И еще, как я ни зла на своего бывшего, все же не поверю, что он мог так изувечить близкую женщину тяпкой. Он про меня поверил, а я вот про него не могу. Тут нужны такие качества, которых у Володечки сроду не было. Ну, может, и к лучшему.

Однако вопрос о том, кто упер брелок из моей сумки, остается открытым. Вертелся там еще официант, но он вообще меня первый раз видел, ему-то зачем это надо? Из любви к искусству? Это маловероятно…

За этими безрадостными размышлениями мы с Бонни неторопливо брели по бесконечным дворам, переходя из одного в другой, и в конце концов зашли в тупик.

Это был еще один квадратный двор, заросший пожелтевшей травой. В него выходило своими задними стенами несколько домов позапрошлого века, и в одном из них был самый настоящий каретный сарай с огромными деревянными воротами.

То есть, конечно, каретный сарай здесь был лет сто назад, кто-то из местных жителей держал в нем свой экипаж – пролетку или ландо, а теперь, как нетрудно догадаться, сарай превратили в обыкновенный гараж.

Ворота были распахнуты, и в гараже пожилой дядечка возился со своим стареньким «жигуленком».

Я оглядела двор и поняла, что другого выхода из него нет, так что придется возвращаться прежней дорогой.

Развернувшись и прихватив Бонни за ошейник (а то еще побежит знакомиться с пожилым автолюбителем и напугает его до инфаркта), я зашла под арку, соединявшую этот двор с предыдущим, как вдруг оттуда донеслись приближающиеся шаги и голоса:

– Ну вот, последний двор проверим и пойдем назад. Выходит, упустили ее…

– Ну, Кудеярова нам устроит! Живьем шкуру сдерет!..

– Это точно…

Я с ужасом узнала голос милиционера дяди Паши, от которого совсем недавно сбежала. А упоминание о Кудеяровой лишило меня последней надежды.

Что делать? Сейчас милиционеры войдут под арку и столкнутся со мной нос к носу…

Конечно, можно отпустить Бонни… он на ментов как следует гавкнет, и я смогу проскочить мимо них и вырваться на свободу…

Но, во-первых, я совсем не хочу, чтобы ко всем моим неприятностям прибавилось нападение на милицию. А во-вторых, насколько я помню, на боку у дяди Паши болталась кобура с пистолетом. Кто его знает – вдруг он с перепугу пальнет в Бонни? Я не могу рисковать жизнью и здоровьем собаки!

Времени на раздумья не оставалось, и я трусливо шмыгнула обратно в тупиковый двор и остановилась в растерянности перед каретным сараем.

Дядечка, который возился с машиной, распрямился, потирая поясницу, и удивленно взглянул на нас с Бонни.

То есть, разумеется, сначала на Бонни, а уж потом на меня. Все-таки у бордоского дога очень впечатляющая внешность, я привыкла находиться в его тени.

– Дяденька, спрячьте нас! – выпалила я совершенно по-детски, умоляюще глядя на автолюбителя. – За нами гонятся!

– Гонятся? – переспросил он с каким-то странным выражением и снова уставился на Бонни. – Хорошая собачка! Ну, ладно, давайте сюда! – Он вошел в свой каретник, откинул огромный лист ржавого железа, прислоненный к стене, и указал мне на небольшую дверку.

Раздумывать было некогда. Я дернула дверь, подтолкнула вперед Бонни. Пес неуверенно потоптался на пороге, тихонько заскулил (прежде я никогда не слышала от него такого звука), но я навалилась на него всем телом, возникло чувство, что толкаю забуксовавший автомобиль, и наконец Бонни протиснулся в темный чулан. Я последовала за ним, хозяин гаража закрыл за нами дверь и, судя по звуку, снова прикрыл ее железным листом.

Глаза мои постепенно привыкли к темноте. Тем более что темень была не совсем полная, кое-какой свет пробивался сквозь многочисленные щели бывшего каретного сарая.

Мы с Бонни находились в чулане, заваленном какими-то деталями, досками, ржавыми железяками и прочим мусором, который многие мужчины стаскивают в свои гаражи – вроде и не нужно, и выбросить жалко.

Впрочем, попадались и кое-какие вещи, явно оставшиеся еще с тех времен, когда здесь держали кареты: к задней стене чулана была прислонена резная деревянная дуга от конской упряжи, там же валялись предметы, явно относящиеся к сбруе. Названий этих предметов я не знала, и видела их только в фильмах из дореволюционной жизни.

Впрочем, ничего страшного, пересидеть тут несколько минут можно. Единственное, что меня смущало, – это странное поведение Бонни. Он все еще поскуливал и опасливо ко мне жался.

Прежде за ним такого не наблюдалось, наоборот, он смело лез навстречу любым приключениям и давал мне понять, что с ним я могу ничего и никого не бояться.

– Бонни, да что с тобой такое! – попыталась я пристыдить пса. – Чего ты испугался? Темноты, что ли? Ну, прекрати – в конце концов, ты уже не маленький щенок, которому простительны такие страхи! Возьми себя в руки!

Он очень смутился, отвел взгляд… но тут же снова опасливо покосился в дальний угол чулана. Я хотела было взглянуть туда, чтобы разобраться, что его так пугает, но в это время из-за двери донеслись голоса, и мне стало не до страхов Бонни: я беспокоилась только о том, чтобы он не выдал нас своим поскуливанием, и поэтому прижала к себе его слюнявую морду.

– Здоров, Макарыч! Как дела? – донесся до меня голос, который я мгновенно узнала: это был дядя Паша.

– Да неважные у меня дела, Павлик, – отозвался с тяжелым вздохом владелец каретного сарая. – Карбюратор барахлит, чтоб его, и искра на полпути куда-то девается!

– Да чего ты с такой рухлядью возишься? Выкинь ты этот ржавый пылесос и купи нормальную машину! На тебя смотреть жалость берет, когда ты на своей тарахтелке ездишь! Вот я купил себе «Опель», хоть и подержанный, и горя не знаю…

– Ты, Павлик, в корне глубоко не прав! Если мою ласточку до ума довести, она хоть твой «Опель», хоть какую хочешь иномарку на дороге сделает! У нее движок классный, это только с виду она хлипкая. Вот на что хочешь поспорим – если ей свечи поменять да карбюратор починить, я отсюда до Горелова быстрее доеду, чем ты на своем «Опеле»! – В голосе моего спасителя слышалась неподдельная обида.

– Ладно, это мы с тобой потом обсудим. Ты мне, Макарыч, вот что лучше скажи: не видал тут девицу – лет тридцати, в джинсах да курточке, волосы темно-русые, сама такая… неказистая?

«Как это – тридцати? – возмутилась я. – Да мне всего двадцать восемь! А насчет неказистости – так на себя бы посмотрел, мент плюгавый! Тоже мне красавец писаный!»

– Мне, Павлик, не по возрасту на девиц пялиться! – хохотнул автолюбитель. – У меня теперь другие интересы – карбюратор, акселератор, коробка передач… А ежели серьезно – ты же сам видишь, здесь тупик! Тут, кроме меня, ни одной живой души не имеется, за целый день словом перемолвиться не с кем! От скуки уже скоро с кошками да с голубями разговаривать буду. Вот ты зашел, и мне развлечение… а ты говоришь – девица!

– Ну, ладно. Не видал так не видал. Пойду дальше искать, а то мне Кудеярова за нее голову оторвет.

– Кудеярова? Эта может!

Я внимательно прислушивалась к разговору, но меня вдруг отвлекло странное поведение Бонни. Он по-прежнему подозрительно пялился в дальний угол сарая, но теперь еще и задрожал крупной дрожью. Трясущийся от страха бордоский дог – это зрелище не для слабонервных. Я взглянула в том же направлении и увидела выбравшуюся из дыры в полу крупную упитанную крысу с несколькими седыми волосками на морде. Крыса совершенно равнодушно взглянула на нас с Бонни и как ни в чем не бывало вышла на середину чулана.

Бонни затрясся еще сильнее, и я заподозрила, что он сейчас грохнется в обморок.

Надо сказать, что я тоже не выношу крыс. А кто их, спрашивается, любит? Но я их просто боюсь и не люблю, так же как тараканов или, допустим, пауков. Никакого мистического, леденящего ужаса я перед ними не испытываю. А вот у Бонни, кажется, к ним довольно сложное отношение…

Я испугалась, что он сейчас взвоет от ужаса и выдаст наше укрытие. Поэтому еще крепче прижала его к себе и ласково зашептала:

– Ну пожалуйста, успокойся, миленький! Потерпи немножко! Я с тобой, я тебя не дам в обиду противной крысе! И вообще, она сейчас уйдет…