Многоследица.

Люблю, когда в заваленном снегом лесу при совершенно тихой погоде снег идет, и он, кажется, в этом мертвом, недвижном царстве как бы живет. Но еще лучше, когда в морозный день с горы в лесах увидишь — какая-нибудь неведомая деревушка поставила из всех труб своих дымы на высоту: чей выше поднимется! Дым белый взволнованный зимой в тихую погоду поутру — это самое живое и хорошее, что только может быть. А вечером тоже хорошо вернуться из леса и обрадоваться огням в замерзших окнах: кажется, до того там в тепле должны быть счастливы люди! Пусть тут же и вспомнишь всю эту бедную жизнь, но и то ничего, подумаешь: это потому, что они не знают, как жизнь хороша!

<На полях> Не вплести ли в рассказ «Лесные загадки» рассказ о Нерли — «одумка»? Начало: бабушка пожелала счастья, потом пчела в шляпе и еще что-то, и когда вхожу в лес, то образование кочек и самое последнее — дятел. Начиная с дятла, все отправления:

1) Дятел. 2) Полено. 3) Нерль. 4) Пчела.

Три ночи звери ходили по снегу, и оттого понять что-нибудь по следам было трудно. Была многоследица. Но, конечно, это множество следов только с виду было бессмысленно. Но каждый из этих следов подходил к лежке.

Соловей неудачно выбрал себе заячий след трехдневный и стал добирать, взлаивая время от времени. Так он делает постоянно, и я держусь его лая, а если он молчит, я потрубливаю, он прислушивается, придерживается, и мы не теряем друг друга. Он очень неудачно взял след именно самый старый. Упрямый старик, изредка взлаивая, долго шел по нему, не обращая внимания на другие следы, и мало-помалу добрался до лежки, она, конечно, была пустая, заяц спал тут третьего дня. Переспав день, заяц, конечно, пошел опять жировать, и вот по этой жировке Соловей продолжал добирать. Легко ли пройти по всем следам, оставленным зайцем в длинную зимнюю морозную ночь. Но Соловей все разобрал и тихо подобрался к новой лежке, которая тоже, конечно, была пустая. Но теперь по новой жировке разбираться ему было легче, она была свежая, и после разобранных двух жировок глаз его наметался, эту жировку он легко отличал от пересекающих ее старых жировок и так скоро добрался к месту нынешней лежки. О, великое горе! Вместо зайца на месте лежки была кровь и обглоданный до кости череп его. Белый зимний снег, равнодушный свидетель кровавого дела, предал зайца лисице, но также равнодушно выдавал нам теперь разбойника: свежий лисий след продолжался от места гибели зайца, Соловей взял его и уверенно погнал во весь дух. Лисица так объелась зайца, что едва могла бегать, и через несколько кругов я увидел ее против себя, еле бегущую с разинутым ртом, на хвосте у нее шел Соловей.

«Что же дальше было?» — спросите вы. Я ничего не скажу. Не верят охотникам, скажу: «Я убил», и — «Врет!» — скажут. А если я промахнулся и лисица, сбитая с круга, махнула и где-то в глубине лесов испарилась, — легко ли эту свою рану вскрывать охотнику? И потому я лучше скажу, как после этого дела я вышел на опушку (дым, жизнь хороша).

Вечером читал в техникуме.

Один учитель дал тему: современное сознание ставит на такую высоту человека с его достижениями, что жизнь природы ему представляется чем-то несущественным; без этого можно обойтись: это все реликты. Против этого я сказал, что истоки счастья человека в смысле творчества качества находятся в природе, без этого корректива наружное равновесие и делание человека приводят к самоистреблению (не потому ли и происходят теперь такие жестокие войны?).

(Тема: задумал написать роман о творчестве, но предпочел самое творчество, и роман разбился).

Раньше я никогда сам себя не называл писателем или поэтом, потому что высокое положение в словесном творчестве претенциозно выделяло меня из множества.

6 Декабря. Легонькая пороша. Ходил к Параклиту и гонял лисицу, которая около 12 д. покорилась. Поспав после обеда, принялся писать «Журавлиную родину», и что делает охота! Весь вечер пролетел, как десять минут.

Сегодня день уборки: электричество уплатить, пригласить машинистку, <1 нрзб.> Жданова, баня, купить бумаги и что еще? может быть, денег взять.

Вспомнил сон. На ночь мы с Ефр. Павл. говорили о смерти, что как ни старайся, а скверная штука. «Впрочем, — сказал я под конец, — неприятность эта не больше, чем серьезная операция в больнице: я очень, очень боюсь больницы». — «И я тоже», — ответила, засыпая, Павловна.

<На полях> А еще на ночь говорили о скверном отношении в деревне к старикам, потерявшим работоспособность. Я сказал: «Пожалуй, хуже, чем в природе». — «Нет, — ответила Павловна, — у них как раз, как в природе».

Мне приснилось, что дв. сестра Маша-покойница, Марья Моревна и еще какая-то прекрасная девушка убирают труп неизвестного мне человека. Сколько-то дней он лежал, и они были возле него. Потом зачем-то положили его под навес на солому и ушли. Вдруг я вижу, рука мертвеца сделала движение, я подумал: «так бывает у холерных, — это ничего», а мертвец сразу, как резиновый, поднялся себе и сел. Я опять подумал: «и это бывает у холерных, просто судорога». Через мгновение мертвец открыл прекрасные голубые огромные глаза, встал и пошел. Я узнал тогда: это был Христос. Но, подумав, что это Христос, я, вероятно, оставил себе какую-то возможность понаблюдать за ним, проверить его действия. Между тем Христос пошел прямо на меня. Еще оставалась надежда, что он мимо пройдет, но нет, он смотрел в упор на меня и шел. Тогда я бросился перед ним лицом к земле и хотел крикнуть «Верую, Господи, помоги моему неверию», но судорога сжала горло, и я, вздрагивая всем телом, не мог выговорить слова.

Этим все и кончилось. Но вскоре после пробуждения мне пришло в голову: «Мы умираем оттого, что убиваем друг друга».

Встретился доктор Кочерыгин на улице, по обыкновению, стал критиковать начальство и, боясь, чтобы кто-нибудь не подслушал, вертел презабавно головой, ну, совершенно, как птица.

Александровский — Долгодмитровская, 50 — ружейный мастер. д. Моисеева против Кузнецк. <2 нрзб.>

Женщина везла салазки, на них вверх дном стояла новая, купленная на базаре кадушка, на кадушке сидела девочка. Вдруг почему-то кадушка с девочкой упали, кадушка в одну сторону, девочка в другую. Девочка не ушиблась, но когда мать подошла и спросила: «Ты ушиблась?» — она, конечно, заплакала не от ушиба, а от обиды на кадушку, плакала и показывала на нее рукой. Мать догадалась, подошла к кадушке, наказала ее рукой, и девочка засмеялась.

<Зачеркнуто> Старуха Екатерина Михайловна решила сдать комнату, ей нашли жильца, но шепнули между прочим, что он онанист. Екатерина Михайловна не знала, что это значит, но как-то не посмела спросить, а когда он пришел, испугалась и отказала. После того она пришла к нам и спросила жену мою и ужаснулась, когда узнала.

— Слава тебе, Господи, что отказала, — сказала она и перекрестилась.

Наказ детям: чем люди занимаются.

Екатерина Михайловна получала пенсию за 40-летнюю государственную службу ее покойного мужа. Пенсия была 9 руб., и ей было довольно, вот какая скромная старушка. Была она бездетная, муж очень любил канареек и занимался ими страстно. В квартире его было до 50–60 клеток, и за всеми гнездами 40 лет ходила Екатерина Михайловна, в этом занятии и вся ее жизнь прошла. И вдруг какой-то злодей рассказал, что покойник служил в канцелярии московского обер-полицмейстера. Старушку лишили пенсии. Чтобы как-нибудь существовать, она стала подыскивать жильца. Ей указали на кого-то. Екатерина Михайловна пришла к Ефросин. Пав. и рассказала ей, что жилец «наклюнулся». «Служащий?» — спросила Е. П. «Нет, дома занимается». — «Чем же он занимается?» — «Да вот чем занимается, как-то не пойму хорошо, пришла с вами посоветоваться. Тихий человек, скромный, никогда из дому не выходит, не служит». — «Чем же занимается?» — спросила Ефр. Павл. «А занимается, сказали мне, — ответила Ек. Мих., — занимается он будто бы онанизмом».