А он вместо этого вступил в спор, и дьявольская женская хитрость оказалась сильнее его слепого гнева.
— Как, вы еще здесь? — осведомилась Сильвандир, видя, что муж остановился, обескураженный ее дерзостью.
Роже грозно шагнул к этой потерявшей стыд женщине, но чувство собственного достоинства удержало его.
— Бретон! — крикнул он камердинеру. — Через час мои дорожные сундуки должны быть в карете!
Он вышел из гостиной и поднялся к себе. Сильвандир не произнесла ни слова, она даже не попыталась удержать мужа.
Прошел час; то был, должно быть, самый тревожный и самый горестный час в жизни шевалье. При каждом звуке он вздрагивал и обращался в слух, он все еще надеялся, что жена одумается и войдет к нему с мольбою на устах и с полными слез глазами. Он отдал бы десять лет жизни, лишь бы Сильвандир поступила так! Однако он скорее согласился бы умереть, чем первым сделать шаг к примирению; после того, что произошло, ему оставалось только одно: твердость. Ему надобно было, по крайней мере, выказать силу воли, коль скоро не удалось выказать силу духа.
Целый час Роже не мог побороть тревогу, сердце у него бешено колотилось; наконец он взял шляпу и спустился в гостиную.
Сильвандир была одна, она вышивала на круглых пяльцах.
— Стало быть, вы твердо решили ехать? — небрежно спросила она, как будто речь шла о прогулке в лес Сатори. — Вы нас все же покидаете?
— Да, я еду, сударыня, — отвечал Роже, сраженный ее равнодушием, — честь имею откланяться.
— Когда же мы снова свидимся?
— Я буду иметь честь поставить вас об этом в известность.
— Прощайте, шевалье.
— Прощайте, сударыня.
И, не пожав руки, которую ему протянула Сильвандир, Роже стремительно вышел, сбежал по лестнице на крыльцо, сел в карету и громко крикнул:
— В особняк Кретте, да побыстрее!
При этом он не без удовольствия услышал, как Сильвандир в ярости захлопнуло приоткрытое окно гостиной: стоя у этого окна, молодая женщина, видимо, следила за тем, что происходит внизу…
Кретте от души посочувствовал д’Ангилему.
Шевалье хотел отправиться к маркизу де Руаянкуру и вызвать его на дуэль, но Кретте удержал друга.
— Пойми, мой милый, — сказал он ему, — ты в ложном положении и винить в этом должен лишь самого себя: тебе следовало проявить терпение, внимательно наблюдать за женой и маркизом, получить какие-нибудь доказательства и только тоща, опираясь на них, вызвать господина де Руаянкура на поединок. Но ты ведь ничего толком не видел, ничего толком не знаешь; еще вчера ты принимал этого человека в своем доме. Что же изменилось со вчерашнего дня? Можешь ли ты утверждать, будто он за это время совершил что-либо предосудительное? Нет, нынче он даже не был у тебя. Маркиз де Руаянкур ответит, что он не понимает, о чем ты говоришь, что ты просто бредишь, и все признают, что ты не прав, я сам первый это скажу.
— Что ж ты мне посоветуешь?
— Черт побери! Коль скоро ты объявил, что отправляешься путешествовать, так и сделай. Поезжай в Италию, в Германию, в Англию, возьми на содержание танцовщицу, займись чем-нибудь, что тебя развлечет, наконец.
— Я ненавижу женщин!
— Ну это уже дело известное. Однако ничто не излечивает нас от любовных неудач лучше, чем какая-нибудь прихоть. Знаешь, если б не крошка Пуссет, я неделю назад, чего доброго, пустил бы себе пулю в лоб или сделался траппистом. Попробуй-ка и ты утешиться по моему примеру.
— Нет! Но я уеду, я покину Париж! Если я тут останусь, то сойду с ума.
— Почему бы тебе не отправиться в Ангилем?
— А как я объясню, что приехал без жены?
— Ба! Мадемуазель Констанс тебя об этом не спросит.
— Констанс меня давно забыла и хорошо сделала. Она, должно быть, уже замужем… Ах, Констанс, Констанс! Какая разница между нею и Сильвандир!
— Друг мой, ты совершенно прав: ничто не походит на женщину меньше, чем другая женщина. Ну ладно, тоща поезжай-ка в Англию, там ты узнаешь много полезного о том, как приводить слабый пол к послушанию, наши соседи по ту сторону Ла-Манша весьма понаторели в такого рода вещах.
— Право, кажется, я последую твоему совету. Ах, Кретте, Кретте! Мое сердце истекает кровью…
Маркиз обнял своего друга; он даже не пытался утешать его, ибо прекрасно знал, что для подобных ран есть только один надежный бальзам — время.
Шевалье отправился в Англию; он пробыл там три месяца и встретил двух англичан, не нашедших счастья в супружеской жизни: они вели своих жен на рынок с веревкой на шее.
Один продал супругу за десять гиней, другой — за семь.
— Черт побери! — воскликнул Роже. — Я бы охотно уступил свою даром, даже еще приплатил бы.
По несчастью, Роже не родился англичанином.
Через три месяца ему захотелось вернуться во Францию; он был совершенно свободен, и ничто не мешало ему исполнить свое желание, поэтому он тотчас же выехал в Дувр и сел там на корабль.
Двенадцать часов спустя он прибыл в Кале, но чувствовал себя очень дурно после переезда через пролив, ибо море было очень бурное. Едва ступив на твердую землю, шевалье увидел на набережной лакея маркиза де Кретте: тот ждал часа, когда можно будет подняться на корабль; Роже сразу же узнал его.
— Да это ты, Баск! — окликнул он слугу. — Какого черта ты тут делаешь?
— Господи, да никак это вы, господин д’Ангилем? — воскликнул удивленный Баск. — Само Небо пожелало, чтобы я вас повстречал: ведь вас-то я и ищу.
— А для чего я тебе понадобился?
— Я должен вручить вам письмо от моего хозяина. Но прошу вас, говорите тише, господин д’Ангнилем, потому как нас могут услышать.
— Скажи на милость! А кто это может нас услышать?
— Да кто угодно, сударь, кто угодно. Вы, стало быть, еще не знаете, что у нас там стряслось?
— Где это “там”?
— Да в Париже.
— Я уже три месяца не получал оттуда никаких вестей.
— Так вот, хозяина моего позавчера допрашивали и грозили ему Бастилией.
— Вот как! Маркизу де Кретте угрожали Бастилией?
— Да, господин д’Ангилем, я это вам верно говорю.
— А почему ему угрожали Бастилией?
— Потому что он вызвал на дуэль господина де Руаянкура, да только тот не пожелал драться.
— Ты сказал, что привез письмо для меня?
— Да, сударь.
— И там обо всем подробно написано?
— По всей видимости.
— Ну тогда давай скорее письмо.
— Видите ли, сударь, это не так-то просто, ведь оно зашито в подкладку моей куртки. Но коли вы, господин д’Ангилем, соблаговолите пойти со мной в гостиницу “Дельфин”…
— К чему такие предосторожности?
— Сударь, вы, верно, все узнаете, как только прочтете письмо моего хозяина. Когда господин маркиз увидел, что к нам в особняк пожаловали полицейские, он сразу почуял что-то неладное, тут же написал вам это письмо, господин д’Ангилем, велел мне его получше спрятать и сказал: “В путь, Баск, и не возвращайся до тех пор, пока не встретишь шевалье д’Ангилема”. Я тотчас же отправился в дорогу, и вот я здесь.
— В таком случае не станем мешкать и пойдем в гостиницу, дружок. Мне надо поскорее прочесть письмо.
Они быстро зашагали к гостинице “Дельфин”, вошли в комнату, где остановился Баск, и заперли изнутри дверь.
— Вы уж простите меня, господин д’Ангилем, что мне придется при вас снять куртку, — сказал слуга, — да только другого выхода нет.
— Не стесняйся, мой милый. Скорей!
Баск подпорол подкладку своей куртки, вытащил оттуда небольшой конверт и подал его шевалье.
Роже нетерпеливо распечатал письмо и прочел нижеследующие строки:
“Любезный шевалье!
Пишу тебе уже четвертое письмо: три предыдущих, должно быть, перехватили. Твоя жена исчезла, и, несмотря на все мои попытки, я не мог узнать, где она. В Кур-ла-Рен я повстречал маркиза де Руаянкура. Так как я нисколько не сомневаюсь, что он причастен к исчезновению Сильвандир, я громко сказал ему, что он негодяй. Полагая, что он поведет себя как подобает дворянину, я тут же вытащил шпагу из ножен. Но я ошибся: к величайшему моему изумлению, г-н де Руаянкур сделал вид, будто ничего не слышал. В ту же минуту я заметил, что ко мне приближаются полицейские, и д’Эрбиньи помог мне скрыться. Вчера вечером я послал к маркизу Кло-Рено и Шастелю, чтобы условиться о дне дуэли; однако он их не принял. Нынче утром ко мне пришли, видно, собираются взять меня под стражу. Посылаю к тебе Баска; если ему посчастливится разыскать тебя, не теряй ни минуты и поскорее возвращайся в Париж, тут ты сам во всем разберешься”.
