском мыла, позволяя

горячему потоку уносить отвращение. Вошел Марио и встал позади. Сперва он

был очень тихий, потом, смывая пену с лица, все-таки заговорил – но не громче, чем требовалось, чтобы было слышно через шум воды.

- Каждый чертов раз, когда какая-нибудь сучка говорит, какое у меня классное

тело, мне хочется схватиться за нож.

Несмотря на горячую воду, Томми задрожал. Парень продолжил тем же ледяным

невыразительным тоном:

- Я подло поступил с тобой, Том. Я хотел, чтобы тебя от них отвернуло. Чтобы ты

знал, что это ничего не значит. Но мне не следовало этого делать. Это… это не

должно быть так. Так мерзко. У меня были женщины… и мне это нравилось. Не в

моем вкусе, конечно, но это… может быть приятно. По… по-дружески. А я тебе

все испортил. Какой… какой я подонок!

Томми развернулся и порывисто его обнял. Они стояли, прижавшись друг к другу, оба мокрые и скользкие от мыла.

- Прекрати, – потребовал Томми. – Проклятье, перестань! Терпеть этого не могу!

Каждый раз, когда ты начинаешь себя проклинать, все заканчивается большой

ссорой. Перестань, заткнись!

Марио вздрагивал у него в руках, и на секунду Томми показалось, что тот

смеется. Но парень не смеялся.

- Прости, малыш. Прости, ради бога. Если бы я мог все исправить…

Томми сжал его крепче. Бьющие сверху струи вдруг стали ледяными. Дрожа, Томми выговорил:

- Не надо. Ты… уже. Потому что… ты здесь.

У него начали стучать зубы. Марио вытащил его из-под душа, и они насухо

растерли друг друга полотенцами – бесстрастно, как после представления.

Трясясь, Томми залез под холодное покрывало. Марио отыскал в шкафу еще

одно одеяло и, забравшись в кровать, притянул Томми к себе.

- От тебя пахнет чистотой.

- Я чувствую себя чистым, – и через минуту: – Забавно. Я только что был так

взвинчен. А теперь просто хочется спать.

- Тогда спи. Я только подумал, что хорошо будет с тобой полежать… вот так… и

в кои-то веки не бояться.

- Это точно.

Они лежали щека к щеке, переплетшись ногами. Потом Томми спросил:

- У тебя были… женщины? Это… это по-другому?

- Чертовски по-другому.

- А кто был…

- Частная собственность, – мягко перебил Марио. – По траве не ходить.

- Что?

- У каждого взрослого есть секреты, малыш. Не возражаешь, если не стану об

этом говорить?

- Ладно, – Томми снова замолчал.

Марио дотронулся до него знакомо – приглашение, вопрос – однако Томми не

шевелился.

- Злишься на меня?

Томми прислушался к себе.

- Да нет. Больше на себя. Как будто я пытался себе что-то доказать. Или тебе.

Но больше я так делать не буду.

Снова тишина. Затем Марио пробормотал:

- Надо было бросить тех сучек и сразу ехать сюда.

- Ага, – хихикнул Томми. – Весь кайф обломали. Как говорило яйцо сковородке…

- Ладно, черт возьми, поиграю в натурала. И что же яйцо сказало сковородке?

- Если ты разогреешься прежде, чем я затвердею, то помни: меня только что

взяли.

- Закрой рот, – смущенно велел Марио. – Что за разговоры!

- Ну, я же сказал, что это свежее яйцо.

- Пусть будет свежее.[1] Как тебе не стыдно?

Оба несколько смешались – так в новинку им было остаться наедине и свободно

общаться. Они уснули на одной подушке, а ближе у утру Марио разбудило

прикосновение губ к щеке.

- Не спишь, Везунчик?

- Жаль тратить время на сон, – прошептал Томми. – Утро совсем скоро.

Его голос, начавший уже ломаться, прозвучал высоко в темноте, и Марио, глубоко

тронутый, пробормотал:

- Когда-нибудь я прочитаю тебе это стихотворение. О Боже, Боже, день придет

столь скоро…

- Забавно. Не знал, что ты разбираешься в поэзии.

- А я не разбираюсь. Нахватался немного в свое время. Переболел в легкой

форме. Словно ветрянкой. Ты же знаешь, типичный гейский интерес. Как балет.

Марио погладил мягкую кожу склоненного над ним лица. На щеку капнуло.

- Ты плачешь? – в ужасе спросил он. – Везунчик, иди сюда, иди.

Марио сел, прижал Томми к груди и коснулся губами его затылка.

- Ну же, перестань, не хочу, чтобы ты плакал. Ты бываешь таким непрошибаемым, что я забываю, какой ты еще в сущности ребенок. Что случилось, Везунчик?

- Н-ничего. Не знаю. Мы просто… просто все время на взводе… и приходится так

осторожничать… Я на куски рассыпаюсь…

Марио продолжал укачивать его. Горло саднило.

- Слушай, парень, – сказал он, наконец, взяв Томми за подбородок. – Тебе станет

легче, если мы забросим все это… весь этот секс и снова будем просто братьями, как когда-то?

Он почувствовал, как Томми начал высвобождаться, и сжал его крепче.

- Томми, я по-прежнему тебя люблю. Я понимаю, что ты чувствуешь, но ради бога, парень, ты так вымотался, что я трясусь от страха. Ты меня пугаешь – вот такой.

Плачущий.

- Прости. Я постараюсь. Знаю, что ты ненавидишь…

- Не ненавижу. Боюсь, вот и все.

- Думаешь, я разозлюсь, не выдержу и наговорю на тебя или что? За кого ты

меня принимаешь?