Шевалье приподнялся, собираясь выйти из экипажа и отправиться за бумажником.

Но Сильвандир остановила его.

— Погодите, погодите, — сказала она. — Это еще не все, так дешево вы не отделаетесь.

— Я жду, — сказал шевалье.

— Кроме того, мне следует получить еще сто тысяч экю — мое приданое.

— Ваше приданое?! Да вы же прекрасно знаете, что я этих денег в глаза не видал!

— Я знаю только одно: такая сумма упомянута в нашем брачном контракте, и я не могу ущемить интересы моего второго мужа, лишив его этих денег, тем более что его поведение, согласитесь сами, выгодно отличается от вашего, ибо вы меня продали, а он купил.

— Ну что ж, — проговорил Роже, — так и быть, я отдам вам и эти сто тысяч экю…

— Затем… — продолжала Сильвандир.

— Как?! Вы еще чего-то требуете? — вскричал Роже.

— Конечно! Я требую денег, которые вы получили, продав меня. Какого черта, дражайший Роже! Хоть я и не была совершеннолетней, но была уже достаточно самостоятельной и могла бы сама получить эту сумму. И не спорьте, пожалуйста, как-никак я дочь юриста.

— Даю вам честное слово, — сказал шевалье, — что я не получил за вас не единого су и даже… и даже, не в обиду вам будь сказано, сам еще приплатил пятьсот пистолей.

— То, что вы мне сейчас открыли сударь, не слишком-то любезно с вашей стороны, — жеманно проговорила Сильвандир, — но вы человек чести, и, раз уж вы даете мне слово, я вам верю; стало быть, с вашего позволения, всего с вас причитается шестьсот тысяч ливров.

— Когда вам угодно их получить? — осведомился шевалье.

— Мне очень хотелось бы, — вдруг объявила Сильвандир, оставив вопрос Роже без ответа, — мне очень хотелось бы не беседовать с вами во дворе, а войти в дом и попросить славного Бретона доложить обо мне в дверях гостиной… Кстати, он все еще служит у вас?..

Шевалье утвердительно кивнул головой.

— … и попросить славного Бретона доложить о приезде госпожи д’Ангилем. Я не прочь полюбоваться, какой у вас будет растерянный вид, когда вы окажетесь в обществе обеих своих жен, турок вы эдакий! Но я предпочла удовлетворение иного рода. Как я уже сказала, вы мне сперва дадите шестьсот тысяч ливров, а там поглядим.

— Куда я должен доставить эту сумму? — спросил Роже.

— В посольство, — ответила Сильвандир. — Спросите там любимую рабыню его превосходительства Мехмет-Риза-Бега, я сразу пойму, что это вы, и тотчас же выйду.

— А когда вы желаете получить деньги? — осведомился шевалье повторяя вопрос, который так и остался без ответа.

— Через два часа.

— Через два часа! — воскликнул Роже. — Да вы уж лучше потребуйте, чтобы я пустил себе пулю в лоб! Как, по-вашему, могу я достать сто тысяч экю за два часа?

— У вас есть бриллианты, продайте их; у вас есть друзья, пошарьте у них в кошельках. Мне очень жаль, что приходится быть такой требовательной, мой милый Роже, но мы спешно уезжаем. Его превосходительство Мехмет-Риза-Бег и задержался-то лишь по моей настойчивой просьбе: я просила его дождаться, пока сыграют вашу свадьбу.

— Через два часа! Через два часа! — опять вскричал шевалье. — Но это невозможно! Подождите хотя бы до утра.

— Я не стану ждать ни одной лишней минуты.

— Тогда поступайте так, как вам будет угодно.

— Как мне будет угодно? Господи, чего уж проще! Я войду в наш особняк, поднимусь к нам в спальню, лягу в постель и стану ждать вас. Ангола, — продолжала Сильвандир, повернувшись к негритенку и делая вид, будто собирается выйти из экипажа, — откройте дверцу, я хочу сойти.

Негритенок протянул было руку к дверце, но Роже остановил Сильвандир.

— Вы только подумайте о последствиях!

— О последствиях следует думать вам. Мехмет купил меня на Востоке как рабыню. Так вот, полагаю, что во Франции такая сделка не имеет силы и тут у него нет никаких прав на меня. А потом, ведь продали-то меня вы, и вам не к лицу упрекать меня за то, что произошло, пока я была во власти купившего меня человека.

— Однако, сударыня…

— Послушайте, — перебила Сильвандир, — я сказала, что даю вам два часа, а я никогда не меняю своих решений и по-прежнему настаиваю на этом сроке. Но если через два часа… слушайте меня внимательно…

— О, я ловлю каждое ваше слово, — со вздохом пробормотал шевалье.

— Если через два часа шестьсот тысяч ливров не будут доставлены в особняк посла…

— Что тоща? — с тревогой спросил шевалье.

— Тоща, мой милый Роже, — ответила Сильвандир, — ждите меня и приготовьтесь к тому, что ваш слуга доложит о приезде госпожи д’Ангилем, а вслед за тем появлюсь в гостиной и я сама.

Произнеся эти слова, Сильвандир с обворожительной улыбкой грациозно кивнула мужу, негритенок по знаку своей госпожи открыл дверцу экипажа и выпустил шевалье.

Карета тронулась и покатила к воротам; высунув голову из оконца, Сильвандир приветственно махала рукой д’Ангилему.

XXX

О ТОМ, КАК МАРКИЗ ДЕ КРЕТТЕ УЛАЖИВАЛ ДЕЛА ШЕВАЛЬЕ Д’АНГИЛЕМА, И О ТОМ, КАК НАША ПОВЕСТЬ ПРИШЛА К СОВЕРШЕННО НЕОЖИДАННОЙ РАЗВЯЗКЕ

Кретте ждал своего друга на нижней ступеньке лестницы.

— Ну что? — спросил маркиз.

— Друг мой, это она! — воскликнул шевалье.

— Я так и думал. Чего она хочет? Чего требует?

— Невозможного.

— И все же?

— Требует, чтобы ей доставили шестьсот тысяч ливров через два часа.

— Шестьсот тысяч ливров? Через два часа? — переспросил маркиз. — Прекрасно!

— Прекрасно? Что ты такое говоришь? Но ведь у меня дома всего триста тысяч, а если через два часа я не достану остальных трехсот тысяч, что никак невозможно…

— Если ты не достанешь остальных трехсот тысяч, что она сделает?

— Она явится сюда и потребует, чтобы доложили о приезде госпожи д’Ангилем.

— Она этого не сделает.

— Почему?

— Сам не знаю, но только, если бы она могла это сделать, то уже давно бы сделала.

— Ах, друг мой!

— Послушай, Роже, она требует у тебя денег, но не настаивает на своих правах, она прячется, и это неспроста.

— Да она вовсе не прячется, друг мой: она ведь сказала, что через два часа явится сюда и потребует доложить о ней как о моей жене.

— Знаю, и это весьма тревожно.

— Друг мой, лучше уж я пойду в свою комнату и пущу себе пулю в лоб!

— Ну это ты всегда успеешь, дай-ка я сперва попытаюсь что-нибудь предпринять.

— А что ты собираешься сделать?

— Пока еще толком не знаю, но попробую спасти тебя.

— Ах, друг мой, мой единственный друг, дорогой мой Кретте!.. — воскликнул Роже, бросаясь в объятия маркиза.

— Полно, полно, я все понимаю, — отвечал Кретте. — Но нам нельзя терять ни минуты, сейчас не время для излияний.

— Что я должен сделать? Я всецело полагаюсь на тебя, приказывай — я повинуюсь.

— Удержи приглашенных в гостиной: сейчас только половина девятого, и это не так трудно; приободрись немного, правда, я не хочу требовать от тебя невозможного, мой бедный Роже. И смотри, чтобы никто не вошел в гостиную, минуя Бретона.

— Я поставлю его на страже у дверей.

— А теперь давай сюда триста тысяч ливров, они ведь у тебя в процентных бумагах. Неси сюда все драгоценности и все наличные деньги. Я поеду к своему нотариусу и вытрясу его кошелек. Черт побери, мы наскребем нужную сумму!

— Да, да, Кретте, собери эту сумму, продай все, только спаси меня!

Шевалье поднялся к себе в комнату вместе с маркизом и отдал ему процентные бумаги, потом они прошли в комнату Констанс, и Роже взял там бриллианты, которые подарил жене. После этого Кретте сел в свой экипаж — его уже успели заложить — и умчался во весь опор.

Роже вернулся в гостиную, по совету маркиза он старался держать себя как можно спокойнее и веселее.

Тем временем Кретте заехал домой и взял все деньги, какие там нашлись, — двадцать пять тысяч ливров; оттуда он направился к своему нотариусу, и тот дал ему еще пятьдесят тысяч. Эти деньги вместе с процентными бумагами и тридцатью тысячами ливров наличными, которые ему вручил Роже, а также с бриллиантами, стоившими по описи около двухсот тысяч, составили требуемую сумму в шестьсот тысяч ливров.