<Приписка на полях> По своему обыкновению, переселяюсь за месяц до охоты в глухие места для натаски собаки и потом для охоты и наблюдений природы до зимы я нанял ямщика за сорок пять верст. Не доезжая 3-х верст до намеченного места, я очень обрадовался роскошному охотничьему ландшафту. Встретилась на болоте деревушка, в ней хорошая изба. Я снял себе помещение, перетащил с ямщиком вещи и отпустил его.

4 Июля. Весь день прекрасно теплый слегка гремело, и в четвертом часу разразилась страшная гроза с теплым крупным ливнем. Мы прекрасно устроились, маленькая спальня за перегородкой, столовая и кабинет, в кабинете на одном столе весы и все охотничье снаряжение в полном порядке, на другом письменные принадлежности, на стене превосходное Лебо и винтовка, в передней собаки, мать с дочерью, Кента и Нерль, одна в одну, пятно в пятно. Еще хорошо, что под карнизом на верхнем венце дома ласточки, гнездо к гнезду, годами устроили себе целую деревню.

Сколько нужно было метаться по свету, мучиться, достигать, чтобы сложить себе, писателю, тоже гнездо, тоже на воздухе… Но я заметил, в деревне ласточек есть пропуск с очертанием на дереве исчезнувшего гнезда. Почему оно кончилось? Один удар молнии, и мой домик со мной, со всеми моими фунтами пороха (заключаю по Валдроде) взлетит на воздух. Один удар, и всю мою многолетнюю затею свободного труда снесет, как гнездо ласточки. Ну что ж, я готов. Лева будет продолжать мое дело, не Лева, так другой кто-нибудь. Мы живем как в атаке на неприятеля, достигаем, не считая тех, кто отстал и погиб…

<Приписка на полях> Нерль — немецкая легавая, дочь моей Кенты, очень похожа на мать, обе собаки пятно в пятно. Ей теперь год. После небольших упражнений весной в густых кустах теперь приступаю к натаске в обильных лесной и болотной дичью местах Московского полесья.

Но так редко, так недолго бывает это чувство солидарности со всеми в достижении предназначенной цели. И в самом высшем обществе ученых, художников, артистов всякого рода бывают проблески такой героической лирики. Здесь, в деревенских условиях, за хорошего человека считают такого, кто не крадет у тебя из-под носа добро, за чудака, кто объявит о поднятом кошельке на дороге.

(Эта почти птичья мораль и есть мораль всего края, высшим истинно общественным местом которого служит трактир Ремизова. NB. Непременно собрать у Ремизова материалы о его трактире, он — главная артерия края.)

<Приписка на полях> Московское полесье местами не менее интересно, чем настоящее Полесье, и дичи всякой множество, и я знаю места, куда городские охотники почти и не добираются. На пути туда есть один трактир, где ямщики кормят лошадей, а сами с седоками пьют чай. Тут я привязал за ножку чайного стола своих двух немецких легавых, мать и дочь: собаки похожи друг на друга, одна в одну, пятно в пятно, и этим всех удивляют.

Когда я, укладывая собак, назвал одну, хозяин трактира удивился, остановился и вдруг узнал меня по собаке.

— Так это Нерль! — сказал он.

Я спросил:

— А вы как знаете?

— В журнале «Охотник»: там вы описали ее рождение.

Трактирщик оказался охотником. Со мной так было не первый раз: по кличке собак и узнавали меня как литератора. Впрочем, я и не скрываюсь: охотничий писатель — это положение. А там, где не читают журналов «Охотник», я называюсь…

Натаска Нерли (2-й урок).

Я нашел в болоте около ржи (Трестница) вместо бекасов тетеревей, очень много на маленьком месте: пять выводков и двух чернышей. Один выводок был в 8 штук, два в 6, один в три и одна матка была с одним. Все цыплята были ровные, величиной больше дрозда, меньше голубя. Значит, к началу охоты они будут в черном пере. Прошлый год в это время только что выводились из вторых яиц, первые погибли от морозов.

Я пускал Кенту, а Нерль держал на поводке. Когда Кента, почуяв следы, начинала подкрадываться к выводку, Нерль натягивала поводок с большой силой, я пробовал ее подпустить к Кенте, она без всякого смысла сбивала ее. Но я ударил только один раз ее немного, и она все поняла: подражая матери, стала красться, мать опустит голову, понюхает в траве, и она понюхает, мать остановится, поднимет голову, и она остановится. К сожалению, Кента неважно работала, мало было продолжительных стоек и, главное, почти не было отчетливой последней стойки. Два раза она скакнула, вовсе не причуяв бекаса. Очевидно, у нее сейчас чутье уе в порядке. И очень нервничает при поиске, несется бешено и как-то все сильней и сильней. Очень возможно, что правы те, кто говорит о слабом чутье во время пустовок. Скоро Нерль перестала только подражать и поняла запах дичи, она стала страстно принюхивать. Одного тетеревенка причуяла совсем даже самостоятельно, воткнула нос под еловую, лежащую на земле лапу, между тем тетеревенок, пробежав под елкой, вылетел с другой стороны. Один черныш вырвался из-под Кенты и застрял в густом кусту, он бился довольно долго, много потерял перьев и когда освободился, то бросился прямо на Нерль, и она за ним пустилась. «Назад!» — во все горло — не подействовало, но когда свистнул, вернулась. Пришлось угостить ее плетью.

Пусть тетерева, а не бекасы, но если тетерева не в лесу, а в болоте, то чем они хуже бекасов? Вероятно, в болоте они потому, что еще не поспели ягоды на лугах и в лесу, а в болоте больше насекомых. Пусть! Придет время высыпки бекасов, я поучу ее разбираться в более тонком запахе болотной дичи. А пока для начала тетерев в болоте лучше, чем бекас. Болото остается болотом. Ведь если бекасы водились бы в лесу, то нельзя бы начинать натаску по этим бекасам. Точно так же нельзя натаскивать по дупелям, когда они бродят между высокими кочками. Тогда собака чует не птицу, а след, и тыкается носом в землю. Сквозняки между кочками сбивают ее, она начинает метаться, как в лесу, <1 нрзб.> к тетеревиным следам, не имея возможности чуять прямо дичь через кусты. Я буду продолжать натаску по болотным тетеревам.

И все было под громушек в цветах, все цветет, рожь, пушица, незабудки, клевера. Какая охота сравнится с этой натаской в цветах.

<На полях> 5 р. + 5 + 2 = 12 р. Торгошино — мой сторож Сергей Дмитриев.

После грозы мы ходили в Торгошино и вернулись вечером. Во мраке токовал бекас, кричал встревоженный кроншнеп, ждали вальдшнепов, но почему-то не тянули (до Петрова дня тянут). Тетерева кончают токовать к Николе Вешнему. По словам Павла Семеновича (Кузьмичева), тетерев может пробормотать накоротке во всякое время: это к перемене погоды. А на току погоду сразу узнаешь. Если пролетит, чувыкнет, согнется, притулится и сидит долго молча, потом чувыкнет и опять сидит, — значит, погода переменится. (Вот тема: прослушать бормотание тетеревей в отношении погоды, вторая тема — время вечерней тяги и вальдшнепов, третья — как складывается у журавлей стая из отдельных семей.)

Ячейка предвечных характеров.

Было время, когда я боялся одиночества, и мне страшно было отрываться от близких людей и тоже больно было с ними оставаться: у них была своя личная жизнь, и мне они могли давать только избытки своего счастья. Мне же хотелось встречи с такими же трепетными душами, какая была моя. Я страдал и в обществе этих «мещан» и не мог от них оторваться. Теперь для меня люди везде люди. На всяком месте, в любой обстановке эти существа, люди, через несколько дней являются вокруг меня всей своей ячейкой предвечных характеров: и жестокий победитель, и угнетенный, и возвышенный, и плут.

<На полях> Глухариные тока в 50 штук на «бели» (белью называется место с белым мхом). В Серпове (Чернове) весной токовало 20 глухарей, 16 убили.