— Во имя Неба, сударыня, сжальтесь надо мной!

И он хотел уйти.

Клер думала, что он побежден, и в уверенности, что новое предложение довершит ее победу, остановила его и продолжала:

— Если бы вместо того, чтобы пытаться гнусно подкупить вас, вам пообещали бы награду чистую и благородную? Сейчас за просьбу об отставке вас никто не может порицать, так как военные действия еще не начались, сейчас эта отставка не бегство, не измена. Вы просто выбираете, к кому примкнуть. Так если бы вам предложили честный союз? Если бы женщина, которую вы уверяли в любви и клялись любить ее вечно, хотя она никогда открыто не отвечала на вашу страсть, несмотря на все эти клятвы, — если б она сказала вам: господин де Каноль, я свободна, богата, люблю вас… будьте моим мужем… Уедем вместе… Поедем куда вам угодно… дальше от раздоров, от Франции… Скажите, неужели вы не согласились бы?

Однако Каноль остался тверд. Он не поколебался в своем решении, несмотря на прелестную стыдливость Клер, на ее смущение, на воспоминание о маленьком замке де Канбов, который он мог бы видеть из окна, если б во время разговора ночь не спустилась на землю. Он видел во мраке бледное лицо Нанон, со страхом выглядывавшее из-за старинных занавесок.

— Но отвечайте же, ради Бога! — продолжала виконтесса. — Я не понимаю вашего молчания. Неужели я ошиблась? Неужели вы не барон де Каноль? Неужели вы не тот человек, который в Шантийи клялся мне, что любит меня? Не вы ли повторяли мне то же в Жольне? Не выли клялись, что любите меня одну в целом свете и готовы пожертвовать для меня всякой другой любовью. Говорите!.. Ради Бога! Говорите! Ответьте хоть что-нибудь!

Раздавшийся в это время стон, довольно громкий и явственный, помог виконтессе убедиться, что при переговорах присутствует еще кто-то. Ее испуганные глаза глянули в ту же сторону, что и Каноль. Как ни быстро он отвернулся, виконтесса успела увидеть бледное и неподвижное лицо, что-то похожее на привидение, подслушивающее разговор.

Обе женщины в темноте взглянули одна на другую огненными взглядами, и обе вскрикнули.

Нанон скрылась.

Виконтесса схватила шляпу и плащ и, быстро повернувшись к Канолю, сказала:

— Теперь понимаю, сударь, что вы называете долгом и благодарностью, понимаю, какую должность вы не хотите оставить или не хотите ей изменить. Понимаю, что есть привязанности, неразрушимые никакими соблазнами, и оставляю вас при этой привязанности, этой силе, этой благодарности. Прощайте, барон, прощайте!

Она хотела выйти, и Каноль не думал останавливать ее. Клер задержало лишь грустное воспоминание.

— Еще раз, — сказала она, — прошу вас во имя дружбы, которой я вам обязана за ваши услуги, именем дружбы, которой вы обязаны за услуги, которые я вам тоже оказала, именем всех, кого вы любите и кто вас любит, я никого не исключаю, именем их прошу вас: не вступайте в бой. Завтра, может быть, послезавтра на Сен-Жорж нападут. Не приносите мне нового горя: избавьте меня от известия, что вы побеждены или убиты.

При этих словах молодой человек вздрогнул и очнулся.

— Виконтесса, на коленях благодарю вас за вашу дружбу, которая для меня так драгоценна, как вы не можете и вообразить. О, Боже мой, пусть атакуют! Я жду врагов с таким жаром, с каким они никогда не пойдут на меня. Мне нужно сражение, нужна опасность, чтобы возвыситься в собственных глазах. Пусть приходят враги, пусть приходит опасность, пусть приходит хоть смерть! Я буду рад смерти, потому что умираю богатый вашей дружбой, сильный вашим состраданием и отличенный вашим уважением.

— Прощайте, сударь! — сказала Клер, направляясь к двери.

Каноль последовал за ней.

когда они вышли в темный коридор, он схватил ее за руку и сказал так тихо, что сам едва мог слышать свои слова:

— Клер, я люблю вас больше, чем когда-либо. Но злой рок позволяет мне доказать любовь мою только тем, что я умру далеко от вас.

Вместо ответа виконтесса иронически засмеялась, но едва она выехала за ворота крепости, скорбь судорогой сжала ей горло, она стала ломать себе руки и вскричала:

— Он меня не любит, Боже мой! Он меня не любит… А я все еще люблю его, несчастная!

IV

Расставшись с виконтессой, Каноль возвратился в свою комнату. Нанон стояла посреди нее, бледная и неподвижная. Каноль подошел к ней с печальной улыбкой. когда он подходил, Нанон преклонила колено. Он подал ей руку. Она упала к его ногам.

— Простите, — сказала она, — простите меня, Каноль! Я привела вас сюда, я доставила вам трудный и опасный пост. Если вас убьют, я буду причиной вашей смерти. Я эгоистка и думала только о своем счастье. Покиньте меня, спасайтесь!

Каноль ласково поднял ее.

— Оставить вас! Никогда! Нет, Нанон, я поклялся помогать вам, защищать вас, спасти вас, и я спасу вас или умру!

— Каноль, ты говоришь это от души, без колебаний, без сожалений?

— Да, — отвечал Каноль с улыбкой.

— Благодарю, добрый, благородный друг мой, благодарю! Видишь, жизнью, к которой я была так привязана, жизнью готова я без колебаний пожертвовать для тебя. Только сегодня я узнала, что сделал ты для меня. Тебе предлагают деньги, но разве мои сокровища не принадлежат тебе? Тебе предлагают любовь, но какая женщина в мире может любить тебя, как я люблю? Тебе предлагают чин, но выслушай меня… Скоро на тебя нападут — ну и что же! Навербуем солдат, запасемся оружием и боевыми припасами, удвоим наши силы и будем защищаться. Я буду сражаться за свою любовь, ты — за свою честь. Ты победишь, бесстрашный мой Каноль и заставишь королеву сказать, что ты у нее самый храбрый воин, а потом я уж берусь выхлопотать тебе чин. Когда ты будешь богат, знаменит и славен — можешь бросить меня, у меня останутся воспоминания, и они будут утешать меня…

Говоря это, Нанон смотрела на Каноля и ждала ответа, какого женщины всегда ждут на безумные, восторженные слова, то есть столь же безумного и восторженного. Но Каноль печально опустил голову.

— Нанон, — сказал он, — никто не нанесет вам никакого вреда, никогда никто не оскорбит вас, пока я буду жив в Сен-Жорже. Успокойтесь же, вам нечего бояться.

— Благодарю, — сказала она, — хотя прошу вовсе не об этом.

И потом прибавила тихо:

“Увы, я погибла! Он не любит меня!”

Каноль заметил этот огненный взгляд, который сверкает как молния, эту минутную страшную бледность, которая выказывает столько грусти, и подумал:

“Буду великодушен до конца… иначе стыд мне!”

Затем он прибавил вслух:

— Пойдемте, Нанон, пойдемте, друг мой, накиньте плащ на плечи и наденьте мужскую шляпу, ночной воздух освежит вас. Перед нападением я хочу провести ночной обход.

Нанон с радостью оделась, как приказал ее любовник, и пошла за ним.

Каноль был истинно военный человек. Он начал службу почти ребенком и хорошо изучил свое трудное ремесло. Поэтому он осмотрел крепость не только как комендант, но и как инженер. Офицеры, видевшие в нем фаворита и считавшие его придворным, который заслужил свой пост на парадах, получили один за другим от начальника дельные вопросы о всех средствах нападения и защиты. Тут они поневоле признали опытного служаку в молодом и веселом бароне; даже самые старшие говорили с ним с уважением. Они упрекали его только за одно: за ласковый голос, которым он раздавал приказания, и за его чрезвычайную учтивость. Они боялись, что эта учтивость прикрывает слабость. Однако ж все чувствовали, что опасность велика, и поэтому солдаты исполняли приказания коменданта в точности и столь быстро, что у Каноля появилось такое же хорошее мнение о подчиненных, какое они составили о нем.

В этот же день прибыла рота саперов. Каноль распорядился о работах, которые тотчас начались. Нанон хотела избавить его от утомительной бессонной ночи, но комендант продолжал осмотр и ласково потребовал, чтобы она ушла к себе. Затем, отправив в дозор трех или четырех солдат, которых лейтенант рекомендовал как самых смышленых из всего гарнизона, он лег на камень и стал наблюдать за работами.