ее и одновременно не давая Марио подняться. Томми, готовый идти к своему

концу аппарата, остановился.

Снова проблемы? Я только что его успокоил… Анжело хочет убить его?

- Прочь, – процедил Марио. – Я лезу наверх.

- Мэтт, ты неправильно меня понял, – сказал Анжело. – Ты не можешь делать

мою работу – точно так же, как я не могу делать твою. Считаешь, я бы поймал

тебя сейчас на тройном? Нет, даже за миллион долларов! Я бы побоялся

пробовать. Знаешь, почему?

Его голос упал до шепота, который мог расслышать только Томми.

- Я бы боялся потерять тебя… как потерял Папашу… или даже хуже. По своей

ошибке. Я никогда не был таким уж хорошим ловитором. Мне далеко до тебя. А

ты это все, что осталось… ты и Томми – это все, что осталось от Летающих

Сантелли. Ты – все, что у меня осталось. Не поступай так со мной. Ragazzo…

Matteo… to sei… sempre… e ancor… fanciullo mio… figlio mio…

Лицо его подергивалось. Он сглатывал снова и снова.

Марио был бледен, как собственный костюм. Он слепо протянул Анжело руку, и

тот машинально ухватил его за запястье. Потом заговорил, взяв – почти – голос

под контроль.

- Ragazzo, ты помнишь, что говорил Барни… надо всегда иметь в виду

возможность сломать себе шею. Иметь в виду возможность! С этим ничего не

поделаешь, таково наше искусство. Но ты вознамерился ее сломать! Ты

переживешь… переживешь такое отношение не лучше, чем пережила Терри.

Послушай меня, fancullio… разве я когда-нибудь учил тебя неправильному?

Скажи… учил?

Марио покачал головой. Они все еще держались за руки, и Анжело мягко сжал

его пальцы.

- Сантелли не играют в глупые игры со смертью. Что бы сказал Папаша Тони?

Если я хоть чему-то тебя научил, Мэтт, надеюсь, я научил тебя и этому.

Храбрость тут ни при чем, figlio. Боже, неужели ты думаешь, что обязан что-то

подобное мне доказывать? Мне, fanculio, после всего, через что мы прошли с

тройным?

И прямо на центральном манеже, на виду у съемочной группы и Мейсона, призывающего очистить площадку, Анжело подтянул Марио ближе и поцеловал в

щеку.

- Andiamo, – сказал он, подтолкнув Марио к лестнице. – Лезь наверх и покажи

нам лучшее в мире тройное. Это твоя работа, figlio, и больше никто не сможет ее

сделать. Иди.

Ошеломленный, Томми зашагал к своему концу аппарата. Что же такого сказал

Анжело Джим Фортунати? Поднимаясь по лестнице, Томми подумал, что

никогда этого не узнает.

Сработает ли? Или он убьется, доказывая, что способен совершить невозможное?

В таком состоянии, как он сейчас…

Но обернувшись, Томми увидел, как Марио ступает на мостик и бодрым

преувеличенным жестом машет публике. Ряженые статисты внизу кричали и

хлопали.

Марио сорвался в гигантский разминочный кач. Томми, сидя в ловиторке, смотрел

на него, заново поражаясь выверенности каждого движения. Великолепной

отточенной грации.

Все хорошо, хорошо!

Казалось, что человек и трапеция слились в единое ликующее целое. Марио

раскачивался, будто ребенок на качелях, наслаждающийся каждой секундой.

Потом прыгнул на мостик и подвинулся, давая место Стелле. Они – Томми увидел

– обменялись мгновенными улыбками.

Барт как-то сказал, что принял бы их за любовников, если бы не знал наверняка.

Неудивительно, что Джонни ревновал. Но Джонни не было нужды ревновать –

не в этом смысле, во всяком случае.

Стелла дает ему все, чего он мог бы пожелать, все, что ему надо, все, чего он

хочет.

Марио вскинул руку в сигнале к тройному. Томми бездумно опрокинулся вниз

головой, повис на коленях, установил ноги. Марио сошел с мостика и

раскачивался, взлетая все выше и выше, и Томми ускорил собственный кач, идеально вписываясь в ритм Марио. Вперед, назад, снова вперед… точно, вместе, в двойном ритме. Словно прелюдия, ведущая к взаимному упоению, высшей точке.

Еще нет. Почти, но нет. Еще один кач…

В голове проносились мысли, которые он позже не вспомнит.

Мы вместе на трапеции… Как секс. Очень публичный секс. Из того же источника.

Сальто-мортале. Больше большего. Изумительно предопределенная судьба…

Он не видел Марио, просто чувствовал его – чужое бьющееся сердце на другой

трапеции. Марио пролетел над ним в последнем каче. Казалось, его

напряженное тело готовится сорваться с трапеции и улететь, свободное от

земного притяжения, с тем, чтобы никогда не вернуться… Томми вытянул руки, не успел еще Марио сойти с трапеции. Переворот, еще один на невероятной

высоте… Их руки сцепились за секунду до того, как в сознании Томми «Сейчас!»

оформилось во внутреннюю речь. И только когда они начали раскачиваться

вместе, Томми понял, что готовился увидеть Марио, как Папашу Тони, летящего

вниз в последний раз. Глаза Марио сияли от восторга и былого возбуждения.

- Хорошо, Везунчик? Хорошо, – прошептал он.

А потом он снова прыгнул на мостик рядом со Стеллой, передавая ей трапецию, небрежно приобнял ее за пояс для равновесия и выбросил свободную руку в

приветственном жесте.

И они пришли. Все эмоции, сдерживаемые в эти бездыханные моменты, сотрясли

Гарден.

Никаких оплаченных билетов. Никакой публики, жаждущей острых ощущений.

Такие же профессионалы, актеры и другие цирковые изливали свое одобрение

во всю свою силу. Томми, подтянувшись в ловиторке, вскинул руки, зная, что это и

для него тоже.

Он заставил их забыть, что они только статисты! Он заставил их аплодировать!

Потом они втроем очутились на полу, кланяясь и еще раз кланяясь, а

аплодисменты казались бесконечными. Марио на секунду сжал руку Томми, и

улыбка его сияла как солнце.

Он изгнал своих призраков. Теперь я всегда его поймаю. Теперь он весь мой.

Мейсон кричал и махал операторам. Повернулся, взглянул на Марио и бросил:

- Отлично, это пойдет. На сей раз, полагаю, других дублей не надо.

Джим Фортунати взял Марио за руку и тихо произнес:

- Мэтт, я в жизни не видал ничего подобного. Никто никогда такого не видал. Ты

величайший вольтижер в мире. Я уверен, Барни Парриш, где бы он ни был, смотрит на тебя и гордится тобой.

Улыбка Марио сверкала, словно весь груз с его души сняли навсегда.

- Да, – прошептал он, – наверное, так.

На центральный манеж пробился Джонни.

- Мейсон, вы закончили? Все сделали? Черт побери, у нас представление…

уносите все это с манежа.

Криво улыбнувшись, он посмотрел на Марио.

- Отличная работа, братец.

Затем коротко приобнял его за плечи и отпустил.

- Эй, парни, убирайте эти свои камеры! Кассы открываются через два часа, а в

контракте сказано…

Когда они пошли прочь, Марио рассмеялся.

- Кое-что никогда не меняется. Хочешь найти Сантелли, послушай, где громче

всего орут.

Анжело стоял на краю манежа. Он ступил вперед, протянул руки, и Марио

схватил их, на момент имитируя старую хватку полета. Анжело улыбался широко

и гордо.

«Он тоже немного похож на Папашу», – подумал Томми.

- Отличная работа, ragazzo, – сказал Анжело. – Видел бы тебя Папаша. Правда, у

меня чуть сердце не остановилось. Ты меня жутко перепугал!

- Я всегда пугал тебя до смерти, разве не так? – дружески поддразнил Марио.

- Это точно, – Анжело вдохнул и выдохнул. – Разными способами. Эй, иди

полотенце, что ли, набрось, а то замерзнешь, а у вас представление. Увидимся, ребята.

И он ушел, оставив их троих посреди деловой неразберихи цирка.

Марио повернулся к Стелле. Та улыбнулась.

- Это было прекрасно.

Он коснулся ее щеки.

- Спасибо, милая. От тебя такие слова многое значат. Слушай, сходи-ка к Люсии.